Поколение X, родившиеся между серединой 1960-х и началом 80-х, кажется, куда-то пропало.
Как недавно отметили в одном из изданий, на горизонте нет президента из поколения X (Барак Обама, родившийся в 1961 году, — последний бумер). Сейчас, когда самому молодому из нас чуть за 40, стоит спросить: что случилось с поколением Х?
Последнее поколение, пережившее детство без Интернета, чтобы бороться со скукотой слушало радио, смотрело телевизор и играло в компьютерные игры (еще помните?). Мы бегали без телефонов, а родители имели лишь смутное представление, где мы находимся. Мы не могли дождаться, когда станем взрослыми, и выпивали одну за другой банки «Яги» желая какой-то мифической свободы. Теперь спустя годы можно с уверенностью сказать, что коктейли явно были попыткой крупных производителей алкогольной продукции связать рынок газированных напитков с бухлом и заставить обожающих сахар детей перейти на более крепкие напитки, а также отобрать часть рынка 90-х у набирающего популярность МДМА, после употребления которого хочется воды, а не алкоголя.
Мы пережили Конец Истории, наблюдая в реальном времени как холодная война превращается в один великий духовный глобальный и вечный Макдональдс. Синие джинсы и демократия навсегда. Больше никаких войн (пфф!), только бесконечное смешение идентичностей, продуктов и самостоятельно выбранных ценностей. Мы и не подозревали, что 20 лет спустя какая-нибудь Сандра из HR будет увольнять нас за то, что мы не установили последнее обновление культурного программного обеспечения, или что сострадание, которое должно было лежать в основе «политкорректности» 90-х, будет использовано в качестве инструмента проверки на лояльность режиму. Отрыжка постмодернизма, наверное.
С другой стороны, возможно, нам специально мешают. Отказ бумеров выйти из своего долгого кислотного путешествия, не говоря уже о том, чтобы отказаться от своей институциональной мертвой хватки, произошел, в частности, за счет поколения Х. И теперь они, бумеры, могут загнать все это в тупик, если у них получится повторить холодную войну, на что они, кажется, надеются. Только в призраке такого пожара можно распознать эпический характер исторического транзита погрязшего в нарциссизме Золотого поколения. В попытке жить вечно, деды рискуют всех нас убить.
Хотя президент Байден выглядит выскобленным болванчиком супер-бумера, технически он является представителем молчаливого поколения (родился между 1928 и 1945 годами). Возможно, из-за того, что осталось всего 20 миллионов представителей поколения Байдена, следующая за ним 70-миллионная возрастная страта владеет большей частью богатства, имея в 10 раз больше, чем миллениалы, и вдвое больше, чем поколение X. Хотя разговор о поколениях, а не классах, выглядит немного надуманным, но все равно ясно, что логика поколений также отчасти является способом представления классового антагонизма.
Поколение X оказывается зажатым между двумя более крупными поколениями: бумеры по-прежнему составляют более 20% населения США, и миллениалы (1981–1996) достигают аналогичной доли. Даже зумеры (1997-2012) более многочисленны, чем поколение X, хотя наши неудачи, возможно, в конечном счете больше связаны с темпераментом, чем с цифрами. Наш отказ принять власть принимает форму дзен-нигилизма, претворения в жизнь великого лозунга пассивного сопротивления переписчика Бартлби: «Я бы предпочел не делать этого». Мы сделали все возможное, чтобы не продаться, чтобы прожить жизнь, которая была бы настоящей. Однако наше колебание между цинизмом и искренностью скрывало ощущение бесцельности. Мы сдались, не успев начать.
Оборотной стороной апатии поколения X было злоупотребление психоактивными веществами и самоубийства. И когда нам было 20, и сейчас нам 40 и 50, поколение X первенствует в этой меланхоличной статистике. По данным Управления национальной статистики, в 2017 году 49-летние составляли большинство покончивших с собой британцев. Двумя десятилетиями ранее этот возраст составлял 22 года. Возможно, мы пытались отказаться от участия в крысиных бегах в какой-то извращенной попытке сохранить свои руки (и души) чистыми, но некоторые из нас в итоге вообще отказались от жизни.
«Несмотря на всю мою злость, я лишь просто крыса в клетке», — пел Билли Корган из «Smashing Pumpkins». В отличие от многих своих соотечественников из гранжа, он все еще жив. Однако многие из великих художников и музыкантов, которые выступали от имени поколения X, мертвы. Мы скорбим, среди прочих, по Курту Кобейну, Филипу Сеймуру Хоффману, Марку Фишеру, Элизабет Вурцель, Тупаку Шакуру и Дэвиду Фостеру Уоллесу.
У нас не было личности, но у нас был характер. Наша жизнь не представляла собой коробку конфет или кучку каких-то вещей, посредством которых мы бы хотели, чтобы нас идентифицировали. Мы унаследовали приверженность экзистенциализма становлению и мыслили о жизни как о серии незавершенных переживаний, хороших и плохих, а не о наборе категорий или списка жалоб. Тех представителей поколения X, которые что-то добились в своей жизни, — Илона Маска, Дэйва Шапеля, Дж. К. Роулинг, Канье Уэста и Джека Дорси — объединяет готовность говорить и делать странные и потенциально непопулярные вещи, даже по вызывая широкое общественное недовольство. Однако я не уверена, как объяснить случай Джастина Трюдо (1971 г.р.). Пометим его просто буквой L.
Величайшие литературные документалисты поколения X — Бретт Истон Эллис и канадский писатель Дуглас Коупленд — родились в начале поколения, в 1964 и 1961 годах соответственно. Первый роман Коупленда, «Поколение X» 1991 года, запечатлел мир МакДжобсов. ОН представляет собой ироничное самоописание поколения. Но что бросается в глаза при повторном прочтении его текстов, описывающих людей, родившихся в конце 1950-х и начале 60-х годов, так это вера в сторителлинг. Роман предполагает, что именно нарратив поможет нам все пережить. Когда традиционные институты — семья, образование, религия — больше не в состоянии конкурировать с очевидными преимуществами, предоставляемыми бесконечным потребительством и апатичной реальностью «успеха» либерализма, нам остается только говорить друг с другом, тогда как аутентичность (еще одна навязчивая идея поколения X) состоит в том, чтобы как можно более хитрым образом перемещаться между вымыслом, биографией и памятью. В Конце Истории вы должны изобрести свою собственную.
Итак, способно ли поколение X хоть на что-то? В 2021 году Коупленд отметил, что «большая часть того, что мы называем поколением, — это просто проблема технологического воздействия на какую бы то ни было совокупность людей в данный исторический период во время их препубертатного нейронного взаимодействия, плюс воздействие глобальных финансовых циклов». Да, но это была наша препубертатная нервная система, мистер Коупленд! Молодые критики еще более суровы: Бен Сиксмит недавно предположил, что «если вас возмущает то, что вы «забытое поколение», вам следует задать себе вопрос, какую память о себе вы оставили» (ой, Бен, наши отключки и длительные периоды истощения — вот кто мы, чувак).
В 1975 году Мидж Дектер, скончавшаяся этим летом в возрасте 94 лет, опубликовала книгу «Либеральные родители: радикальные дети», которой хотела спасти детей «молодежной революции» от разнообразных негативных влияний. Обращаясь, в свою очередь, к недоучкам, наркоманам, сексуальным революционерам и коммунарам, Дектер сокрушалась по поводу неспособности молодежи прийти к успеху ввиду нежелания противостоять трудностям, страха неудачи, высокого самомнения, а также ничтожных эдипальных поводов для непослушания. Эти дети, которые должны были стать родителями поколения X, были воспитаны, как предположила Дектер, «исключительно на принципах любви» либеральными родителями, которые отказывались считать себя авторитетами в вопросах о том, что хорошо и что плохо. Эти родители, в свою очередь, трудились на двух работах во имя освобождения и предоставляли своих детей, представителей поколения X, самим себе. Но, если честно, именно так мы и представляли себе взрослую жизнь.
В конце концов, какое это имеет значение, если о нашем поколении мало что запомнят? Если вам стало известно, что вас собираются отправить на войну, а вы все чего-то копите, то, конечно, лучше вместо этого по-тихому смыться. Вся эта активность, рост, «прогресс», тревога — зачем все это? Поколение X, возможно, настолько расслабилось, что мы впали в историческую кому, из которой, возможно, никогда не выйдем. Но, по крайней мере, мы были круты. Ну, во всяком случае, нам так казалось.