Техника и общество: взгляд социальных наук

Развитие техники является приоритетной задачей для большинства современных государств. С переходом к постиндустриальному обществу всё большее распространение получают электронные технологии и искусственный интеллект.

В общественном сознании и дискурсе техника, как правило, предстает нейтральным агентом, несущими позитивные изменения в жизнь отдельных индивидов и общества в целом. Социальные науки, однако, предлагают более нюансированный взгляд на место и роль техники в нашей жизни. В этой статье кратко рассматриваются пять научных традиций — детерминизм, постгуманизм, интракционизм, реляционизм и критический подход — позволяющие представить многоаспектность технологизированного контекста.

Детерминизм предполагает наличие предопределённости: некоторый фактор полностью или в значительной степени определяет развитие общества. Таких факторов называется три: экономика, технологии и социальная динамика.

Экономический детерминизм известен всем по работам Карла Маркса, который в первом томе "Капитала" (1867) показал, что техника является одновременно и материализацией общественных отношений, и способом их воспроизводства. Владельцы капитала заинтересованы во внедрении машин, поскольку те позволяют увеличить производительность труда, что, в свою очередь, ведёт к 1) удешевлению рабочей силы (и, соответственно, увеличению прибыли), 2) распространению монотонного низкоквалифицированного труда, 3) ухудшению условий на рабочих местах (удлинению рабочего дня, интенсификации труда, посменной работе), 4) переструктурированию рабочего класса (замене мужчин на женщин и детей), 5) безработице и образованию "резервной армии труда", которая используется для дальнейшего давления на заработную плату. В целом, согласно Марксу, внедрение и распространение машин в условиях капиталистического производства ведёт к усилению эксплуатации рабочих, потому что только живой труд способен создавать стоимость, и прибавочная стоимость извлекается не из машин, а из оставшихся наёмных работников. Эти классические идеи могут стать особенно актуальны в свете нарастающей технологизации производства. Ряд комментаторов предсказывает обострение классовой борьбы, вызванной ростом безработицы, и неизбежный кризис рыночных отношений в ситуации полной технологизации (так называемая "экономическая сингулярность").

Технологический детерминизм, в его современной трактовке, представлен в работах Алберта Боргмана. В свой книге ”Технологии и характер современной жизни” (1984) Боргман показал, что технические устройства становятся всё более и более сложными, такими сложными, что обычному человеку уже невозможно понять как они работают. Если ещё 20-30 лет назад водитель заглохшего на дороге автомобиля мог открыть капот и починить поломку, то сегодня мы даже не пытаемся это делать, а сразу звоним на станцию технического обслуживания. Компьютеры становятся всё более миниатюрными, и значительные усилия разработчиков сегодня направлены на поддержание их эргономической адекватности. Современный человек в общем-то особо и не расстраивается. Ему достаточно того, что техника всегда под рукой и незамысловата в использовании. Боргман обращает внимание на то, что в тот момент, когда мы принимает ”мистику” техники в обмен на её доступность, происходит моральная коммодификация технологических инноваций: они становятся исключительно предметами потребления. И, как часто бывает, коммодификация ведёт к обеднению отношений человека с техникой, окружающей реальностью, с другими людьми и с самим собой. Так, для молодого человека, уткнувшегося в мобильный телефон, не имеет значения сидит ли он дома на диване, едет ли в автобусе или движется по городу. Индивиды оказываются отлучены от окружающего контекста и самих себя.

Как технологический детерминист Боргман уверен, что технологический прогресс развивается согласно свой внутренней логике и остановить его невозможно. В тоже время совершено необходимо критически осмыслить и попытаться снизить негативные эффекты коммодификации посредством ре-контекстуализации технологий — восстановления опыта переживания времени, пространства и социального окружения. Например, если вы вынуждены купить обед в ресторане быстрого питания, не потребляйте его, уткнувшись в компьютер или мобильный телефон, советует Боргман, а попытайтесь по возможности сервировать стол или пригласить кого-нибудь для совместной трапезы. Такой подход позволит сохранить качество повседневной жизни и социальных отношений.

Социальный детерминизм постулирует приоритет деятельности социальных акторов и социальной динамики, определяющих не только то, как техника создаётся, позиционируется и используется, но и сами характеристики технических инноваций. Данный подход, в умеренной версии, можно найти в книге Эндрю Вебстера "Здравоохранение, техника и общество" (2007). Анализируя технические нововведения в области медицины и здравоохранения, автор демонстрирует как их характер и судьба определяются интересами и отношениями различных социальных и профессиональных групп: врачей, пациентов, политиков, юристов, журналистов и пр.

Постгуманизм обращает внимание на то, что новые технологии изменяют не только экономику, политику и социальные отношения, но и саму природу человека: мы постепенно превращаемся в киборгов. В 1985 году феминистская исследовательница Донна Харауэй опубликовала свой известный "Манифест киборгов", в котором показала, что современные технические устройства и медицинские методы позволяют нам достаточно просто изменять наши тела (физическую мощь, физиологические характеристики и функции, форму) и, как следствие, проблематизируют традиционный гендерный порядок, основанный на особенностях физиологии людей разного пола и соответственно предписанных социальных ролях. Новые технологии, настаивала Харауэй, помогают женщинам преодолевать угнетение посредством осознания "эластичности" тела и проблематизации самого понятия тела как исключительно биологического объектa.

Заимствованная из словаря НАСА 1960-х, идея киборга превратилась у Харауэй в метафору для пересечения и взаимного преобразования человека и техники. Киборг - фигура независимая от западной истории и культуры, ироничная, оппозиционная и проблематизирующая традиционный идеал либерального гуманистического субъекта, характеризующегося, согласно постмодернистскому критику Кэтрин Хейлз, автономиeй, рациональностью, осознанной идентичностью и свободной волей. Киборг, напротив, стремится к трансгрессии границ, взаимосвязи и интимности с другими. Концепция киборга вдохновила несколько интересных интеллектуальных экспериментов. Феминистская исследовательница Чела Сандовал предложила рассматривать киборг-сознание в качестве новой основы транснациональной феминистской мобилизации. Возросшее на опыте трансформаций телесного и преодоления традиционных границ и дихотомий, такое транс-сознание должно содействовать кооперации широкого круга социальных акторов, независимо от их происхождения и социальной принадлежности, в деле противодействия любому виду угнетения. Схожие темы можно найти и у современных философов Майкла Хардта и Антонио Негри в их описании "множества" (multitude) как инновационной политической силы, способной противостоять современным глобальным формам доминирования.

Техника интегрируется в наши тела, становясь их неотъемлемой частью и превращая женщин и мужчин в киборгов. Киборгизация - неизбежное будущее человечества. В работах постгуманистов новые технологии выступают пусковым механизмом и опорой революционных онтологических, эпистемологических и социально-политических преобразований.

Интeракционизм как научно-теоретическое направление получил активное развитие в 1930-60х среди американских социологов, интересующихся объяснительными моделями повседневности. Ирвин Гoфман, например, предложил рассматривать социальный мир по аналогии с театром, где есть декорации, определённый сценарий и чётко прописанные роли. Индивидам остаётся только принять и исполнить социальные роли на публикe, причём пространство для импровизации весьма незначительно. Хорошее исполнение поощряется, плохое — наказывается. Другими словами, шекспировское "вся жизнь — игра" очень точно описывает интеракционистское видение мира. И, как в любом театре, только за кулисами (оставшись наедине) актёры могут немного расслабиться и побыть "самими собой". Идеи Гофмана нашли широкое применение в анализе социальных медиа. И действительно, как показали современные исследования, Facebook выполняет функцию сцены, где мы исполняем своё "идеальное Я" посредством реплик, комментариев и картинок/фотографий. Каждый стремится представить себя в лучшем свете. Однако, как показал ряд исследований, онлайн-Я строится в значительной степени согласно ценностям и установкам (культурным, гендерным, политико-идеологическим), принятым в мире реальных отношений. Да и аудитория для нашего перформанса тоже по большей части реальная: "фейсбук-друзья" — обычно люди нам знакомые и они могут контролировать правдоподобность нашего интернет-образа.

Но не всё так однозначно. Социальные медиа одновременно создают новые модели социальности, переопределяя, например, понятия дружбы и интимности. Британская исследовательница Дебора Чамберс в своей книге "Социальные медиа и личные отношения" (2013) показала, что дружба — традиционно конфиденциальная сфера — становится всё более институтом публичным и активно привлекается пользователями фейсбука для построения собственного имиджа. Большое количество ”фейсбук-друзей” должно демонстрировать популярность, а высокий социальный статус этих ”друзей” автоматически повышает и статус самого владельце аккаунта в глазах окружающих. Категория "друзья" также плюрализируется. ”Друзья” могут делиться на "сетевых" (online friends) и "несетевых" (offline friends), "не-друзей" (non-friends), бывших друзей (un-friends), друзей, ставших врагами (frenemies) и так далее. Семейные отношения усложняются с расширением места техники в повседневной жизни. Баланс власти между родителями и детьми смещается в сторону последних как более "продвинутых" в использовании различных технических инноваций. В тоже время родительский долг предписывает особый контроль за использованием интернета и социальных медиa, что порождает дополнительные трения между членами семьи.

Реляционизм связан с именем французского антрополога Бруно Латура и продвигаемой им акторно-сетевой теорией (АСТ). АСТ представляет собой комбинацию умеренной версии социального детерминизма с так называемым "новым материализмом". Если марксов материализм базируется на признании производственных отношений в качестве объективных (независимых от отдельных индивидов) условий общественного развития, Латур (как истинный антрополог) интересуется конкретными взаимодействиями и практиками участников различный социальных ситуаций. Круг этих участников не ограничивается людьми, а может включать предметы окружающего мира, технические устройства, а также другие биологические виды. Каждая ситуация описывается в терминах динамики сетевой коммуникации. Иллюстративным в этой связи является исследование последователя Латура — французского социолога Мишеля Каллона. В своей статье "Приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё" (1984) Каллон проанализировал попытку увеличения производства морских гребешков, являющихся популярным продуктом питания во Франции. Группа учёных предложила специальную морскую сеть, куда гребешки могли бы заползать и размножаться, а рыбаки могли бы эту сеть без труда достать и радоваться лёгкому улову. Разработчикам идеи удалось убедить местных политиков и рыбаков в значении инновации и сеть была создана. Только гребешки, которые по умолчанию были также включены в данный проект, отказались сотрудничать: они не проявили никакого интереса к заброшенной в море сети, и мероприятие потерпело неудачу. Так Каллон наглядно показал, что производство и внедрение технических инноваций — дело непростое и зависит от взаимодействия различных участников ситуации, как людей, так и не-людей.

Kритический подход — одно из наиболее современных и динамически развивающихся научных направлений в изучении проблематики техники и общества. Основной толчок данная традиция получила после публикации поздних работ французского философа Мишеля Фуко о ”правительственности” (governmentality). Современная власть, настаивал Фуко и его последователи, уже не может действовать с применением насилия. Вместо этого она использует различные технологии для управления населением, включая статистику (и другие методы негласного наблюдения) и биопедагогику (тренировку желаемого поведения), а также посредством организации строго контролируемого «пространства возможностей». Знания, накопленные статистикой и другими методами, не являются нейтральными, а служат поддержанию и укреплению власти.

Негласное наблюдение особенно важно для менеджмента и упорядочения населения. Критические исследования негласного наблюдения (Critical Surveillance Studies) занимаются, например, анализом техник, используемых для управления пассажирскими потоками в аэропортах и последствий их применения. Так в ряде работ был проведён анализ функционирования и эффектов рентгеновского сканера персонального досмотра. Было показано, что сканер является инструментом управления: пассажиры и все их личные вещи ожидаются предстать перед контролирующими органами видимыми до мельчайших деталей, по сути прозрачными, и идеально организованными. Любое отклонение от этого порядка наказывается. Подобный режим "прозрачности", утверждают критические комментаторы, может нарушать персональный интегритет пассажиров и вести к дискриминации определённых социальных групп (религиозных, ЛГБТ, людей с различными физическими особенностями). Неудивительно, что в ряде стран пошли индивидуальные и групповые протесты против использования подобных технических инноваций.

Другое направления анализа — роль биометрических технологий в контексте социальной защиты и помощи. Американские исследователи показали, что биометрические данные (отпечатки пальцев, фото сетчатки глаза, голосовой паттерн) собираются для контроля и управления определёнными группами населения (малоимущими, неблагонадёжными и пр.). Отказ или невозможность граждан предоставить свои биометрические данные может вести к негативным последствиям, например к отказу в выплате социального пособия. Проблема состоит ещё и в том, что биометрические данные нередко рассматриваются как объективная и надёжная репрезентация человеческого тела. Но физическое тело может меняться (болеть, стареть, получить увечье) и в какой-то момент перестать соответствовать параметрам, сохранённым в базе данных. Возникшие в результате трудности идентификации могут значительно осложнять жизнь граждан и других жителей страны, часто уже и так находящиеся в затруднительном положении.

Ещё две аналитические традиции — Исследования негласного наблюдения за данными (Dataveillance Studie) и Критические исследования больших данных (Critical Big Data Studies) — обращаются к наиболее популярной проблематике сбора и утилизации данных на разных уровнях и в различных масштабах в контексте властных отношений. Данные рассматриваются исследователями как экономический и политический капитал, апроприирующийся различными акторами в своих интересах. Обращается внимание на то, что it-сектор играет всё большую роль в управлении современным государством (системой образования, здравоохранения, логистикой и городским планированием) и всё меньше юридических и организационных механизмов доступно для защиты граждан от сопутствующих рисков и манипуляций. Примером такого рода исследований может служить анализ известного случая передачи данных пациентов британских государственных больниц одной из дочерних компаний корпорации Google. Из статьи, опубликованной в академическом журнале The Information Society в 2018 году, следует, что подобный акт стал возможен в результате коммодификации больших данных и размывания границ между государственным и частным сектором.

Задача социальных наук состоит в выявлении и объяснении новых социальных явлений и процессов. Багаж накопленных знаний конечно не ограничивается представленными концепциями. Настоящий обзор, тем не менее, позволяет лучше понять место и роль техники как в повседневной жизни людей, так и общества в целом. Некоторые из приведённых исследований более оптимистичны, чем другие, но большинство неизбежно обращает внимание на социальные противоречия, заключённыe в самом дизайне технических инноваций и/или практиках их использовании, а также на вклад технологий в поддержание или изменение существующего социального порядка. В результате формируется понимание того, что техника вовсе не является нейтральным элементом социальной действительности. Подобный рефлексивный подход не отрицает значения технического развития, а стимулирует интеллектуальный и социальный мониторинг политики технологизации, задавая рад насущных вопросов, как то: кому это выгодно? Кто выиграет и кто потеряет от внедрения тех или иных технических новшеств? Как техника влияет на наш образ мысли, действия и способы сосуществования?