Все самое страшное, что может произойти – происходит в школе

Американский психопат в московской школе.

Забавно наблюдать как некоторые, реагируя на известные события, в ходе которых отличник стал «американским психопатом», спешат засвидетельствовать, как они отказались когда-то от школьной, к примеру, медали. Это чудо как хорошо, ибо выдаёт, что товарищи понимают причину вчерашней трагедии: быть слишком правильным сегодня - значит загнать себя во всевозможные тупики социализации. Стать или не стать маньяком, выбираясь из них, вот в чём вопрос.

В истории со стрельбой в Отрадном я вижу своеобразный ответ на сюжет «Географ глобус пропил». Ведь застрелен учитель географии. Трудно не заметить здесь символизма. Как мы помним, и в книге и в фильме, учитель географии - воплощение кочующего из века в век неудачника. Прообразом этого неудачника был, например, герой фильма Романа Балаяна «Полеты во сне и наяву» - кризис среднего возраста как алиби для того, чтобы отвечать пыткой на любовь окружающих.

У писателя Иванова ситуация еще жестче. Ведь он скрестил драму кризиса среднего возраста с классической для позднесоветской литературы школьной драмой. И герой Иванова – совсем не такой даос, каким был, например, герой Вячеслава Тихонова из «Доживём до понедельника». Скорее, он из системы героев писателя Железникова. Экранизация Роланом Быковым его «Чучела» стала образцом советского бытового нуара. До этого был чуть менее драматичный «Розыгрыш» Владимира Меньшова. Тем не менее, наиболее жесткие отношения были предъявлены в рамках школьной драмы. Фактически в ней разыгрывалась «война всех против всех», развернувшаяся в девяностые. Все самое страшное, что может произойти – происходит за дверьми школы.

События в Отрадном являются попыткой инсценировать в реальности эту школьную драму. В каком-то смысле это соревнование жизни с литературой и кино: в жизни может быть еще хуже. Скажу больше: такое впечатление, что вся постсоветская жизнь – это ответ на советский нуар. Возможно, в этом ответе заключена попытка избавиться от литературоцентризма советской эпохи, от того, что в ней было принято на любом скользком месте разыгрывать эпическую драму.

Третий мотив связан с идентичностью самого стрелявшего. Из информации о нем у нас есть, по сути, лишь статистика: человек, который всегда хорошо учился, о котором не могли сказать ничего плохого. Да, он был не в себе, в женской шубе, с арсеналом оружия, но при этом «не был, не состоял и т.д.» Мы помним, что преступниками довольно часто становятся неудачники, а неудачниками становятся те, кто замечательно учился в школе и был там на хорошем счету. Вообще, быть на хорошем счету в школе и быть отличником – это самый верный путь в неудачники. А неудача может переживаться очень по-разному, часто – агрессивно, в том числе так, как мы наблюдали сегодня.

Что это, как не своего рода предвосхищение жизненной неудачи: прохождение различных этапов социализации оборачивается сегодня ничем. Снова маячит галлюцинация ивановского «географа»: школа, институт, кафедра, ещё несколько мест работы, а потом круг замыкается – герой приходит учителем в школу. Как мы видим, чем успешнее проходятся эти этапы, тем больше вероятность того, что круг замкнётся и судьба героя станет для него мышеловкой. В конце ждет вовсе не какой-то приз, как принято думать, наоборот – все отнимут и непонятно с кем поделят. По всем ранжирам стрелявший мог занять призовые места, но эти места ничем бы не обернулись.

Возможно, отличник из Отрадного стал убийцей, предчувствуя будущее замыкание круга. Может быть, мы имеем дело с актом предвосхищения судьбы-мышеловки. Но, не исключено, всё намного проще – поводом для вендетты могло стать как раз избыточное желание написать биографию набело – пусть кровью, но без помарок. В любом случае молодой человек расстрелял учителя географии, и здесь жизнь бросила вызов литературе. Понимает ли это убийца или нет, но «учитель географии», то есть дитя этой системы социализации, успешно прошедшее все ее этапы, с кубками и медальками – он сам. Убитый учитель географии – это альтер-эго стрелявшего. И здесь важна ещё одна гипотетическая причина вендетты – была информация о том, что в географе подозревали гомосексуалиста, и убийство было совершено на почве гомофобии. В этом случае проявление смертельной ярости и агрессии стрелявшего выдаёт, скорее всего, его собственные гомосексуальные желания, связанные, как правило, с поиском именно альтер-эго. При таком раскладе за кровавыми событиями в школе скрывается ещё и влияние запретительной морали, санкционированной известным законом о так называемом запрете гей-пропаганды.

Уже по этому краткому перечислению видно, как смешались все жанры. Советская школьная драма, прообраз «чернухи» времён перестройки, оказалась помноженной на эстетику Брета Истона Эллиса. Психология «американского психопата» соотносится с очень школьной ролевой моделью – образца для подражания, отличника по жизни. Не стоит забывать, что именно в школе возникает желание стать плохим мальчиком на фоне представления о себе самом как о хорошем мальчике, собравшим все призы за пройденные этапы социализации.

Это еще один мотив: советская школьная драма здесь соединилась с американской драмой человека, который доходит до абсолютного саморазрушения в том вызове, который хочет бросить, но в то же время умеет это саморазрушение продавать. Персонажи Брета Истона Эллиса – обаятельны, и умеют продавать свою ненависть. В каком-то смысле стрелявший (обозначим его максимально нейтрально), хотя бы тем, что занял первые строчки в новостях, продал свою ненависть: мы обращаем на него внимание, мы комментируем то, что он сделал.

Желание помочь бомжу у героя «Американского психопата» закончилось убийством объекта помощи. Трагедия в Отрадном ещё жёстче: в ней стремление покинуть круги социализации перемешано с желанием доказать, что никто никому и ничем не обязан. Как и в девяностые, тезис, явившийся императивом постсоветской эпохи, снова потребовал человеческих жертвоприношений. Нулевые с их блажью нового ненасилия навсегда кончились.

Тот факт, что жертвами стали исключительно взрослые, можно списать на случайность. Да, никто из детей не убит, а значит, отчасти, сюжет выглядит как посягательство на мир взрослых, старших, причем не только по возрасту, но и по статусу. В этом, казалось бы, легко увидеть антипатерналистский жест, ведь патернализм – это союз статуса и возраста. Сказав что-то в контексте Отрадного о безвкусице, президент Путин имел в виду именно это - посягательство на патернализм. Однако я бы говорил не столько о восстании против взрослого мира, о сколько о восстании против определенного образа будущего, которое санкционировано этим взрослым миром.

Не стоит рассматривать события в Отрадном как драму восстания детского мира против мира взрослого. Я бы описывал это как внутренний конфликт взрослого мира. У человека возникло желание не взрослеть некоторым способом, который предлагается как нечто само собой разумеющееся. Поскольку в силу распространения патерналистской морали сегодня наблюдается все больше попыток сделать этот образ взросления самоочевидным, это закономерно сопровождается ростом отторжения. Я не исключаю, что ситуация повторится. Найдется еще кто-нибудь, кто совместит в себе амплуа героев Железникова с амплуа героев Брета Истона Эллиса.

Социальные достижения, культивируемые государством, не предоставляют ощущения успеха. И, может быть, чем больше государство способствует распространению идеологии успеха, тем меньше это ощущение возникает. Издержки, связанные с социальными достижениями, обесценивают усилия: «А кем я буду в итоге, пройдя все эти этапы, пройдя свою жизнь как набор квестов? Вернусь в школу, подобно герою Иванова?» В конечном счёте, это вопрос о государстве. Стрелявший стрелял не только в учителя географии, и даже не только в себя – будущего учителя географии: он стрелял в государство.