О пользе гуманитарных наук для начальства

16 января в рамках Гайдаровского форума состоялся круглый стол «Прагматика гуманитарного знания». В мероприятии приняли участие директор Института лингвистических исследований Российской академии наук Николай Казанский, руководитель Центра востоковедения и сравнительного языкознания РАНХиГС Георгий Старостин, декан факультета государственного управления РАНХиГС Сергей Зуев, а также ряд представителей «Школы актуальных гуманитарных исследований», созданной на базе данного факультета. В центре дискуссии стоял вопрос о практическом приложении академического гуманитарного знания в современном мире.

Мероприятие, посвященное гуманитарным наукам, как содержательно, так и стилистически выбивалось из общей канвы форума. Там – дорогие костюмы, эффективные управленческие решения и аутрич-форматы, здесь – обшарпанные парты, востоковедение и неявные цитаты из Джона Серла (перформативность – это очень практично!). Разговор длился более трех часов, как и подобает хорошему исследовательскому семинару, на отсутствие которых в современной академической жизни сетовал наиболее авторитетный участник дискуссии Николай Казанский.

Директор института лингвистических исследований РАН посвятил свой доклад суровой критике современной образовательной политики, одержимой идеями оптимизации и сокращения расходов. Среди прочего, Казанский отметил губительность закона, в соответствии с которым аспирантура стала рассматриваться в качестве ступени образования. Эта норма окончательно закрепляет сложившуюся практику, при которой аспирант вместо того чтобы самостоятельно в тиши библиотек делать первые шаги в качестве ученого, продолжает слушать бесчисленные лекции и посещать семинары.

«Таким образом, мы можем перевести наше образование сплошь в устное и, тем самым прийти к чему-то, напоминающему Средние века», - заметил Казанский.

Большинство участников круглого стола в рамках докладов посчитали необходимым дать что-то вроде введения в свои дисциплины, зачастую по нескольку раз извиняясь перед слушателями за то, что те как будто оказались перенесены в пору своей студенческой юности.

Вот, например, руководитель Центра когнитивных исследований Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Владимир Спиридонов рассказывает о двух подходах в психологии: научном (когнитивном) и «душеведческом» (все остальные психологические школы).

Вот табличка на слайде в программе power point иллюстрирует разницу: у психоаналитиков и гештальтистов - идеография, наблюдения, психотехника, у когнитивистов – нормальные объяснительные модели. Вот интерфейс "мозг-компьютер", вот очки google-glass – чем не прагматика гуманитарного знания?

Спиридонов, правда, оговорился, что вовсе не считает некогнитивистские подходы «плохими» или «неэффективными». Зачастую психотерапия по рецептам этих школ дает отличные результаты. Только вот с «научностью» - проблема.

«Такая замечательная вещь как Эдипов комплекс, который интерпретировался много лет как очевидный факт внутренней жизни мальчиков определенного возраста, не находится никакими поисками пристальными, если мы перестанем, так сказать, подсказывать нашим испытуемым, что нужно увидеть и услышать», - заметил психолог-когнитивист.

Не говоря уже о том, что Эдипов комплекс зачастую вовсе не просматривается у неевропейских народов. Что тут скажешь? Казалось бы, еще с начала семидесятых расы, культуры и континенты избавлены от повинности представлять маму и папу в театре бессознательного. Впрочем, с экспертом стоит согласиться в том, что психоанализ скорее культурное, атмосферное явление: Фрейд, Музиль, Витгенштейн. Гуманитарии любят закат империй.

Руководитель Центра социолингвистики Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Максим Кронгауз решил поведать немногочисленной публике о том, что такое социальное конструирование. Если коротко, это когда средствами языка производятся какие-то новые субъекты или сообщества. Например, в пьесе Бернарда Шоу показано, как речевые инструменты формируют из милой цветочницы настоящую леди.

При этом важно отметить, что помимо грамотной речи у Элизы Дуллитл остается еще некий бэкграунд тех речевых практик, которыми она пользовалась ранее. Это вносит в ее речь определенную изюминку, делает ее живой и непосредственной. Так же и у политиков. Владение грамматической нормой само по себе никого еще не сделало яркой фигурой на политическом небосклоне. Кириенко говорил абсолютно правильно, и, закономерно, не вызывает у большинства людей абсолютно никаких эмоций. Правильно говорил в ходе последней президентской кампании и Михаил Прохоров – однако это вовсе не прибавило ему симпатий ни со стороны либеральной интеллигенции, ни со стороны каких-то новых социальных страт. А вот Владимир Путин в этом смысле куда более гибок. В совершенстве овладев ремеслом смены дискурсивных регистров, президент умет решать многие задачи чисто языковыми средствами. О речи Владимира Жириновского или покойного Виктора Черномырдина написаны тома исследований по социолингвистике.

Более интересная тема – формирование сообществ. Здесь Кронгауз обратился к опыту медиа. Впрочем, примеры оказались хрестоматийными: российское деловое сообщество, созданное газетой «Коммерсант» и российские хипстеры, произведенные журналом «Афиша».

Не обошлось и без вопросов «дискурсивной политики». Так, обращаясь к вышедшей в последние годы на передний край общественной дискуссии теме ЛГБТ эксперт отметил: «Некоторые средства массовой информации, представляющие, прежде всего, либеральное крыло заменили два слова всего лишь, а именно слова «гомосексуалист» и «гомосексуализм» на слова «гомосексуал» и «гомосексуальность». Не буду подробно описывать мотивацию, но фактически все сводится к тому, слова, входящие в ряд болезни, заменяются словами, связанными с сексуальностью».

По словам Кронгауза, этот простой прием также призван трансформировать устройство тематизации значимых явлений общественной жизни. Сегодня вопросы привычки и вкуса все больше оборачиваются вопросами политической ответственности: «В какой-то момент, журналист, пишущий статью, должен думать о выборе слова и о последствиях выбора того или иного слова». В общем, с помощью языка можно производить реальность. В знании этого состоит польза социолингвистики.

Доцент Южного федерального университета (Ростов-на-Дону) и Европейского гуманитарного университета (Вильнюс) Галина Орлова сделала сообщение на тему «Гуманитарий перед лицом большой цифры. Вызовы и бонусы дигитализации эмпирического исследования». Речь шла об изменении той эпистемологической ситуации, когда, спустя годы вдруг обнаруживается, что продукт, который производят гуманитарии, по большей части является цифровым. Перемены в способах работы с данными вообще часто становились причиной ревизии тех или иных дисциплин. Так, библиотеки и естественные коллекции, по сути, сформировали новые научные дисциплины.

По словам Орловой, гуманитарии всегда характеризовались особой чувствительностью к той медиальности, с которой работали. Особенно отчетливо это проявилось после известного «лингвистического поворота» в гуманитарных науках. Именно эта чувствительность к культурно-историческому инструментарию, к различным технологиям медиатизации и опосредования материала, а вовсе не какая-то «духовность» представляет собой главный козырь гуманитариев в мире глобального капитализма.

«Возникает вопрос, коль скоро мы переходим от ситуации письма к ситуации письма при помощи цифры, что будет делать гуманитарий? Он передаст некоторое право медиального первенства тем, кто придет из инженерных наук, новых медиа или откуда-то еще, или он попытается произвести ревизию своих собственных возможностей, компетенций, навыков и знаний?» - так ставит вопрос Орлова. По ее словам, в свое время общим местом была большая рациональность письменной речи по сравнению с устной.

Сегодня таким общим местом является большая аналитичность цифры по сравнению с обычным письмом. В данном случае расширение эпистемологической линейки объектов ведет к усложнению конечного продукта, которого ожидают от исследователя-гуманитария: «Книга не в состоянии передать и зафиксировать те сложные и многомерные связи, которые возникают внутри объемного, масштабного массива и выявляются довольно большим коллективом авторов», - отметила Орлова. Впрочем, по ее словам, несмотря на то что качественные методы все чаще буксуют, натыкаясь на огромные массивы информации, нелинейные цифровые продукты пока что не получили безоговорочного признания академического сообщества.

Руководитель Центра востоковедения и сравнительного языкознания РАНХиГС Георгий Старостин в коротком сообщении попробовал разоблачить основные мифы о Китае. Ведь помимо массива текстов истории свойственно аккумулировать груду самых чудовищных стереотипов, особенно в том, что касается взгляда на иные культуры. По словам Старостина, один из ключевых мифов о Китае, частично поддерживаемый официальной идеологией этого государства, состоит в его необычайной самобытности, изолированности от других культур.

На деле, любому мало-мальски грамотному ученому очевидно, что сама идея «Китая» представляет собой конструкт, произведенный не без внешних заимствований. Одним из самых мощных образов этой «самобытности», разумеется, считают иероглифическое письмо. Старостин привел в пример своеобразную «рекламу» китайского языка, рассчитанную на массовую аудиторию и сообщавшую, что в отличие от остальных людей китайцы мыслят образами, то есть не проговаривают слова про себя, а значит, читать у них получается в два раза быстрее: «Самый вредный для китаиста стереотип – это идея о том, что знаки – это упорядоченные образы, которые хранят в себе глубокий смысл».

На ряде примеров Старостин убедительно показал, что иероглифика записывает вовсе не концепты, а именно слова китайского языка.

«Известно, что системы, которые графически обозначают концепты – это вообще не письменность. Письменность записывает слова, язык, а концепты в лучшем случае записывает протописьменность. Таких систем в мире вообще очень мало, и они достаточно экзотические. Скажем, юкагирская рисуночная письменность XIX века», - подчеркнул эксперт.

Понимание того факта, что китайская письменность - не репозиторий древних смыслов, а попытка передать звучание китайского языка, позволяет не отменить, но уточнить границу между Востоком и Западом, искусственно воздвигнутую культурными машинами в разных концах света: «На мой взгляд, более прагматичной функции для востоковедения сегодня придумать трудно», - заметил китаист.

Обсуждение завершилось небольшой репликой директора фонда «Идеология» Андрея Кондратьева, который спросил о том, почему все присутствующие занимаются какой-то ерундой вместо того, чтобы поставить вопрос об управлении, так как это делают на других секциях, где и проблемы поконкретнее, и одежка у публики подороже.

«Где-то другие специалисты, живущие в других пространствах, научных, государственных – они очень профессиональны и очень эффективно решают совершенно конкретные задачи», - заметил Кондратьев. Он пытался донести до окружающих мысль, что гуманитарное знание – это как раз скорее про управление, чем про востоковедение и социолингвистику.

Разумеется, реплика была встречена шквалом возмущения, на которое видимо и рассчитывал директор фонда «Идеология». Впрочем, декан факультета государственного управления Сергей Зуев подчеркнул, что в существовании школы современной гуманитаристики на его факультете есть вполне конкретный стратегический и управленческий смысл «хотя это и не самое важное». Кроме того, по словам Зуева, сам вопрос о приоритете того или иного типа знания давно канул в лету. В мире искусственного интеллекта, урбанистики и междисцилинарных исследований споры о физиках и лириках выглядят жутким анахронизмом.

«Жизнь устроена по-другому, управление устроено по-другому» - отметил Зуев.