Пережить самоубийство и стать живым мертвецом

Шедевром, в котором описывается неудачное суицидальное «отрицание», является «Итан Фром» Эдит Уортон (1911), небольшой роман, действие которого происходит на фоне холодной, серой, унылой зимы Новой Англии: в Старкфилде (вымышленном маленьком городке).

Рассказчик видит Итан Фрома, «самую примечательную фигуру в Старкфилде», и, хотя он был «тенью прежнего» Фрома, во всем его облике была запечатлена «небрежная сила», «невзирая на хромоту, которая словно кандалами сковывала его шаг». Рассказчик постепенно узнает всю историю, уходящую на десятилетия в прошлое, когда Фром был фермером-одиночкой, который вел весьма скудную жизнь, одновременно заботясь о своей ипохондричной, вредной и неблагодарной жене Зине. Луч надежды врывается в полную отчаяния жизнь Итана, когда, 24 года назад, на помощь приходит кузина его жены, Мэтти. Его жизнь резко меняется, когда он влюбляется в Мэтти, которая отвечает ему взаимностью. Зина подозревает об этом и требует от Мэтти покинуть их дом. Поскольку у Итана нет денег, чтобы сбежать с Мэтти, он отвозит ее на вокзал. Они останавливаются на холме, на котором когда-то планировали покататься на санях, и решают покататься вместе, чтобы отсрочить свое печальное расставание, после которого, как они полагают, больше не увидятся. После их первого заезда Мэтти предлагает заключить договор о самоубийстве: они снова спускаются вниз и направляют сани прямо в дерево, чтобы они никогда не расставались и чтобы они могли провести свои последние минуты вместе. Итан сначала отказывается следовать плану, но в отчаянии, которое резонирует с отчаянием Мэтти, он в конце концов соглашается, и они садятся в сани, цепляясь друг за друга. Они несутся сломя голову и на большой скорости врезаются в вяз. Итан приходит в сознание после аварии, но Мэтти лежит рядом с ним, «попискивая» от боли, как маленький раненый зверек, а Итан становится хромым... Эпилог возвращается в настоящее: во время посещения дома Фрома рассказчик слышит жалобный женский голос. Сначала он предполагает, что он принадлежит вредной Зине, но выясняется, что это Мэтти, которая теперь живет с Фромами из-за того, что была парализована в результате аварии. Ее страдания из-за своего тяжелого положения и зависимости озлобили и ее, и, поменявшись ролями, Зина теперь вынуждена заботиться о ней так же, как об Итане: теперь она нашла в себе силы из-за необходимости быть опекуном, а не инвалидом. По мрачной иронии, влюбленная пара Итан и Мэтти добилась своего желания остаться вместе, но в несчастье и взаимной ненависти. И к тому же вместе с Зиной, постоянно присутствующей между ними — отличный пример формулы Младена Долара о бытии как провалившемся небытии…

Является ли попытка их самоубийства настоящей, а выживание - чистой случайностью, или существует внутренняя истина выживания, которая делает попытку самоубийства фальшивой? Неудивительно, что, несмотря на простоту сюжета, «Итан Фром» вызвал такое недоумение у интерпретаторов. В жанровом отношении его определяли то как брутальный реализм, то готической сказкой или сказкой для взрослых (злая ведьма побеждает, а влюбленные не живут долго и счастливо). Что касается этической позиции, с которой написан роман, то длинная череда критиков от Фредерика Табера Купера, написавшего еще в 1911 году: «Трудно простить миссис Уортон полное безжалостие в ее последней книге /.../ Искусство ради искусства — это единственное оправдание произведения, столь же совершенного по технике, сколь безжалостного по существу»[1]; до Лайнела Триллинга: «В контексте морали об «Итане Фроме» и говорить нечего. Роман вообще не представляет никакой моральной проблемы»[2], - настаивают на отсутствии в нем морального содержания, а Роберт Эберт (в своей рецензии на фильм) характеризует роман как «унылую нравоучительную сказку». Особенно странным выглядит мнение Триллинга. В ответ на насмешку Ричарда Сеннета: «У вас нет позиции, вы всегда находитесь посередине», Триллинг ответил: «Быть между - единственное честное место»[3]. С позицией, которая не может скрыть своего элитаризма, Триллинг отмахивается от суждений обычных людей, замкнутых в кругу привычек, как будто только небольшая элита способна действовать должным образом этично: он предполагает, что «роман исследует, что происходит с людьми, которые скованы «моралью инерции». Любящим не хватает ни отваги, ни решительности начать жизнь заново и ради друг друга. Их страх обрекает их на смертельно унылое существование, из которого они так отчаянно пытались выбраться. Настоящая мораль «Итана Фрома» такова: следуй велениям своего сердца или рискуешь потерять свою душу».

Опять же, существует и противоположная интерпретация: «концовка превращает «Итана Фрома» в поучительную историю, предупреждение читателям о том, что неследование своей мечте может иметь серьезные негативные последствия». Но так ли это на самом деле? Итан отказывается от своего плана занять деньги и сбежать с Мэтти по моральным причинам — он чувствительный нравственный человек. К самоуничтожению его приводят классовые различия: суровая бедность лишает его выбора. В предаварийной части истории Мэтти и Итан, кажется, думают, что лучшее, на что они могут надеяться, — это продолжать жить вместе с Зиной, видя друг друга как можно чаще. И именно этот план сбывается самым отвратительным образом: они навсегда вместе, но как два искалеченных живых мертвеца. Итан и Мэтти попадают в безвыходное положение, потому что НЕ были готовы следовать за своей мечтой (и, скажем, вместе сбежать или хотя бы открыто поставить Зину перед фактом, что они не могут жить друг без друга), т. е., на языке Лакана, потому что они пошли на компромисс со своим желанием... но так ли это? Но здесь начинается последний поворот истории: на самых последних страницах миссис Рут Хейл говорит рассказчику что-то, что все меняет: «Миссис Хейл глядела на меня в нерешительности, как бы пытаясь определить, насколько много мне известно и может ли она со спокойной совестью продолжать разговор; и я догадался, что до сих пор она хранила молчание только потому, что все эти годы ждала, пока кто-нибудь еще своими глазами увидит то, о чем знала она одна.

Я выждал, пока ее доверие ко мне окончательно наберет силу, и осторожно сказал:

— Да, невесело на них троих смотреть.

На ее лбу тотчас же собрались скорбные морщинки.

— Это с самого начала был какой-то ужас. Их тогда перенесли к нам в дом, и Мэтти уложили вот в этой самой комнате. Мы ведь с ней были приятельницы, я ее даже пригласила быть у меня весной подружкой на свадьбе… Ну и вот, как только она немножко опомнилась, я к ней села и просидела всю ночь. Ей давали что-то успокоительное, чтобы она не металась, и она так и лежала в полузабытьи до самого утра, а поутру вдруг пришла в сознание, взглянула на меня своими черными глазищами и говорит… Ох, и зачем только я вам все это рассказываю! — воскликнула миссис Хейл и расплакалась».

Что именно Мэтти сказала Рут, когда проснулась после аварии? Почему Рут не смогла повторить это рассказчику? Что бы это ни было, это, в сочетании с изменением (к худшему) в личности Мэтти (которая теперь ведет себя и даже выглядит как Зина 24 года назад), заставляет Рут произнести последние строки романа: «Я помню, был один день — примерно неделю спустя, — когда все решили, что Мэтти не выживет. И я лично считаю, что это было бы лучше. Я даже нашему пастору прямо так и сказала, так он на меня руками замахал. Только он при ней не был в то утро, когда она очнулась… Одно я знаю: если б Мэтти тогда умерла, Итан бы еще пожил, — а так, как сейчас… Да, вот вам и Фромы: большое было семейство, а что от него осталось? Покойники в могилах да эти трое в доме, а какая между ними разница? Разве что одни на земле, а другие в земле… Только те, что в земле, лежат себе спокойно, да и женщины там молчат».

Являются ли эти последние слова — «да и женщины там молчат» — сказанными против женщин, реанимируя старое клише о том, что женщины слишком много болтают? Все не так просто: к чему именно относится это «молчат»? Не к распространенным слухам, которые ходят в маленьком городке, а именно к словам Мэтти, когда она очнулась после снежной катастрофы, — и это были не просто сплетни, они обладали почти что ценностью последних слов свидетеля, которые произносятся, когда не уверен, что выживешь. Последние слова миссис Хейл, таким образом, более уместно рассматривать как защиту пустой болтовни: придержите язык, вместо того чтобы говорить что-то, что является вопросом жизни и смерти... Хотя мы никогда не узнаем, что это были за слова, мы можем с уверенностью предположить, что они касаются того, что произошло между Мэтти и Итаном. Поскольку это, должно быть, было что-то действительно шокирующее, это могло быть только то, что эти двое занимались сексом и/или затем пытались покончить с собой[4]. «В «Итане Фроме» рассказчик впадает в иллюзию (рассказ об Итане, который, как мы убедились, является выражением испуганного латентного «я» рассказчика /.../ Роман сосредоточен вокруг проблем рассказчика, напряжения между его публичным «я» и его теневым «я», его ужасе перед соблазнительной и обволакивающей его пустотой»[5].

Последние слова миссис Хейлз добавляют дополнительный поворот, они подтверждают, что «вымысел» рассказчика действительно наложил руку на некое травмирующее Реальное, которое слишком трасмирующе, чтобы быть непосредственно выраженным словами. Повторяя изречение Лакана, что «истина имеет структуру вымысла», здесь вымысел рассказчика соприкасается с Реальным… Короче говоря, Фрейд побеждает Юнга.

C&С