Новая "Матрица": сумбур вместо кино

Чтобы предупредить чрезмерное использование взрывающихся петард в период праздников, министерство обороны Словении 23 декабря 2021 года разместило твит под названием "Стань солдатом!", в котором говорится: "НЕ БРОСАЙ ПЕТАРДЫ!!!.

Стань добровольцем, поджигай взрывчатку, бросай гранату!" Прагматика твита ясна: в Словении нет обязательной военной службы и не хватает солдат, к тому же бросание петард может иногда причинить некоторый ущерб. Однако печальная ирония этого твита не может не бросаться в глаза.

Здравый смысл подсказывает нам, что для того, чтобы избежать реального насилия, мы должны перенаправить нашу потребность в нем в более сублимированные формы, такие как спортивные состязания (например, бокс). Мы много читаем о потенциально вредных последствиях того, что дети играют в жестокие видеоигры, где им нужно убивать противников. Дискуссионный вопрос заключается в следующем: провоцируют ли такие игры реальное насилие или они позволяют игрокам реализовать свои разрушительные импульсы в безобидной форме и таким образом предотвращают реальное насилие? Но случай с твитом словенского минобороны почти противоположный. Чтобы избежать разбрасывания петард (что, несмотря на всю опасность, является минимально сублимированной формой насилия), станьте солдатом и упражняйтесь в применении настоящего насилия - ранить и убивать людей!

Эта извращенная логика - скрытая правда множества нынешних жалоб на то, что мы живем в фальшивом виртуальном мире, и что нам следует вернуться к реальной жизни, несмотря ни на какие риски. Далеко не всегда увлечение вымыслом противостоит бегству в Реальное, но бегство в Реальное - это его имманентная другая сторона: обе крайности характеризуют то, что когда-то называлось постмодернизмом, и проблема "Матрицы. Воскрешения" в том, что она предлагает постмодернистское решение в эпоху, которая оставила постмодернизм далеко позади.

Что такое минимальная форма постмодернизма? В стартовой сцене телевизионной версии романа Агаты Кристи "Хикори Дикори Док" демонстрируют мышь, которая рыщет по стенам лондонского пансиона в поисках еды. Добравшись до спальни наверху, она останавливается, ее усики подрагивают: на блюдце лежат крошки от печенья. Но происходит что-то странное, и она не решается подойти к тарелке с крошками - кто-то из людей убивает милую девочку, которая всегда ест печенье перед сном. Мышь знает личность убийцы, но полиция в замешательстве, пока на место не приезжает Пуаро. Время от времени крупным планом показывают ползущую на заднем плане мышь; люди замечают ее только в самом конце, после того как Пуаро объясняет суть дела. В этот момент мышь появляется на книжной полке позади Пуаро, секретарь Пуаро мисс Лемон замечает ее и издает испуганный крик. Итак, Пуаро наконец-то выражает словами то, что мышь знала все это время... Но подобная интерпретация присутствия мыши уж слишком находится в контрасте с нарративной линией, поскольку она игнорирует дурацкое, бессмысленное присутствие мыши как маленького фрагмента реального, абсолютно безразличного к человеческим заботам. Так работает постмодернизм.

И моя первая реакция на новую "Матрицу" состояла в том, что в ней слишком много лиц, которые, хотя формально и являются частью нарратива, на самом деле всего лишь пробегающие мимо мыши. Много хвалебных слов было высказано насчет "сложности" сюжета, как будто размытость четкого выбора каким-то образом делает фильм психологически более "реалистичным". В правильной постмодернистской манере эта сложность вписана в саму форму нарратива за счет обилия саморефлексивных моментов: цитаты из трилогии, фрагменты диалогов, которые вызывают в памяти теории о "Матрице" или теории, послужившие дл нее основой (особенно Бодрийяр). Как любят говорить правые реднеки об интеллектуалах, Лане Вачовски надо было быть попроще, чтобы к ней потянулись люди.

Первое, что бросается в глаза во множестве рецензий на новую "Матрицу", это то, как легко сюжет фильма (особенно его концовка) был интерпретирован в качестве метафоры текущей социально-экономической ситуации. Радикальные левые пессимисты рассматривают ее как осознание того факта, что, говоря прямо, для человечества нет никакой надежды: мы не можем выжить вне Матрицы (сети корпоративного капитала, который контролирует нас); свобода невозможна. Кроме них есть социал-демократические прагматичные "реалисты", которые видят в фильме версию некоего прогрессивного союза между людьми и машинами: через шестьдесят лет после катастрофических машинных войн "выжившие люди объединились с некоторыми машинами для борьбы с аномалией, которая ставит под угрозу всю Матрицу. Нехватка машин привела к гражданской войне, в результате которой фракция машин и программ дезертировала и присоединилась к человеческому обществу". Люди тоже меняются: Ио (человеческий город в реальности за пределами Матрицы под руководством генерала Ниобе) - гораздо лучшее место для жизни, чем Зион, их предыдущий город в реальности (в предыдущих фильмах о Матрице есть явные намеки на разрушительный революционный фанатизм Зиона).

На этом этапе мы должны представить ключевой фактор и нового человека. Дефицит среди машин относится не только к катастрофическим последствиям войны, но, прежде всего, к недостатку энергии, производимой людьми для матрицы. Помните основную предпосылку трилогии "Матрицы": то, что мы воспринимаем как реальность, в которой мы живем, - это искусственная виртуальная реальность, созданная "Матрицей", мегакомпьютером, напрямую подключенным ко всем нашим сознаниям. Это сделано для того, чтобы мы могли быть фактически сведены к пассивному состоянию живых батарей, обеспечивающих Матрицу энергией. Однако уникальный образ фильма заключается не столько в этой предпосылке, которая является его центральным тезисом, сколько в его центральном образе миллионов человеческих существ, ведущих клаустрофобную жизнь в наполненных водой колыбелях, поддерживаемых в живом состоянии для того, чтобы генерировать энергию для Матрицы. Поэтому, когда (некоторые) люди "пробуждаются" от погружения в виртуальную реальность, контролируемую Матрицей, это пробуждение не является открытием в широкое пространство внешней реальности, но, во-первых, ужасным осознанием этой замкнутости, где каждый из нас, по сути, является лишь зародышеподобным организмом, погруженным в пренатальную жидкость... Эта полная пассивность является замкнутой фантазией, которая поддерживает наш сознательный опыт как активных, самопозиционирующих субъектов. Это предельно извращенная фантазия, представление о том, что мы - инструменты jouissance Другого (Матрицы), высосанные из нашей жизненной субстанции, как батарейки.

В этом скрывается истинная либидинальная загадка этого диспозитива: зачем Матрице нужна человеческая энергия? Чисто энергетическое решение, конечно же, бессмысленно. Матрица могла бы легко найти другой, более надежный источник энергии, который не требовал бы чрезвычайно сложной организации виртуальной реальности, согласованной для миллионов человеческих единиц. Единственный непротиворечивый ответ заключается в том, что Матрица питается человеческим jouissance, и таким образом мы возвращаемся к фундаментальному лакановскому тезису о том, что большой Другой сам по себе, отнюдь не являясь анонимной машиной, нуждается в постоянном притоке jouissance. Именно так мы должны повернуть ситуацию, представленную в фильме: то, что в фильме изображается как сцена нашего пробуждения в истинном мире, на самом деле является ее полной противоположностью, той самой фундаментальной фантазией, которая поддерживает наше существование.

Но как Матрица реагирует на то, что люди стали производить меньше энергии? Здесь появляется новая фигура под названием "Аналитик". Он обнаруживает, что если Матрица манипулирует страхами и желаниями людей, то они производят больше энергии, которую могут высасывать машины: "Аналитик - это новый Архитектор, управляющий этой новой версией Матрицы. Но если Архитектор стремился контролировать человеческое сознание с помощью железного расчета и упрямых фактов, то Аналитик предпочитает использовать более личный подход, манипулируя чувствами для создания фикций, которые держат потребителей синих пилюль в узде. (Он замечает, что люди "поверят в самое безумное дерьмо", что на самом деле не так уж далеко от истины, если вы когда-нибудь проводили время в Facebook). Аналитик говорит, что благодаря его подходу люди производят больше энергии для питания машин, чем когда-либо прежде, и при этом они не хотят покидать симуляцию".

С некоторой долей иронии можно сказать, что Аналитик исправляет ситуацию с падением нормы прибыли при использовании людей в качестве энергетических батарей. Он понимает, что просто украсть наслаждение у людей недостаточно продуктивно; мы (Матрица) должны также манипулировать опытом людей, служащих батареями, чтобы они испытывали больше наслаждения. Жертвы сами должны получать наслаждение: чем больше наслаждения люди получают, тем больше избыточного наслаждения можно из них извлечь. Здесь снова подтверждается параллель Лакана между прибавочной стоимостью и прибавочным наслаждением. Проблема лишь в том, что, хотя новый регулятор Матрицы называется "Аналитик" (с очевидной отсылкой к психоаналитику), он действует не как фрейдистский аналитик, а как довольно примитивный утилитарист, следующий максиме избегания боли и страха и получения удовольствия. Здесь нет удовольствия в боли, нет "выхода за пределы принципа удовольствия", нет инстинкта смерти, в отличие от первого фильма, в котором Смит, агент Матрицы, дает другое, гораздо более фрейдистское объяснение: "Знаете ли вы, что первая Матрица была задумана как идеальный человеческий мир? Где никто не страдал, где все были бы счастливы? Это была катастрофа. Никто не принял программу. Целые урожаи /людей, служивших батареями/ были потеряны. Некоторые считают, что нам не хватает языка программирования, чтобы описать ваш идеальный мир. Но я считаю, что люди, как вид, определяют свою реальность через страдания и несчастья. Идеальный мир был сном, от которого ваш примитивный мозг все время пытался проснуться. Вот почему Матрица была перепроектирована таким образом - это пик вашей цивилизации".

Можно фактически утверждать, что Смит (не будем забывать: это не человек как таковой, а виртуальное воплощение Матрицы - большого Другого), этот дубль фигуры аналитика во вселенной фильма, является аналитиком в гораздо большей степени, чем сам Аналитик. Этот регресс последней "Матрицы" подтверждается еще одной архаичной чертой - утверждением производительной силы сексуальных отношений: "Аналитик объясняет, что после смерти Нео и Тринити он воскресил их, чтобы изучить, и обнаружил, что они могут победить систему, если будут работать вместе, но если их держать рядом друг с другом, не вступая в контакт, другие люди внутри Матрицы будут производить больше энергии для машин".

Многие СМИ хвалили "Матрицу. Воскрешение" как менее "бинарное" шоу, как более открытое в "радужную" сторону, как и трансгендерного опыта тоже. Но, как мы видим, старая голливудская матрица производства пары здесь снова работает: "Сам Нео не заинтересован ни в чем, кроме возобновления отношений с Тринити".

Что возвращает нас к основному вопросу: что такое Машина Матрицы, если читать ее не как непосредственное описание нашей реальности, а как метафору нашей фактической ситуации? Она обозначает двух больших Других, две отчужденные субстанции, которые управляют нами: капитал и символический порядок, порядок символических фикций, который структурирует нашу реальность. В обоих случаях опасность для сопротивления заключается в параноидальной интерпретации, будто капитал олицетворяется корпоративными боссами или банковскими менеджерами, которые контролируют игру, или как будто символическая вселенная программируется машиной, подобной Матрице.

Существует фундаментальное различие между отчуждением субъекта в символическом порядке и социальным отчуждением рабочего в капиталистических отношениях. Мы должны избежать двух симметричных ловушек, которые открываются, если мы настаиваем на гомологии между двумя отчуждениями: идеи, что капиталистическое социальное отчуждение неустранимо, поскольку означающее отчуждение конституирует субъективность, а также противоположной идеи, что означающее отчуждение может быть отменено так же, как Маркс представлял себе преодоление капиталистического отчуждения. Дело не только в том, что означающее отчуждение более фундаментально и сохранится, даже если мы отменим капиталистическое отчуждение; дело в том, что оно более утонченное. Сама фигура субъекта, который преодолеет означающее отчуждение и станет свободным агентом, хозяином символического универсума, то есть не будет больше встроен в символическую субстанцию, может возникнуть только в пространстве капиталистического отчуждения, пространстве, в котором взаимодействуют свободные индивиды.

Урок, таким образом, состоит в том, что мы должны отвергнуть любую ссылку на позитивность Жизни как основание, которое извращается в отчуждении (как это часто мы видим у Маркса). Не существует реальной жизни, внешней по отношению к отчуждению, которая служила бы его позитивным основанием. Истинный фетиш - это не фетишистская реверсия "естественной" иерархии (вместо того, чтобы реальная производительная жизнь служила основой призрачной жизни капитала, сама реальная жизнь сводится к подчиненному моменту безумной пляски спекулятивного капитала). Настоящим фетишем является само понятие непосредственной позитивной жизни, предшествующей отчуждению, органической жизни, баланс которой был разрушен капиталистическим отчуждением. Такое понятие является фетишем, поскольку оно отрицает антагонизмы, пронизывающие самое средоточие реальной жизни.

В самой известной сцене из первой "Матрицы" Морфеус предлагает Нео выбор между "Синей пилюлей" и "Красной пилюлей". Но этот выбор - странное отсутствие выбора: когда мы живем, погрузившись в виртуальную реальность, мы не принимаем никаких пилюль. Таким образом, единственный выбор: "Принять красную пилюлю или ничего не делать". Синяя пилюля - это плацебо, она ничего не меняет. Кроме того, у нас нет только виртуальной реальности, регулируемой Матрицей (доступной, если мы выберем синюю пилюлю), и внешней "реальной реальности" (разрушенного реального мира, полного руин, доступного, если мы выберем красную пилюлю). У нас есть, скорее, сама Машина, которая конструирует наш опыт и управляет им. Именно на нее, на поток цифровых формул, а не на руины, ссылается Морфеус, когда говорит Нео: "Добро пожаловать в пустыню реального!" Эта Машина во вселенной фильма является объектом, присутствующим в "реальной реальности": гигантские компьютеры, построенные людьми, держат нас в плену и регулируют наше самоощущение.

Итак, выбор между синей и красной пилюлями в первой "Матрице" является ложным, но это не значит, что вся реальность находится только в нашем мозгу. Мы взаимодействуем в реальном мире, но через наши фантазии, навязанные нам символической вселенной, в которой мы живем. Символическая вселенная "трансцендентна"; идея о том, что существует агент, управляющий ею как объектом, является параноидальным сном. Символическая вселенная не является объектом в мире; она обеспечивает саму рамку того, как мы подходим к объектам. В этом смысле вне символической Матрицы нет ничего, поскольку мы (субъекты) не можем выйти из себя, то есть как бы встать на плечи и провести четкую линию разграничения между тем, что нам только кажется, и тем, что принадлежит "вещам в себе". Машина в смысле символического большого Другого - это трансцендентальная рамка Канта, которая структурирует наш подход к реальности.

"Трансцендентальное" означает не всесилие субъекта, а именно его ограниченность: все, что мы переживаем, с чем взаимодействуем, появляется на горизонте смысла или в символическом пространстве, в которое мы "заброшены", как выразился бы Хайдеггер. Когда Хайдеггер характеризует человека как "бытие-в-мире", это не означает, что мы являемся объектом в мире; это означает, что в силу нашей ограниченности мы никогда не можем полностью самообъективировать себя. Мы не можем воспринимать и анализировать себя как просто другой объект в мире, именно потому, что мы всегда уже находимся в мире.

Означает ли это, что символическая вселенная, как трансцендентальный горизонт, управляющая нашим представлением о реальности, является конечной точкой отсчета, чем-то, что находится за нами или под нами, и чего мы не можем достичь? То, что ускользает от реальности (конструируемой/опосредованной большим Другим), является Реальным в лакановском смысле, тем, что сопротивляется символизации. [Я написал об этом в своей предыдущей книге, так что не стану тратить время и место, чтобы писать об этом еще и здесь]. Теперь мы подходим к ключевому моменту. Ключевое название Реального у Лакана - jouissance, и именно поэтому Матрице нужны люди: чтобы присвоить их jouissance, с помощью которого она может заполнить (или, скорее, скрыть) свои противоречия и антагонизмы [Я писал о понятии Реального в большинстве моих философских работ. См. рапр. Absolute Recoil. London: Verso Books 2015.].

Однако сегодня мы все ближе и ближе подбираемся к промышленным машинам, которые обещают обеспечить виртуальную вселенную, в которую мы можем войти (или которая управляет нами против нашей воли). Китайская Академия военно-медицинских наук стремится к тому, что она называет "интеллектуализацией" войны: "Война начала переходить от стремления уничтожить тела к парализации противника и контролю над ним". Мы можем быть уверены, что Запад делает то же самое; единственное различие будет (возможно) в том, что если он заявит об этом публично, то сделает это из "гуманитарных" соображений ("мы не убиваем людей; просто на короткое время отвлекаем их сознание...").

Одним из названий "синей таблетки" является проект Цукерберга "Мета": мы принимаем синюю таблетку, регистрируясь в мета-версе, в которой ограничения, проблемы и разочарования обычной реальности волшебным образом исчезают. Но за это нам придется заплатить большую цену: "Марк Цукерберг "имеет односторонний контроль над 3 миллиардами людей" благодаря своему неоспоримому положению на вершине Facebook, заявила разоблачительница Фрэнсис Хауген членам британского парламента, призвав к срочному внешнему регулированию, чтобы обуздать руководство технологической компании и уменьшить вред, наносимый обществу". Главное достижение Нового времени, публичное пространство, таким образом, исчезает.

Через несколько дней после разоблачений Хауген Цукерберг объявил, что его компания сменит название с "Facebook" на "Meta", и изложил свое представление о "метавселенной" в речи, которая является настоящим неофеодальным манифестом: "Цукерберг хочет, чтобы метавселенная в конечном итоге охватила всю нашу реальность - соединяя кусочки реального пространства здесь с реальным пространством там, при этом полностью поглощая то, что мы считаем реальным миром. В виртуальном и дополненном будущем, которое запланировал для нас Facebook, не то чтобы симуляции Цукерберга поднимутся до уровня реальности, а скорее наше поведение и взаимодействие друг с другом станут настолько стандартными и механическими, что это не будет иметь никакого значения. Вместо человеческой мимики наши аватары смогут делать культовые жесты "большой палец вверх". Вместо того, чтобы быть вместе и дышать одним воздухом, мы сможем вместе работать над цифровым документом. Мы научимся низводить наш опыт совместного пребывания с другим человеком до того, чтобы видеть его проекцию, наложенную на комнату, как фигурку покемона из дополненной реальности".

Метавселенная будет действовать как виртуальное пространство за пределами (мета) нашей разорванной и обедненной реальности. Это будет виртуальное пространство, в котором мы будем плавно взаимодействовать через наши аватары с элементами дополненной реальности (реальность, наложенная на цифру). Таким образом, это будет не что иное, как актуализация мета-физики: мета-физическое пространство, полностью поглощающее реальность, которой будет позволено входить в него фрагментарно только постольку, поскольку на нее будут наложены цифровые метки, манипулирующие нашим восприятием. И загвоздка в том, что мы получим частную собственность, с частным феодалом, контролирующим нас и управляющим нашим взаимодействием друг с другом.

Это возвращает нас к началу фильма, где Нео посещает психотерапевта (Аналитика), проходя реабилитацию после попытки самоубийства. Источник его страданий в том, что у него нет возможности проверить реальность своих запутанных мыслей, поэтому он боится сойти с ума. В ходе фильма мы узнаем, что "терапевт - это наименее надежный источник, к которому мог бы обратиться Нео. Терапевт - это не просто часть фантазии, которая может быть реальностью, и наоборот /.../ Он - еще один слой фантазии как реальности и реальности как фантазии, смешение прихотей, желаний и мечтаний, которая существует в двух состояниях одновременно". Значит, подозрения Нео, доведшие его до самоубийства, попросту не находят подтверждения?

Конец фильма вселяет надежду, за счет лишь того, что предоставляет противоположную интерпретацию этого взгляда: да, наш мир состоит из слоев "фантазии как реальности и реальности как фантазии, смешения прихотей и желаний"; не существует архимедовой точки, которая ускользает от обманчивых слоев фальшивых реальностей. Однако именно этот факт открывает новое пространство свободы - свободы вторгаться в них и переписывать господствующие над нами фикций. Поскольку наш мир имеет такую композицию, это означает, что и Матрица тоже находится в беспорядке! Параноидальная версия неверна; нет никакого скрытого агента (Архитектора или Аналитика), который контролирует все это и тайно дергает за ниточки. Урок заключается в том, что "мы должны научиться полностью принимать силу нарративов, которые мы плетем для себя, будь то видеоигры или сложные нарративы о нашем собственном прошлом /.../ - мы можем переписать все. Мы можем сделать из страха и желания то, что пожелаем; мы можем изменить будущее и создать людей, которых мы будем любить и о которых мечтаем".

Фильм заканчивается довольно скучной версией постмодернистского представления о том, что не существует конечной "реальной реальности", а есть лишь взаимодействие множества цифровых фикций: "Нео и Тринити отказались от поиска эпистемических оснований. Они не убивают психотерапевта, который держал их в рабстве Матрицы. Вместо этого они говорят ему спасибо. Ведь благодаря его работе они открыли для себя великую силу переописания, свободу, которая наступает, когда мы прекращаем поиск истины, что бы ни означало это туманное понятие, и непрерывно стремимся открыть новые способы понимать самих себя. И вот, взявшись за руки, они взлетают, летят по миру, который им предстоит создать самим".

Таким образом, предпосылка фильма, которая состоит в том, что машины нуждаются в людях, верна: мы нужны им не в связи с нашим интеллектом и способностью сознательного планирования, а на более элементарном уровне либидинальной экономии. Идея о том, что машины могут размножаться без людей, подобно мечте о том, что рыночная экономика воспроизведет себя без людей, ошибочна. Некоторые аналитики недавно предложили идею о том, что с бурным ростом роботизации производства и искусственного интеллекта, который будет все больше и больше играть управленческую роль в организации производства, капитализм постепенно превратится в самовоспроизводящегося монстра, сеть цифровых и производственных машин, все меньше и меньше нуждающихся в людях. Собственность и акции останутся, но конкуренция на биржах будет осуществляться автоматически, просто для оптимизации прибыли и производительности. Итак, для кого или чего будут производиться вещи? Не останутся ли люди только в качестве потребителей? В идеале мы можем даже представить себе, что машины сами кормят друг друга, производя и обрабатывая детали, энергию...

Как бы ни была привлекательна эта перспектива, она является идеологической фантазией: капитал не является объективным фактом, как гора или машина, который останется, даже если исчезнут все люди. Он существует лишь как виртуальный Другой общества, "овеществленная" форма социальных отношений, подобно тому, как стоимость акций является результатом взаимодействия тысяч индивидов, но представляется каждому из них как нечто объективно данное.

PS: Читатель наверняка заметил, что при цитировании фильма я в значительной степени опираюсь на множество рецензий, которые я подробно цитирую. Причина теперь ясна: несмотря на всю свою временами проскальзывающую гениальность, фильм в конечном итоге не стоит того, чтобы его смотреть, поэтому я и написал эту рецензию, не посмотрев его. В редакционной статье, появившейся в "Правде" 28 января 1936 года, опера Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда" была грубо названа "сумбуром вместо музыки" (так называлась статья). Хотя "Матрица. Воскрешение" сделана очень грамотно и полна восхитительных эффектов, в конечном итоге она остается сумбуром, а не фильмом. "Воскрешение" - четвертый фильм в серии "Матрица", так что будем надеяться, что следующий фильм Ланы станет для нее тем же, чем была 5-я симфония для Шостаковича - творческим ответом американского режиссера на обоснованную критику.

PS