Культура мужчин в дорогих костюмах

В предпоследний день основной программы Гайдаровского форума в Белом зале РАНХиГС состоялся давно ожидаемый экспертный разговор о культуре как отрасли экономики. Модерировала дискуссию меценат, издатель, ученый и культуртрегер Ирина Прохорова, не так давно возглавившая партию «Гражданская платформа», а до поры игравшую роль публичного политического профиля ее младшего брата. Центральная партия в экспертном многоголосье принадлежала Марату Гельману, в годы президентства Дмитрия Медведева превратившемуся в не очень-то добрую машину пропаганды культуры как эффективного предприятия.

Культура как способ быстро подзаработать. Культура как локомотив национальной экономики. Культура как атрибут социального престижа. Культура как новые правила муниципального управления.

Марат Гельман как подлинный креативщик, опустив жанровые условности, риторические красивости и обязательные благоглупости, сходу начал выплевывать ключевые пункты повестки культурной политики, известной со времен пермского периода. В начале 2014 года уютная риторика 08-12 производила впечатление Полонеза Огинского в заевшем пластинку граммофоне покойника. Мертвенная бледность отчаянного культурного администратора как будто в очередной раз показывала, что сплетники будут посрамлены.

Остальные участники секции, а в их числе были куратор международных художественных проектов Пол Домела, директор благотворительного фонда культуры и искусства «Про Арте» Елена Коловская, директор Департамента глобальных индикаторов и аналитики Всемирного банка Аугусто Лопес-Кларес даже общей массой своей не дотягивали до экспертного веса речи Гельмана, неумолимой как движение осыпающегося гравия. Они и не пытались противоречить мэтру, скорее украшая и аранжируя его тезисы, лозунги, задачи, эвристики и аксиомы всевозможными кейсами из западной практики, разъяснениями, декоративными контраргументами и масштабированием наиболее интересных концептуальных движений.

Для начала Гельман рассказал о своей зависти к экономистам, которые из года в год собираются за круглыми столами Гайдаровского и множества других форумов для того, чтобы обсудить тонкости, нюансы и актуальные развороты давно знакомой проблематики.

А вот экономику культуры приходится каждый раз изобретать заново, в тысячный раз выявляя ее основания, раскрывая значения, отвечая на возражения. Это замечание неплохо рифмовалось с апологией людей в дорогих костюмах, решающих конкретные вопросы, которых, Гельман, впрочем, мягко упрекнул за снобизм, свидетельством которого было отсутствие жрецов эффективного управления на круглом столе.

Итак, что за содержание формирует культуру в качестве отрасли экономики? Откуда это содержание берется?

Ответ в первом приближении: из свободного времени, которым располагают современные люди. Здесь достаточно сказать, что в новейшее время общая продолжительность досуга на человека возросла в три раза. Мы меньше и легче работаем, а, значит, на первый план выходит запрос на рынки обслуживания свободного времени. В Британии на досуг тратится в среднем 17% бюджета домохозяйств. Именно избыток досуга в той или иной мере послужил рождению философии в Античной Греции (расслабленные художники понятий и мастера мышления с удовольствием и сегодня ссылаются на эти специфические «свидетельства»).

В данном тематическом блоке ключевую роль, несомненно, играет «урбанистика», основанная на современных культурных исследованиях, проблематизирующих, среди прочего, темы пространства, медиа и образа жизни. Но все хитросплетения современных междисциплинарных теорий никогда не заменят старый добрый художественный рынок. Достаточно напомнить, что общая стоимость произведений Пикассо выше, чем стоимость Газпрома.

Культурное наследие, то есть пространства формата Русского музея или Эрмитажа, по-хорошему должно обеспечивать серьезную долю в прибылях от туризма. Более того, ряд зарубежных экспертов вообще сводит экономическое значение культуры к туристической индустрии, что видится тому же Гельману довольно радикальным упрощением. Отсюда, для западных специалистов забюрократизированность визового процесса на грани «Здесь вам не рады!» видится образом унылого коллапса российской культуры, а тот же Марат Гельман полагает, что провалы в туризме – еще не конец света, так как туризм – лишь крайне малая сфера маркетинга культуры в России. Другие возможности являются не менее манящими.

Очевидна роль культуры в креативной экономике. Однако неочевидный факт состоит в том, что 70% инноваций в мире – гуманитарные. Культурное доминирование в современном смысле куда менее предсказуемо, чем традиционные вложения в «технический прогресс». Ведь в культуре понятие «отставания» превращается в оксюморон. Каждый начинает с нуля и вместе с тем, осознанно или непреднамеренно – с гребня культурного массива, произведенного человечеством.

Гельман заявил, что технические инновации в России не имеют ни одной причины оказаться успешными. Айпад производства «Роснано», по словам галериста, практически неизбежно станет позором. В культуре подобной самоочевидности нет и в помине, хотя бы потому что она производит индивидуалии, чей облик и смысл принципиально не сводим к контуру внешних обстоятельств. Поэтому инструменты стартапов оказываются неприменимы в культуре, которая, в конечном счете, производит каждый новый продукт по правилам, не вполне ясным заранее. Кроме того, лишь культура способна предоставить достойные образцы неформального образования, а институт тьюторства представляется единственно соответствующим задаче формирования полноценного агента экономики знаний.

Не стоит забывать об инструментальном значении культуры, которая особенно полюбилось правительственным чиновникам, ответственным за отрасль. Да что там! Пропаганда по нраву всем. Однако, критикуя пропагандистскую инструментализацию культурного процесса, нельзя закрывать глаза на то, что искусство действительно решает задачи, лежащее вне его собственного поля.

Культура как отрасль духовного производства оказывает на общество позитивное влияние, в особенности развивая дискуссионную среду. В результате у властей всех уровней растет понимание того факта, что дискуссия сама по себе еще не означает крамолы, революции и конца света. Так, по словам влиятельного администратора культуры, «дело вовсе не в том, что министр культуры Мединский – мракобес». Даже под началом взвешенного руководителя, чуждого эксцентричному управленческому стилю нынешнего главы ведомства, в отсутствие институционализированных форм дискуссии в профессиональном сообществе, в общем устройстве и темпераменте культурной политики вряд ли что-то изменится.

О культуре как расходной статье Гельман говорил особенно безжалостно. Эксперта, в частности, возмущает, что многие культурные учреждения получают финансирование просто за факт своего существования, не производя, не пытаясь и даже не считая себя к таковому призванными – чего-то хоть отдаленно напоминающего продукт современной культуры. По словам коллекционера современного искусства, подобная ситуация напоминает гипотетический мир, в котором автозаводы финансируются государством просто потому, что на них отлажен трудовой и управленческий процесс, а также полностью побеждена коррупция (конечно, предприятие не производит автомобилей. Оно вообще ничего не производит. Что с того?).

Культура воспринимается в нашей стране как социальная сфера. Обращаясь к культурной тематике, Владимир Путин неизменно говорит в категориях «помощи», в том числе и финансовой.

Но культура – плохой попрошайка. В попытках разжалобить начальство она неизбежно проигрывает почти всем, получая финансирование по остаточному принципу. Ресурсная, распределительная парадигма функционирования отечественной культуры приводит к тому, что руководитель культурной институции выступает в качестве иждивенца. Практика госзаказа по существу ничем не лучше гипотетической ситуации, в которой репертуар кинотеатра определял бы работник билетной кассы. Вероятно, здесь Гельман неявно ссылается на нашумевшее решение Сергея Капкова о запрете показа фильма о Pussy Riot в «Гоголь-центре».

Культурная стратегия должна быть признана самими членами культурной корпорации и ощущаться в качестве «своей» всем сообществом. Однако истиной российской культурной политики по-прежнему является максима «чиновник умнее!»

Завершая свое выступление, галерист связал проблематику российской культурной политики системой распределения полномочий и бюджетных поступлений в разных звеньях российской власти. Так, Гельман считает несправедливой ситуацию, при которой регион и федеральный центр забирают из муниципалитета 80% доходов бюджета. Унижение муниципалитета с трудом укладывается в идеологию урбанистических исследований, сторонниками которой, по крайней мере на уровне деклараций, выступают многие эксперты, предприниматели и высокопоставленные чиновники. Бесправное положение российского муниципалитета в системе соподчинения органов государственной власти и фискальной политики образует звонкую рифму с культовым статусом «города» как главного проблемного узла современного варианта теории малых дел.

Гельман, в свое время руководивший проектом «Единой России» «Культурный альянс» (Региональный аспект), недвусмысленно заявил, что именно децентрализация власти и усиление местного самоуправления является условием любых позитивных сдвигов в отрасли. Покуда у города нет конкурентов, местная власть готова десятилетиями игнорировать само понятие «городской среды». Как только муниципалитеты ощутят азарт здоровой соревновательности, формирование комфортной среды для интересной жизни местных жителей станет источником финансовых, имиджевых, социальных дивидендов. Вечная наша сиротливая «социалочка» в иных обстоятельств могла бы обернуться величавой красавицей «максимизации прибыли».

Собственно, всем, кто в последние годы следил за государственными проектами в сфере современной культуры, хорошо известен программный тезис Гельмана, состоящий в переопределении роли культуры. Греза, подпитывавшая громкий Пермский проект и другие инициативы в сфере территориального развития, состояла в переводе культуры из категории малопрестижной расходной статьи бюджета в инструмент максимизации прибыли и наращивания экономической мощи. Конечно, реализация такого подхода потребовала бы кардинального пересмотра основ взаимодействия федеральных, региональных и местных властей. На смену государству в роли лидера культурной политики должен был прийти город, на смену федеральному министру – пара десятков успешных губернаторов, включившихся в гонку за статус культурной столицы.

Подводя итоги, как данного круглого стола, так и всей цепочки приключений гуманитарного знания на престижном экономическом форуме, стоит пожаловаться на весьма характерную апатию академической среды.

Так, настойчивые обращения к самосознанию корпорации, призывы взять на себя ответственность за свою судьбу и занять в государстве то место, которое позволит не выпрашивать, корча из себя убогих, а предлагать уникальный, востребованный продукт на своих условиях, просто игнорировались.

В этом контексте молчания весьма точно звучат слова Галины Орловой из ее доклада на круглом столе о прагматике гуманитарного знания: именно работа с медиальностями, методами опосредования и всем тем, что стоит между людьми и вещами стала ключевым условием усиления позиций интеллектуалов в мире. Какими бы вульгарными ни были повадки новейших гуманитарных идеологий, в борьбе за власть интеллектуальному классу стоило бы приступить к изучению языка успеха, эффективности и социального престижа без всякой фиги в кармане.

Наука мужчин в дорогих костюмах не терпит иронии.