Чиновник в науке: пора реабилитации

Обозреватель ТАСС Александр Цыганов рассказывает о результатах итогового в 2015 году заседания Научно-координационного совета при ФАНО России.

Может ли чиновник управлять наукой?

По умолчанию принято считать, что — нет. Чиновник — зло. Он только мешает научному поиску своими установлениями, инструкциями и прочими бумажками и требованиями.

Всё бы хорошо, но эта картинка предполагает, что наука — это чистый поиск. Скажем, седенький академик с бородкой клинышком выводит формулы, ведущие в высоты Вселенной или в глубины мира элементарных частиц. Или группа яростных первооткрывателей склоняется к экрану осциллографа, ловя «всплеск нейтронов», как те физики из популярного фильма.

К сожалению или к счастью, это давно не так. Наука сегодня — это прежде всего организация. И предельно сложная. Фарадеев, которым для проведения экспериментов достаточно послать слугу за медной проволокой или набором химикалий, в наше время не бывает. Впрочем, и сам Майкл Фарадей начинал научную карьеру с вполне бюрократического учёта материальных ценностей и ухода за ними…

Что у нас сегодня с организацией науки? Сегодня, когда остатки технически мирного времени требуют всё больших скоростей и объёмов научно-исследовательских и конструкторских работ?

Это можно было увидеть на итоговом в этом году заседании Научно-координационного совета (НКС) при ФАНО России.

По сути, это высший орган управления российской наукой. Научную политику в целом формирует президентский совет по науке и технологиям, за определение приоритетных программ фундаментальных исследований отвечает РАН. А вот за обеспечением современных Фарадеев всем необходимым для их работы нужно обращаться именно к Федеральному агентству научных организаций. Именно ему сегодня отошли функции непосредственного управления академическими институтами и организациями.

Как отметил по этому поводу член НКС и прежний главный учёный секретарь Президиума РАН Игорь Соколов, «на сегодня ФАНО — ключевой элемент в организации научных исследований». «ФАНО должно обеспечить науку инструментами, — сформулировал он. — А это и уникальные научные установки, и центры коллективного пользования, и лаборатории мирового уровня. Но ещё это — и правила проведения научных исследований и обеспечение учёного не только лабораторным оборудованием, но и условиями работы, жильём, комфортом и так далее».

А что делает научно-координационный совет? По определению это — постоянно действующий консультационный орган при ФАНО. В нём состоит 45 членов, он разбит на 6 секций, в нём функционируют 12 рабочих групп. За прошедший год, согласно отчёту председателя НКС, членкора РАН Юрия Балеги удалось создать план реструктуризации научных организаций, определить роль и задачи региональных научных центров, поучаствовать в формировании кадрового резерва руководителей научных учреждений, поддержать финансирование 67 научных конференций. Было отмечено «совершенствование работы центров коллективного пользования», обсуждение «развития исследований в Арктике», предложения «по критериям формирования научных организаций-лидеров» и так далее.

Проявились и трения с РАН. Надо полагать, достаточно серьёзные, чтобы это было упомянуто на отчётно-предновогоднем заседании совета.

Действительно, как оказалось, механизм формирования плана научных исследований, будто бы скоординированный с академией наук, подвергся жёсткой критике с её стороны. За что же?

Детали для широкой общественности, пожалуй, мало интересны. Главное — принцип: за нескоординированность. Владимир Иванов, заместитель президента РАН, описал это так: «Изначально было записано, что НКС — это координирующий орган между академией наук, ФАНО и подведомственными ФАНО организациями. Тогда, по логике, на НКС должны рассматриваться те вопросы, которые уже прошли предварительные слушания в академии наук. А получается с точностью до наоборот: НКС сам ставит задачи и потом пытается их обсуждать и распространять».

В каких-то вещах такая практика допустима, соглашается заместитель президента РАН. Но — «есть иногда вопросы принципиальные, которые касаются формирования приоритетов научной политики. Это дело Российской академии наук». Определение организаций-лидеров это, по его мнению, тоже не дело ФАНО, а забота «экспертного сообщества, которым в первую очередь являются отделения РАН».

«Получается дисбаланс, — констатировал Иванов. — Поэтому всё-таки научные дела надо оставлять академии наук, а производственно-организационные вопросы отдавать в ФАНО».

Такой вот спор хозяйствующих субъектов. Но отметим одно важное обстоятельство: в нём с обеих сторон участвуют члены РАН. Как отметил Игорь Соколов, «НКС представлен в большинстве академическим учёными, тут два вице-президента академии наук, и сам я член президиума РАН». К тому же, справедливо задаёт он вопрос, — «что мы имеем в виду, когда произносим слово академия наук? Государственное учреждение РАН?». Так в нём работают сегодня 600 человек, указывает академик Соколов, из них половина — обслуживающий персонал. Остальные учёные, ранее работавшие в системе РАН, ныне оказались в системе ФАНО. Как и их лаборатории, институты, центры.

«Нынешние споры — не по сути, — считает в итоге Соколов, среди прочего — председатель совета РАН по исследованиям в области обороны. — Это споры, вызванные обидой».

«Есть позиция отдельных представителей в руководстве академии наук, которая заключается в едином тезисе: верните всё назад», — объясняет учёный генезис этих «обид».

И всё же дело представляется более сложным, а проблематика более глубокой, нежели неопределённости — реальные или кажущиеся — при распределении прав и обязанностей между РАН и ФАНО. Будь так, споры и обиды могли быть улажены в процессе притирок в ходе неизбежной совместной работы. Пара постановлений, узаконивающих нащупанные эмпирическим путём формулы взаимодействия, — и всё.

Вопрос в другом: а хочется ли сторонам искать эти формулы?

В истории нашей страны уже был период, когда недостаток именно общей воли к ликвидации управленческих противоречий не позволил нам первыми высадиться на Луне. Да и вообще — по многим направлениям оставил нашу космонавтику не только далеко позади конкурентов из США, но даже позади собственных занятых когда-то позиций. Это было вызвано разобщённостью, а то и прямой враждой между ракетно-космическими КБ, которую даже сами участники именовали «феодальной раздробленностью». Там, где у американцев вся космонавтика была объединена в руках одной НАСА, которая упорно и методически направляла все силы в одну точку, — у нас параллельно строили практически однотипные ракеты, ставили на них свои корабли, разрабатывали свои системы управления и так далее. И даже всемогущий ЦК не мог ничего с этим сделать, поскольку и сам был раздираем противоречиями между промышленниками, военными, идеологами и наукой.

Вот тут мы и подходим к главному. А что, собственно, предлагают сами учёные, если отбросить межведомственные трения между ними? Умеют ли они, простите, организовать свою работу в управлении такой важной и сложной областью деятельности как наука?

Ответ на этот вопрос напрашивался сам, когда на НКС обсуждали уже предполагаемо законченную работу по формированию концепции реорганизации для научных центров. Работа шла внутри НКС, в его секциях и рабочих группах. И что же оказалось?

Оказалось, что разные группы поняли задание по-разному. Одни создали список предлагаемых центров. Правда, не без странностей — когда, например, одним из лидеров в археологии назначается Институт этнологии и антропологии РАН, а нет Института археологии, который держит важнейшую прерогативу — выдавать разрешения на само проведение археологических раскопок. Или когда в один кластер сбиваются географический по сути Институт мерзлотоведения и биологический по сути Институт биологических проблем криолитозоны. Предлагаются к слиянию геология и металлургия, геохимия и обеспечение радиационной безопасности…

Но это всё же — рабочие вопросы. Кое-что уже поправили прямо на заседании, что-то будут ещё додумывать. Но оказалось, что другие секции НКС не сделали и этого. И по той только причине, что не определились… чем им, собственно, необходимо заниматься!

Составить новый классификатор научных дисциплин? Вроде бы нет. Продумать систему реструктуризации институтов? А с какой целью — реструктуризации? Объединить их тематически, географически, по направлениям? А по каким направлениям? Приоритетным? А что будет критерием приоритетности? Новый антибиотик или что-то новое в философии?

И ведь эти вопросы задавались самими же исполнителями этих работ! Они звучали на том самом заседании НКС!

По всем критериям производственно-корпоративной культуры члены НКС пришли на свой совет неподготовленными!

И вот тогда появился чиновник…

Его появление предварялось шуткой: «Давайте скорее начинать, а то придёт имярек и всё переиначит!».

Речь шла о главе ФАНО Михаиле Котюкове, но в данном случае дело не в его персоналии. В данном случае дело в том, что чиновник вмешался в диспут учёных. И действительно всё переиначил — словно умелый штурман взял в свои руки руль мечущегося в волнах мнений корабля дискуссии и повёл его в искомую гавань решения.

Котюков не вмешивался в научные вопросы, подчеркнув, что это — не его прерогатива. Он начал с управленческой «альфы» — постановки задачи. Под какие задачи должна проводиться реорганизация институтов? Для чего нужны лидеры? Это лидеры для фундаментальных научных направлений или лидеры для решения прикладных задач?

Ответ сразу всплыл сам собою: нужен не новый классификатор наук, не новый перечень отраслей, — нужно понять и перенести на уровень задач перспективные направления исследований.

Это, кажется, называется минимально необходимым управляющим воздействием. Дальше всё пошло само. Сами учёные начали выстраивать комплекс требований.

Да, сперва — актуальные научные направления, которые будут реализовываться через соответствующие программы исследований. Под программы подбираются или формируются научные кластеры, в которых легко едва ли не автоматически определяется лидер. Лидер формулирует круг уже конкретных научных задач. Под задачи подбираются непосредственные исполнители.

Всё, собственно. Осталось определиться только с актуальностью самих народнохозяйственных проблем, которые должна помочь решать наука своими средствами. И опять исчерпывающее определение прозвучало из уст учёных: безопасность, импортозамещение и импортоопережение, то есть прорывные технологии! И хотя здесь уже начинается та область, приоритеты в которой формулирует государство, — для интересов осмысленного целевого реконструирования структуры академических институтов этого вполне достаточно…

Итак, к чему мы пришли? Не к тому, как велик Михаил Котюков, одним своим выступлением направляющий диспут академиков в конструктивное русло. Хотя сегодня уже есть поводы признать: глава ФАНО — управленец незаурядный. Системный. Такой, какие и необходимы для управления системами.

Но в данном случае интересна роль не именно Михаила Котюкова, а вообще управленца в науке. Если хотите — чиновника.

В науке постоянно противопоставляли — да и противопоставляют — чиновника и учёного. Особенно в роли управленца. Мол, великий творец, первооткрыватель, создатель научной школы, лауреат во главе академического института — это замечательно и достойно всяческой хвалы. А вот некий серенький исследователь, серенько защитивший серенькую диссертацию, а потом пролезший в руководители и пусть даже в членкоры — ну, это нежеланное, но часто неизбежное в науке зло. То, что блестящий учёный и блестящий организатор, типа Игоря Курчатова или Сергея Королёва — очень редкое сочетание, во внимание обычно не принимается. Как и то, что и под ними сидели люди — и мы знаем их фамилии, — которые избавляли их от управленческой рутины, принимая её на себя.

То, что академия наук была в последние десятилетия организована дурно, признают сегодня многие, включая самих её руководителей. То, что организация работы научно-координационного совета ФАНО малоудовлетворительна, признают сами его члены и видят даже сторонние наблюдатели.

Объединяет эти два факта одно обстоятельство. Крамольное.

Отсутствие чиновника.

Академия наук после ликвидации КПСС оказалась без железного, нелюбимого, но оказавшегося необходимым кураторства ЦК. Да, собственно, вообще без внятного государственного заказа — а значит, и организации — на долгие годы. НКС ФАНО набирается пока первого опыта, но естественным образом начало тоже с привычных академических образцов. И значительная часть нынешних трений между РАН и ФАНО результируется в немалой степени из споров учёных с самими собою.

Прошедшее заседание НКС стало символом достоинств и недостатков таких споров — красивых, подчас даже завораживающих красотой и верностью аргументации. Но… — слишком часто безрезультатных, ибо красоты и верности слишком много для одного общего решения. Нужен штурман, рулевой. А им по определению может быть или самый авторитетный учёный, облечённый властью принимать решения — как Сергей Королёв в Совете главных конструкторов (но только надо не забывать, что именно после его смерти этот совет превратился в поле подчас злых и часто безрезультатных дискуссий). Или… чиновник. Равноудалённый профессиональный организатор. В том числе организатор науки.

Так не пора ли реабилитировать чиновника в науке?