О докладе Центра политического анализа

Поймал себя на том, что уже несколько текстов посвятил теме «Парнас»-Кострома. Нет, меня не очень интересует то, почему у них ничего не получилось — это достаточно прозрачная история для любого, кто хоть чуть-чуть знаком с «кухней» региональных кампаний. Но в этой теме есть несколько парадоксов, значение которых выходит далеко за рамки текущего момента.

Итак. В стране проходят выборы, в которых списочное число избирателей составляет 52 миллиона человек — это примерно половина от общего числа имеющих избирательные права. В нескольких регионах выбирают губернаторов — и это очень крупные регионы, некоторые размером с несколько европейских стран и по территории, и по населению. Мы наблюдали несколько жестких, насыщенных событиями кампаний — чего стоили амурская, омская или нижегородская. Второй тур Левченко в Иркутской области с результатом под 40% — событие, говорящее само за себя.

Но когда премьер-министр и лидер правящей партии подводит итоги этих выборов, он почему-то говорит: «центр политической жизни страны на какое-то время переместился в Кострому». И мировые медиа, заполнившие в выходные своими корреспондентами все костромские гостиницы, и провластные/оппозиционные аналитики и социологи, бомбардирующие эфир оценками и интерпретациями костромского сюжета, с ним, кажется, согласны.

Костромская область. Население едва с подмосковную Балашиху, годовой бюджет 20 млрд рублей (для сравнения, у соседней Ярославской — 56 млрд). Средняя зарплата — 19 тысяч рублей. Логистически — глухой угол, промышленности как таковой нет, трудоспособное население на огромную долю в «отхожих промыслах». Ярких лидеров, громких имен, ассоциируемых с регионом — нет; губернатор — бывший секретарь обкома ВЛКСМ Ситников, а как его звать по имени отчеству — не нагуглишь, так и не вспомнишь. Он как раз переизбирается; серьезных соперников у него опять-таки нет.

Параллельно идут выборы в областную думу, и там — о чудо! — на них идет Парнас, и под его флагом туда высаживаются полтора московских политтусовщика второго эшелона. Они в итоге набирают примерно 2 000 голосов, что составляет менее 2% от общего числа проголосовавших: коммунист Левченко в Иркутской области собрал в 100 с лишним раз больше! Но к нему «центр политической жизни» почему-то и не думал перемещаться.

Да, в качестве агитатора (не непосредственного участника, а лишь «группы поддержки») туда едет Навальный, который полтора года назад таки собрал несколько сотен тысяч голосов на московских мэрских выборах. Но ведь, скажем, и в Химки в 2012-м, еще в самом зените новообретенной популярности он приезжал агитировать за Чирикову — и уже там выяснилось, что чем дальше от стен Кремля, тем меньше у него аудитория. А Кострома — она подалее Химок будет.

И тем не менее я должен признаться, что и сам внимательно следил за костромской кампанией — в отличие от тех же омской, калининградской или архангельской. И, да, с интересом прочитал доклад Паши Данилина сотоварищи, которые дали себе труда подробно расписать неуспехи Яшина и ко. Благо обнаружил в нем несколько цитат из моих же на эту тему постов в фейсбуке.

Понятно, что предмет этого интереса — никак не судьба нескольких мандатов в законодательном собрании Костромской области. Наметки драматургии грядущих думской и президентской кампании, по опыту предыдущего цикла 2011–12 (в котором эти персонажи из Парнаса сыграли довольно значительную роль) — куда «теплее», но тоже не совсем в точку.

А что? Что есть такого в этих стареющих юношах — Яшине, Навальном, Волкове, и их весьма ограниченном столичном фан-клубе? Если об идеях и лозунгах, то даже в 2011-м их пропагандистский набор скорее приращивал голоса коммунистам, эсерам и ЛДПР, чем создавал в нашем политическом ландшафте какую-то новую электоральную сущность. В технологиях они также достаточно вторичны и неумелы — до сих пор не было ничего такого, чего мы бы уже не видели на кампаниях в России и ближнем зарубежье. Особые отношения с западными и местными «западническими» медиа, в которых они предстают чуть ли не единственными борцами за свободу и демократию в царстве Путина — опять-таки с сугубо электоральной точки зрения скорее минус. Неподконтрольность «системе»? — не смешно; нет ничего более манипулируемого, чем «непримиримая оппозиция».

Интересными они становятся только если посмотреть на ситуацию снаружи, из глобального мира. В Тунисе, с которого началась цепь событий «арабской весны», толчком послужило публичное самосожжение торговца; потом были Ливия, Египет, Сирия, Украина… Во всех случаях процесс запускала сравнительно небольшая группа граждан этих стран, роль которой состояла в одном: нужно было наглядно продемонстрировать преступную и аморальную сущность режима в соответствующей стране. Причем, что важно, преступность и аморальность эта должна предъявляться с точки зрения внешнего, а не внутреннего наблюдателя. И ключевое здесь — монополия на дискурс этой конечной инстанции, достигаемая через двойственную роль — одновременно судьи и жертвы.

При этом было бы ошибкой все сводить к риску сценария «революции», «русского майдана». Можно и без них. Скажем, с точки зрения резкого ухудшения международных позиций России украинские события справились лучше Болотной: теперь рядом с нами есть целая страна, прекрасно выполняющая эту роль судьи-жертвы. Но здесь принципиально, чтобы эта позиция существовала и заявляла о себе не только снаружи, но и внутри, в самой стране. Без нее любые меры внешнего воздействия на то или иное государство выглядят как борьба геополитических хищников, столкновение национальных интересов. А вот когда она есть, расклад совсем иной: «хорошие люди борются против плохого государства, а их друзья снаружи помогают им в этом».

В сущности, это не что иное, как новый Интернационал. «Коррупция» переводится на знакомый нам язык Коминтерна как «эксплуатация трудящихся», а «борьба за свободу и демократию», ведущаяся от имени статистически ничтожного электорального меньшинства — как перелицованная «диктатура пролетариата». Иными словами, в XXI веке мы сами столкнулись ровно с тем, чем сами пугали мир добрую половину века XX-го. И, да, коммунистические революции тогда состоялись далеко не во всех странах, но даже в ведущих странах Запада «красная угроза» многие десятилетия была одновременно и фактором внутренней политики, и вечной ахиллесовой пятой политики внешней.

Ну и, разумеется, никакой иркутский Левченко или омский Денисенко, или даже уральские Ройзманы не могут иметь мандата нового Интернационала, как не могли их иметь никакие «буржуазные партии» в ту эпоху. А вот наши анжелы дэвис и докторы хайдеры — Яшин, Навальный и компания — могут вообще не париться, сколько они наберут голосов и на каких именно выборах: главное, чтобы их регулярно обижали сатрапы режима наиболее фото- и телегеничным способом.

Собственно, именно за этим, а не за мандатом областного депутата, ребята и катались сейчас в тот медвежий угол, где наш национальный герой много веков назад утопил в болоте некоторое количество еврославян. И в какой-то степени получили искомое: непуганые местные сатрапы зачем-то вели себя с ними так, как будто они в самом деле пришли бороться за голоса избирателей, а не за медиаповоды, которые бы ложились в соответствующую генеральную линию.

Наверное, именно по этому критерию и надо было бы оценивать кампанию Парнаса в Костроме. Доклад Данилина этого аспекта не фиксирует — он написан с позиции, как если бы их целеполагание было именно таким, как заявлено. Но это лишь усиливает его основной тезис: если бы у Парнаса стояла задача действительно бороться за голоса избирателей и места в региональной власти — в Костроме, Новосибирске, Калуге, Магадане etc. — это надо было делать совершенно по-другому. А выводы отсюда пусть каждый делает сам.

Доклад тут: http://centerforpoliticsanalysis.ru/report/read/id/25

Источник