21 ноября в Университете дружбы народов состоялось Российское литературное собрание, в ходе которого максимально широкий круг российских литераторов смог задать вопросы главе государства Владимиру Путину, а также обсудить проблемы российского литературного процесса в рамках тематических секций. Масштабное мероприятие с участием главы государства, ключевых фигур современной российской литературы, а также потомков столпов русской словесности было призвано укрепить позиции литературы в российских культурных реалиях.
Традиционный взгляд состоит в том, что Россия – литературоцентричная страна. Художественный текст здесь никогда не был строго эстетическим феноменом. В России он неизменно играл ту роль, которая в иных странах часто отводилась науке, религии, философии и другим инстанциям самосознания общества. Должно быть, отчасти по этой причине крупный литературный форум, состоявшийся на днях в Российском университете дружбы народов, оказался столь значимым событием, что его участником стал ни много ни мало, но глава российского государства. Исторически власть нуждалась в литературе как в средстве самоосмысления. Общество неизменно видело в художественном слове предел мировоззренческих, политических и моральных коллизий. Если уж говорить о духовных скрепах всерьез, то именно русская словесность представляется нашим национальным способом жить вместе и понимать друг друга.
Однако не стоит забывать, что художественная литература – не только универсальный язык общественной дискуссии в нашей стране, но и вполне осязаемая отрасль культурного производства со своими специфическими проблемами и противоречиями. И здесь возникает вопрос о том, насколько формат диалога, предложенный организаторами Российского литературного собрания, отвечает нашим современному состоянию нашего литературного сообщества.
Так, литературный критик Мария Галина утверждает, что вопреки мощному культурному мифу роль писателя в литературном процессе не так уж велика. Если всерьез анализировать, как именно делается литература, становится ясно, что черты национального литературного ландшафта скорее определяют издатели, критики, литературтреггеры и разного рода культурные администраторы, работа которых остается невидимой для простого потребителя литературы. Именно с этими участниками литературного процесса стоит взаимодействовать государству.
«Лично мне кажется, что на мероприятия вроде Литературного собрания надо звать не поэтов и писателей, а людей, от которых непосредственно зависит литературный процесс: СМИ, издателей, культуртрегеров, библиотекарей, и т.д».
Литератор заметила, что мероприятие во многом воспроизводило стилистику советских съездов писателей, что, вероятно, льстило самолюбию немолодых членов региональных писательских союзов, однако, по факту оно не было соотнесено ни с одним из реальных механизмов современной литературной жизни, будь то коммерческий мэйнстрим или энигматичная «поэзия для поэтов». Между тем толстые журналы, университетские кафедры, библиотеки нуждаются в поддержке государства куда больше «знаменитостей» вроде Бориса Акунина, публично отказавшегося находиться в одном помещении с Владимиром Путиным.
Бескомпромиссная позиция писателя в вопросе о «сотрудничестве» с «режимом» наследует классическим образцам интеллигентской (а также воровской) чистоплотности, однако не очень вяжется с образом сибаритствующего автора детективных романов.
«В любой стране автор детективов знает свое место. Он является нормальным литератором третьего ряда. Мы знаем кумиров прошлого, людей типа Жана Жене, прославленных людей, которые прожили тяжелую и странную жизнь и написали странные книги. А здесь – автор стилизованных детективов»
Пожалуй, на фоне Жана Жене жизнелюбивый беллетрист Акунин действительно не тянет на роль глашатая культуры. Пусть он и познакомил российского читателя с японским собратом Жене Юкио Мисмой.
Пафос Бориса Акунина вызывает недоумение и у младшего соратника Лимонова Захара Прилепина.
«В любом случае, мы все, так или иначе, имеем отношение к этой государственности в данном ее виде. И бежать от этой мысли, тем более, писателям, не вовлеченным в политическую борьбу на том уровне, на котором в нее вовлечен Лимонов, не имеет никакого смысла».
Прилепин не посетил Собрание исключительно в силу занятости. Писатель сожалеет о том, что упустил возможность встретиться с друзьями, а также поднять вопрос о репрессивной политики в отношении культурной сферы, объектами которой становятся даже классические произведения.
Так, ставропольская прокуратура недавно предложила изъять из библиотек книги Маяковского и Набокова, по той причине, что они «учат подростков жестокости. На этом фоне сущим пустяком кажется тот факт, что на обложках львиной доли классической литературы стоит маркировка «Для лиц старше 18 лет». Прилепин уверен, что литературное и, шире, гуманитарное сообщество могло бы воспользоваться вниманием государства для того чтобы укрепить свои позиции в сфере экспертизы, где сегодня задают тон представители силовых ведомств со своими специфическими представлениями об эстетике и морали.
Наиболее жесткую позицию в отношении Литературного собрания занял журналист и филолог Михаил Бударагин. По его словам, роль литературы в современном российском обществе существенно преувеличена. «Литературоцентричный» взгляд на устройство российского общества представляется эксперту вопиющим анахронизмом. Утверждая, что именно словесность функционирует в качестве имманентной идеологии российского общества, - сообщающей нам о том, что именно мы видим, думаем, чувствуем, кто мы и что с нами происходит, - мы по существу находимся в плену у призрака «большого романа», закат которого наблюдал еще Чехов. Последние круги от канувшего в лету канона в России можно было наблюдать в послевоенное время. Очевидно, что непременным условием нового возвращения «большого романа» будет еще одна война. Однако личная позиция Михаила Бударагина состоит в том, что издержки культурной политики такого рода все же чрезмерны.
По словам Бударагина, простой факт состоит в том, что литература, как тип контента, не оказывает на общество почти никакого влияния. Длинный текст, текст больше абзаца, изолированный текст без картинок, ссылок, инфографики и дизайнерских находок уже давно не просто на обочине, а на самом одиноком краю духовного потребления, стиль которого в пределе кристаллизируется в своего рода овеществленной метафоре - ультрасовременном гаджете Google Glass, пока что не запущенном в массовое производство. Фрагментация и инструментализация контента сказывается даже в устройстве современных медиа, исходящих из того что молодые люди воспринимают текст принципиально иначе, чем чем книжные мальчики и девочки ушедших эпох. Если новому поколению чужда обычная лента новостей, пост в блоге, столбик газетного мнения или журнальный разворот, что говорить о жесткости традиционно понимаемых текстов художественной литературы, даже не скрывающих свою тоталитарность.
Бударагин отмечает, что коль скоро государство озабочено вопросом идеологии, собрать нужно было не писателей, а рекламщиков, ведь именно эта отрасль духовного производства оказывает определяющее влияние на состояние умов и сердец. Казалось бы, очевидный факт состоит в том, что именно копирайтеры, креативщики, дизайнеры, маретологи, специалисты по связям с общественностью и просто хорошие продавцы рассказывают нам о том, кто мы такие, как мы себя чувствуем, что думаем об окружающих предметах и зачем вообще заброшены в это бытие. Однако власть почему-то предпочитает собирать сентиментальные литературные посиделки, как если бы последних пятидесяти лет попросту не было.
«Главная проблема писателей состоит в том, что они никому не нужны. Поможет ли им решить эту проблему Путин – я не знаю. Сомневаюсь, что Путин поможет им создать тот контент, который им нужен» - иронизирует Бударагин.