Два одиночества

Национализация гигантских ипотечных корпораций «Фанни Мэй» и «Фредди Мак» и крах акций инвестиционного банка «Леман бразерс» ознаменовали начало мирового финансово-экономического кризиса.

Ровно шесть лет назад мир сначала с изумлением, а потом с граничащим с лёгкой истерией страхом наблюдал за событиями в Соединенных Штатах. Национализация гигантских ипотечных корпораций «Фанни Мэй» и «Фредди Мак» и крах акций инвестиционного банка «Леман бразерс» ознаменовали начало мирового финансово-экономического кризиса. В последующие месяцы общим местом стали утверждения не только о банкротстве неолиберальной модели капитализма, но и о неминуемой перекройке глобального устройства.

Уже спустя полгода страсти несколько улеглись. Кризис не перевернул систему международных отношений. Хотя, без сомнений, нельзя сказать, что она осталась прежней. Потрясения фактически послужили катализатором процессов, которые начались много раньше и продолжатся ещё неопределённое время, постепенно меняя конфигурацию взаимоотношений суверенитетов и негосударственных акторов.

Интеллектуальные упражнения исследователей-международников не просто специализируют комплекс развивающих занятий для тренировки исторической памяти, логического и творческого мышления или, например, повышения самооценки. Регулярно восстанавливающийся мем #мирсталдругим лишь подтверждает тезис о том, что в нынешних обстоятельствах собственного, оригинального первичного материала, из которого, как правило, и вырастают «большие теории» международных отношений, предостаточно.

Теоретизирование идёт и от постоянного изменения внешнеполитических практик, и от крайне полезной привычки искать интертекстуальные связи.

США остаются и на обозримую перспективу останутся сверхдержавой, которая по своему совокупному потенциалу кратно превосходит любую другую страну и даже группу стран. Однако возрастает степень её зависимости от остальных участников международных отношений. То, что Америка не способна единолично добиваться целей, которые она ставит, стало понятно ещё в то время, когда неудачей закончилась попытка переустройства Ближнего Востока. Финансово-экономический кризис стимулировал пересмотр тактики Вашингтона на мировой арене. Стоит признать: прогнозы относительно того, что он подорвал доверие других стран к американской модели, были преувеличены. Мир по-прежнему смотрит на Америку как на источник практически всех экономических и политических изменений и инноваций. Это не только отражает объективную мощь США, но связано и с личной популярностью Барака Обамы, который на какой-то период получил кредит доверия со стороны большей части национальных лидеров.

Америка обладает несравнимым с другими странами инструментарием воздействия на международные дела. Но события уже последнего года сделали очевидным, как ни странно это прозвучит, одиночество Соединенных Штатов. Обладая множеством формальных союзников по всему миру, Вашингтон почти ни на кого не может всерьёз положиться.

Посмотрим на отношения с Европой. Кризис-2008 усугубил трансатлантические трения. Расхождение между двумя берегами Атлантики в том, что касается стратегических целей развития, наметились задолго до экономических потрясений. Старый свет, за исключением разве что Великобритании, не был готов идти на риски ради того, чтобы помочь Америке в укреплении её глобальных позиций. Обозначились концептуальные расхождения и по преодолению торгово-регулятивных проблем: Америка традиционно настроена на стимулирование спроса, Европа добивается более жёсткого администрирования финансовых рынков и контроля за доходами генералов бизнеса. С появлением G-20 лишь усилились протекционистские тенденции в экономиках. Напряжение присутствовало и по линии реформы мировых финансовых институтов. Крупные развивающиеся страны, прежде всего Китай и Индия, требовали перераспределения долей в МВФ и Всемирном банке. Соединенные Штаты, стремящиеся наладить отношения с азиатскими гигантами, хотели бы пойти им навстречу, но, прежде всего, за счёт квот европейских стран, экономический вес которых уже не соответствует нынешней расстановке сил.

Вообще, по мере того, как фокус мирового стратегического интереса смещается в Азиатско-Тихоокеанский регион, перед США встаёт вопрос, как вести себя по отношению к Европейскому союзу.

Кроме всего прочего, администрация Обамы не может определить, как быть со странами Восточной Европы, которые традиционно выступают проводниками американского влияния в Старом свете. Приоритет этого региона подвергается волнообразной динамике. Отчасти под влиянием относительно жёсткого противодействия России, отчасти из-за обилия проблем, связанных с затянувшейся украинской неопределённостью.

В целом глобальные политические тенденции, наметившиеся ещё в самом начале XXI века и подстёгнутые финансово-экономическим кризисом, неблагоприятны для Вашингтона и заставляют интенсивно искать новые подходы. В условиях описанного выше переходного состояния в структурировании системы союзников Вашингтону важно понять, в какой степени Москву всё-таки можно использовать как опору при решении ряда актуальных проблем.

Несмотря на наличие массы слабостей и конгломерата недопониманий, Россия — одна из немногих стран мира, которые обладают стратегическим мышлением, потенциалом и способностью применять силу. Сегодня это делает Москву вероятным оппонентом Вашингтона, но завтра — возможным важнейшим партнёром. Правда, для партнерства обе стороны должны выйти за рамки ставших удручающе консервативными представлений, заданных прежними эпохами, чего пока не происходит. Но осознание «двух одиночеств» — про одиночество России в условиях санкций, наверное, говорить не обязательно — может самым серьёзным образом повлиять и на новое стратегическое мышление.