Если Кремль справится с тем противостоянием, которое вызовет такое решение – это будет серьезный ход

Определенные наметки уже есть: представление общего опыта как морального опыта, представление исторической памяти как морального вопроса, ценность которого – не предмет дискуссии.

Это не вопрос исторической памяти, это в чистом виде политический вопрос. Нужно ставить ребром проблему: кому это нужно? Каким политическим силам это нужно в той степени, чтобы отказываться от собственной исторической памяти? Это очень болезненный вопрос, который может породить множество новых расколов. Нужно точно понимать каким образом и кто способен с ними справляться. Если власть в Кремле способна справиться с тем противостоянием, которое неминуемо повлечет это решение, то это серьезный ход. В любом случае вопрос нужно решать в политической плоскости.

Наша политическая власть, Кремль, будет готова к решению таких непростых вопросов в том случае, если она решилась в принципе переописывать социальные ценности, то есть если у нее есть в загашнике новое представление о том, как строить и создавать единство. Эта тенденция во многом связана с тенденцией последних полутора лет, с созданием концепции путинского «подавляющего большинства», которое, несомненно, является неким «моральным большинством», в т.ч. напрямую ориентированным на переосмысление вопросов исторической памяти. Создается представление об общих ценностях, о коллективном опыте, который действительно может превозмочь такие мелкие и ничтожные проблемы, как например, перенос этих останков в Мытищи. Я настаиваю на том, что это политическая проблема, и она решается исключительно в узкополитической плоскости.

Вопрос  в том, способна ли власть таким образом представить свои действия, чтобы они массами воспринимались как безболезненные, а это, в свою очередь будет возможно лишь тогда, когда властью будет создана новая ценностная рамка. Это вполне возможно, если немного иначе будет строиться ценностная политика власти. Определенные наметки уже есть: представление общего опыта как морального опыта, представление исторической памяти как морального вопроса, ценность которого – не предмет дискуссии. Конкурировать в вопросе осмысления исторического прошлого сейчас как-то не модно. Видимо создается некое представление о том, что нужно решать на высшем уровне, какова наша историческая память. Но если на высшем уровне будет решено, какова наша историческая память и каковы мы, соответственно, то примет ли это народ? Это уже следующий этап, но, тем не менее, мы движемся именно в эту сторону. Во-первых, представление о новом ценностном большинстве, во-вторых - переосмысление исторической памяти на высшем уровне. В третьих те решения, которые уже за этим следуют и касаются, в частности, тех конфликтов, которые неизбежно будут возникать. Пока не очень понятно, как это будет делаться, но, во всяком случае, движение, тренд, эволюция власти в этом отношении вполне очевидна.