Прокрастинирующая система: кошмары институционального дрейфа

Каким-то странным образом так вышло, что ничего не работает.

Взаимодействие человека с машиной оказалось ненадежной связью техники и ответного человеческого безразличия. В отсутствие высшего принципа – будь то бог, нация или общее благо – институты и организации переживают кризис смыслополагания. Если бы у современной корпорации был рот, она бы кричала: «Зачем я нужна?»

Когда мы описываем, скажем, банк, почтовое отделение или железнодорожную компанию, мы обычно даем рабочее функциональное определение. Банк хранит и инвестирует деньги людей и возвращает их им, когда они этого захотят. Почтовое отделение отправляет письма и посылки по назначению. Поезда доставляют людей из пункта А в пункт Б. Но помимо общего развала систем, часто приватизированных до полной некомпетентности, разворачивается нечто более странное. Организации всех типов забывают свою первоначальную цель и заменяют ее другой, занимаясь своего рода крупномасштабным упражнением в продуктивной прокрастинации, кульминацией которого является массовое замещение деятельности.

Еще можно заставить себя выполнить какую-то работу, если вместо нее надо сделать что-то более масштабное или менее приятное. Кто из нас не превратился в полупрофессионального специалиста по клинингу собственного жилья, стараясь не открывать счета и не отвечать на давно забытую почту? Но подобное замещение сейчас носит крупномасштабный характер. Когда несколько месяцев назад я попробовала отправить посылку за границу, сотрудники моего местного почтового отделения на юге Лондона сообщили мне, что они больше не отправляют посылки за границу, потому что у них уже слишком много посылок для отправки за границу. Вместо этого мне предложили приобрести несколько дешевых пластиковых игрушек. Давайте не будем забывать, что это та самая почтовая служба, которая заместила профессиональных сотрудников неудачными технологическими решениями, что привело к ее развалу, увольнениям и самоубийствам сотрудников.

Всегда переполненное местное отделение моего банка, который предоставлял жизненно важные услуги тысячам людей, многие из которых являются пожилыми и бедными, носят наличку и не умеют пользоваться приложениями, около года назад внезапно закрылся. Информируя их посредством СМС, банк теперь предлагает встретиться с бывшими клиентами в местной библиотеке, чтобы пообщаться. Но, к сожалению, с деньгами уже никак разобраться не может. Их фальшивая дружба вместо нормальной работы фактически стала характерна для позиции многих компаний, которые, похоже, думают, что, если у них есть благие намерения и они умеют говорить на слегка терапевтическом жаргоне, то люди могут забыть, что оказание базовых услуг с их стороны было полностью прекращено, а это плохо сказалось на клиентах, - чьи «операционные системы», к сожалению, не подлежат обновлению, — которые были просто выброшены на свалку.

В мире прокрастинации и замещения мы видим, как города голосуют за прекращение огня во время войн, которые идут в других странах, вместо того, чтобы заниматься рутинной работой по уборке мусора и сбору штрафов за парковку. От художественных галерей и музеев требуют становиться политическими агентами и моральными арбитрами, а не попечителями культуры. Университеты берут на себя ответственность рассматривать уголовные обвинения в сексуальном насилии, несмотря на то, что они явно не имеют права на это. Профсоюзы забывают о защите своих членов и вместо этого выступают с резолюциями в поддержку разнообразных идентичностей. Секс-шоп в Глазго становится центром предупреждения о преступлениях на почве ненависти. Улицы превращаются в лагеря для бездомных и притоны наркоманов. Школьные учителя берут на себя родительские функции, выходящие далеко за рамки их должностных обязанностей, и даже становятся поставщиками продуктов питания.

Крах всех вертикальных ценностей также вызвал горизонтальный кризис целей: если я не могу делать то, что обязан делать должным образом, то я буду пытаться выполнить чужую работу. Мы оказались бесконечно далеки от мира Иммануила Канта из его статьи 1784 года «Что такое Просвещение?»: «Так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пастырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписывающий мне такой-то образ жизни, и т. п., то мне нечего и утруждать себя». Сегодня, чтобы хотя бы начать путь к совершеннолетию, нам сначала нужно разобраться в том бардаке, который вызван сочетанием бесцельной технократии и некомпетентности, свойственной современной жизни. Даже если сами наши учителя притворялись волшебниками или кем-то в этом роде.

В середине 1970-х годов Мишель Фуко несколько риторически задал вопрос: «Удивительно ли, что тюрьмы напоминают фабрики, школы, казармы, больницы, все они похожи на тюрьмы?» Он имел в виду образ тюремного, гомогенизирующего мира, который извлекает пользу из обезличивания и наблюдения. Хотя мы по-прежнему живем в мире, который тщательным образом наблюдается, контролируется полицией и подвергается цензуре (в конце концов, Джулиан Ассанж гниет в тюрьме Белмарш), наша повседневность зачастую носит скорее пародийный, чем непосредственно репрессивный характер. Вернее, наш мир угнетен, потому что пародиен.

Ги Дебор заметил подобное уже в конце 1980-х годов, описывая (в «Комментариях к «Обществу спектакля»») «пародийный конец разделения труда», карнавальный абсурд которого совпадает «с исчезновением всех реальных способностей». Некоторое время в Британии образовательные учреждения были одержимы «передачей навыков», единственная проблема заключалась в том, что никого не учили навыкам, которые можно было бы передать; вместо этого люди размышляют о передаче передаваемости как таковой.

Неизбежно у многих возникало ощущение, что их работа по сути бесполезна, что достигло апогея во время безумной политики эпохи Covid, когда многие представители среднего класса обнаружили, что их истина их существования заключается в выпечке хлеба на дому и просмотре Netflix. Как отметил публицист Джей Джей Чарльзуорт, «никакого карантина вообще не было. На нем сидели лишь представители среднего класса, а представители рабочего класса все им приносили». Те, у кого были непередаваемые навыки, продолжали заниматься базоыми для поддержания повседневной жизни вещами — производством продуктов питания, складским трудом, охраной правопорядка, здравоохранением, тушением пожаров, — в то время как те, у кого была символическая работа, осознавали, насколько они бесполезны. Но научились ли мы чему-нибудь с тех пор? Конечно, ничего мы не сделали.

Дебор отмечал, что в эпоху пародий «финансист может быть певцом, актер — президентом, повар — философствовать». Во всяком случае, мы только повысили ставки на пародию: у нас, конечно, есть актеры-президенты - не в последнюю очередь украинец Владимир Зеленский. Поддерживая дух открытости мы могли бы задать вопрос, а что плохого в том, что юрист является поэтом, а певец высказывает мнение об экономике? Пожалуй, ничего, лишь бы они достойно выполняли свою первоначальную роль. Но в мировом масштабе где все утратило свои первоначальные места, раскрывается, по сути, перформативная природа виртуальной работы. Однако этот воображаемый мир натыкается на твердую стену в тот момент, когда корабли врезаются в мосты или самолеты разваливаются, потому что, в конечном счете, их не скрепляют наши желания.

Наряду с массовым списыванием домашних заданий в учреждениях образования есть еще один печальный симптом: организации, которые просто не собираются никуда уходить. Как наши рок-звезды, которые когда-то мечтали умереть молодыми, дожили до 80-ти, так и благотворительные организации, которые уже давно выполнили свою задачу, отказываются уходить на пенсию. Одним из ужасных примеров является британская организация Stonewall, которая более десяти лет назад уже достигла своей цели по законодательному закреплению однополых браков (что было сделано в 2013 году в премьерство консерватора Дэвида Кэмерона). Однако вместо того, чтобы распустить штат и раздать средства, Stonewall затем стал рассматривать трансгендеризм как новую задачу. Подобное превратило организацию во что-то вроде мафии, терроризирующей другие учреждения, заставляя их принять их представления о «разнообразии», и позоря их, если они не собирались выступать за противоречивую интерпретацию законодательства о равенстве со стороны Stonewall.

В книге «После добродетели» 1981 года неподражаемый Аласдер Макинтайр предупреждал, что «мы не сможем написать истинную историю практик и институтов, если эта история не будет также историей добродетелей и пороков». Полный отрыв как практик, так и институтов от вопроса общего блага привел не только к некомпетентности и нигилизму, но также к различного рода пародиям, прокрастинации и замещению. В условиях путаницы и хаоса, когда ничего не работает и все кажется чем-то другим, мы могли бы чаще вспоминать один интернет-мем, который используется всякий раз, когда кто-то портит то единственное, что было ему поручено: «Вам же дали всего одно задание!»

Compact