Политика в погонах, или Декабристы нового века

Попытка военного переворота в Турции породила целую череду текстов российских экспертов разного толка на предмет того, какие выводы может или должна сделать Россия из всего произошедшего.

Одним и наиболее интересных рассуждений по мотивам турецких событий стал текст Александра Баунова из Московского центра Карнеги о том, что военный переворот в современной России принципиально невозможен. Автор резюмирует размышления следующим образом: «Военные захватывают власть там, где они чувствуют себя выше среднего по обществу. Их представление о превосходстве основано на том, что в отстающих странах они являются первым и долго остаются единственным современным институтом. Это давно не случай России и уже не случай Турции».

Тезис крайне интересный, но, как кажется, и в случае России, и в случае Турции немного рано делать столь далекоидущие выводы. Во-первых, далеко не факт, что турецкая армия совсем перестанет быть фактором внутренней политики — Реджеп Эрдоган не вечен, а его как бы исламистская идеология по части радикализма уступает таковой у того же Фетахуллы Гюлена, на которого теперь турецкие власти стремятся возложить ответственность за попытку переворота. Сложно тут сделать долгосрочный прогноз, а потому и не будем.

Если оставить дела турецкие и вернуться пока к нашим осинам, то картина выглядит также не столь однозначной. Как пишет Александр Баунов, «путчистов выходного дня в Турции уже сравнили с декабристами. Однако же если декабристы выходят на Сенатскую площадь седьмой раз за полвека, это означает: что-то не так не только с Сенатом, но и с самими декабристами. Особенно когда новые декабристы первым делом бомбят тот самый избранный парламент, требование которого вывело из казарм их русских предшественников». Вот от этой ненадежной как все исторические аналогии метафоры и оттолкнемся, чтобы посмотреть: а правда ли, что в России невозможен военный переворот?

Тут злую шутку, конечно, играет сам скользкий термин, ведь не факт, что в результате военного переворота, как в странах Ближнего Востока или Латинской Америки должны прийти именно военные. Грубо говоря, в результате военного переворота у власти могут оказаться совсем не «черные полковники», как это, кстати, и происходило всякий раз в Турции, где военные относительно быстро уступали власть каким-то очередным условно гражданским специалистам. Декабристы, насколько можно судить что из «Зеленой книги», что из «Русской правды», вроде бы сами управлять страной не собирались.

Замечание первое: восстание декабристов, несомненно, может считаться попыткой военного переворота, но совершенно другой эпохи с другими представлениями о характере власти, государственного устройства, конфигурации и роли отдельных институтов. Декабристы завершили знаковую историю дворцовых переворотов, в каждом из которых крайне велика была роль гвардии. Фактически весь XVIII век вопрос о передаче власти в Российской империи решался при деятельном участии гвардейцев — зачастую в форме весьма напоминающей современные военные перевороты. При всем известном радикализме программы Пестеля, Северное общество (которое, собственно, и устроило восстание) монархию упразднять точно не хотело, но желало установления более «правильного порядка» в стране, более «справедливого» государственного устройства. Вопроса о военной диктатуре в повестке не стояло.

Бог с ними, с декабристами, перейдем ко второму замечанию — а верно ли утверждение, что, по словам Баунова, «Россия, как мы все видим, относится к группе стран, где военные перевороты давным-давно перевелись, последний и был, можно сказать, 14 декабря 1825 года, а значит, и в настоящем оказии ждать неоткуда». Ту на совести автора рассуждение в духе «этого не может быть потому, что не было очень давно», но не в этом дело. А дело в том, что вся история России века уже XX (да и XXI по своему) — это эпоха ожидания, страха, и постоянного возвращения к теме военного переворота.

Причем, имелись и вполне конкретные примеры реальных попыток военных переворотов. Просто по порядку, буквально пунктиром. Существует известная версия, что против Николая II в. ходе событий Февраля 1917 года был осуществлен «заговор генералов». Теория немного (или даже слишком — как смотреть) отдает конспирологией, источники приходится для ее доказательства даже не допрашивать с пристрастием, а пытать, подгоняя факты и допуская не вполне корректные допущения из серии «что было бы, если бы». И все же то обстоятельство, что царя убедили не пытаться двинуть войска на мятежный Петроград в том числе и представители генералитета — это более-менее фиксируемый исторический факт.

Едем дальше. Я не знаю, как назвать корниловский мятеж августа того же 1917 года иначе как неудачным военным переворотом. Кажется, когда командующий армией бросает части этой самой армии с целью отстранить от власти действующее правительство (тогда — Временное правительство под председательством Керенского), это обычно называют именно что попыткой военного переворота. Может быть, можно и иные определения придумать, но что-то на ум ничего не приходит. Вообще, в период от Февраля к Октябрю, особенно в кадетских и офицерских кругах идея установления порядка путем призыва «твердой руки» была крайне популярна. Кадеты побаивались, и дальше разговоров дело не зашло, но разговоры велись не раз и не два.

Еще чуть перемотаем историю вперед, в сторону Гражданской войны. Надо полагать, что Деникин, Врангель, Юденич и Колчак были преподавателями гимназии или адвокатами? Нет, большевиков пытались вооруженным путем свергнуть кадровые военные, не признававшие новую власть. Начались, кстати, эти попытки тогда, когда стало ясно, что сама по себе власть Советов не уйдет. Пусть с некоторой натяжкой, но действия белогвардейцев тоже могут быть отнесены к классу военных переворотов, хотя бы по аналогии с франкистским в Испании.

Середина 30-х годов — тут совсем просто. Конечно, заговора Тухачевского не было. Конечно, Блюхера оклеветали. Но сам факт паранойи (допустим) товарища Сталина свидетельствует о том, что ему идея заговора военных бредом точно не казалась. А специалисты из НКВД со своими понятными методами смогли опасения подтвердить и превратили кухонные разговоры в сорванный мудрым вождем военный переворот. Но тут важно не само по себе «преступление режима», а попытка застраховать действующую власть от самоуправства военных из логики: сегодня пьяный на кухне — а завтра? Итог известен: уничтожена почти вся верхушка РККА и проведены масштабные чистки в офицерском корпусе.

Примерно та же участь должна была постигнуть и «маршала Победы» Георгия Жукова, а кое-кого из его товарищей по оружию и в самом деле постигла. Популярность Жукова делала его опасным в глазах Сталина, и дело почти было сфабриковано, но что-то пошло не так, а затем умер и сам «вождь народов». Зато следом Жуков проявил себя во всей красе: возвращенный из опалы он арестовывает фактического руководителя государства или по меньшей мере претендента номер один — Лаврентия Берию. Берия далеко не ангел, но арест был произведен по всем канонам военных переворотов.

Позже Жуков оказывает поддержку Никите Хрущеву при отстранении от власти конкурентов, а затем уже сам удаляется в опалу (теперь уже окончательно), когда Хрущев расправляется с противниками. Надо полагать, что у Хрущева были на то некие политические резоны. Опять-таки, никакого заговора Жуков не готовил, но послать его надо бы подальше от греха. Вплоть до самой отставки Хрущева ему лично докладывал глава КГБ (сначала Шепелин, а потом Семичастный) о настроениях Жукова. Те докладные записки и назывались — бесхитростно — «О настроениях Г. К. Жукова». Совсекретные, на имя лично Н. С. Хрущева.

Кстати, об отставке товарища Хрущева — традиционный заговор соратников, но без участия министра обороны маршала Родиона Малиновского заговор не представлялся возможным. Заговорщики, в том числе и глава КГБ Семичастный, без Малиновского сместить первого секретаря не рискнули. Как и в случае с заговором против Горбачева в августе 1991 года — министр обороны Язов, разумеется, вошел в состав ГКЧП. «Кошмар на улице Язов» — после много шутили. А само наименование комитета «путчистами» со стороны что проельцинской, что прогорбачевской печати говорит о том, что происходящее воспринималось именно как попытка военного переворота. Да и как еще назвать ввод танков в столицу, де-факто арест главы государства и введение чрезвычайного положения? Ровно то же явно пытались сделать и турецкие мятежники неделю назад.

Танки на улицы Москвы вернулись два года спустя — в октябре 1993 года. Здесь уже сложно четко определить, как называть те события — большинство участников все еще дают прямо противоположные комментарии. Одно очевидно: расстрел законно избранного парламента если и не был непосредственно государственным переворотом при деятельном участии военных, то обладал многими признаками такового. Мятежники в парламенте, напомню, тоже пытались заручиться поддержкой армии. Уже из практически обреченного Белого дома вице-президент Александр Руцкой (армии, к слову, человек тоже не чужой) призывал летчиков «поднимать боевые машины».

Сам потом, кажется, даже пытался отрицать это, но видео имеется — сегодня любой может в интернете посмотреть, если интересно. В 90-е годы тоска по сильной руке и правильно организованному порядку вообще была темой регулярно в политике всплывающей — чего стоило только третье место генерала Александра Лебедя на президентских выборах 1996 года.

До сих пор, кстати, из уст в уста передается легенда, мол, большинство военных были за Верховный Совет в 1993 году. И даже вроде бы (впрочем, сомнительно) танковые экипажи, которые и поставили эффектную точку в клинче президента с парламентом, едва удалось укомплектовать. Чуть ли не полковники в тех танках сидели, едва ли не специально отобранные по приказу Грачева и Ельцина. Тогда же, кстати, Ельцин лично посещал ряд военных частей — старался понравиться, привлечь на свою сторону. Министр обороны Грачев тогда Ельцина поддержал, а вот Конституционный суд и глава министерства безопасности Баранников выступили против президента.

Но, несмотря на поддержку Грачева, доверие Ельцина к армии было не безграничным. Потому фетишем конца 90-х стал поиск «не совсем военного» министра обороны. Внешний по отношению к системе человек мог бы уравновешивать генералов из Генштаба с их своеобразными представлениями о путях развития Родины. В пределе уже в 2000-е годы мы получили первого совершенно штатского министра обороны Анатолия Сердюкова, которого ненавидел не только Генштаб, но почти весь офицерский корпус и далее вплоть до военного обозревателя «Комсомолки» Виктора Баранца. И вся эта история про «гражданского министра, как во всем мире заведено» — тоже явно история про опасения по поводу военного переворота. Не только про это, но и про это тоже.

Почему в этом страхе живет российская власть со времен революции, наверно, и поныне? Ну, хотя бы потому, что как видно из беглого, приведенного выше обзора без военных в ХХ веке произошло считанное количество смен государственной власти. Гораздо меньше, чем при деятельном участии военных — уж точно. А в особо критические и переломные моменты отечественной истории мало кого волновал вопрос «с кем мастера культуры», всех заботил вопрос «с кем армия».

Но может это химеры и армия не является носителем некоего особого сознания? Все вытравили из военных и сегодня они винтики системы, безропотные исполнители воли власти? Скажем так: попытки вытравить специфические соображения о чести, о «единственно верном знании» о «правильном порядке вещей» «гражданским» точно не удались.

И определено невозможно согласиться с Александром Бауновым, когда он утверждает, что военные «часть этой среды, и их идеология — та же самая смесь самым общим образом сформулированного патриотизма с желанием, чтобы побольше было порядка, какая встречается в любой гражданской профессии и даже при полном ее отсутствии». Да, но если считать военных носителями архаическо-патерналистского мировоззрения и на этом основании отказывать им в способности совершить военный переворот в РФ, то как насчет исламской революции в Иране? Ее тогда вообще не должно было быть. Какие аятолы — модернизаторы? Возможно, то, что кажется архаикой, иногда представляет собой новый модерн, но это повод для рефлексии людей куда более подготовленных.

Очевидно, что российские военные являются носителями совершенно определенного типа мировоззрения, они четко определяют себя как своего рода касту, чтобы не сказать секту. И они присягали на верность Родине, а не президенту (в этом, кстати, отличие нынешней армии от дореволюционной, где присягали, скажем так, правящему дому, династии и Отчизне). Они, в этом контексте, стоят на страже самого существования государства — обычно от внешних врагов, но вдруг враг внутренний станет опаснее внешнего? А угроза распада страны, по их версии, станет чрезвычайно значительной? Или страх того, что страна идет «не туда» пересилит верность правящим элитам?

Потому в критический момент, если представления военного сословия о «правильном порядке» и положение дел, которое оно видит на улицах, сильно разойдутся, шоу с танками на улицах может повториться вновь. С каким исходом — бог весть, но сделав «свое дело» военные, вероятнее всего, вновь отойдут — они же «вне политики». Да и решать вопросы странового значения они если и придут, то с некоторым отвращением к тем, кто «успел все развалить», то есть к собственно политикам. Это, конечно, умозрительный прогноз, у нас далеко не Турция, наши военные пока вроде довольны происходящим в стране (по крайней мере, на фоне недовольства прошлых лет). Но тут есть вопрос — а ну как (условно) Сердюков был бы министром до сих пор?