Прошло уже два года со времен беспорядков на Болотной площади, которые обозначили поворот в истории столичных протестов. Принципиально ненасильственные митинги после 6 мая перестали быть таковым, а масса митингующих отвернулась от «вождей Болотной». Опрошенные Центром политического анализа эксперты вспомнили, как изменился социальный портрет протестного движения за эти годы.
Два года назад — 6 мая 2012 года — столичный протест перешел в новое качество. Если до этого для московских митингующих не было характерно жесткое противостояние с полицией, то 6 мая произошли беспорядки в районе Болотной площади. За ними последовал и новый курс властей на снижение радикального характера протеста — против участвовавших в беспорядках были заведены уголовные дела, ужесточено законодательство о митингах.
6 мая 2012 стало точкой отсчета для каждого последующего «протестного сезона». По сути, вся история московских протестов разделилась на до 6 мая и после. Накануне 6 мая 2012 года казалось, что протестная волна спадает — участники митингов явно уставали от не приносящих, по их мнению, значимых результатов постоянных акций, численность митингов очевидно снижалась. Мартовские митинги 2012 года (5 марта на Пушкинской площади и 10 марта на Новом Арбате) собирали по разным оценкам примерно по 5−15 тысяч, что не сравнимо было не только с декабрьской волной протеста, но и с февральским шествием от станции метро «Октябрьская» до той же Болотной площади.
Май был, разумеется, теплее февраля, но и тут шествие получилось не таким уж многолюдным. Последствия мая 2012 года до сих пор преследуют «вождей Болотной» и само протестное движение. Из митингов за честные выборы протест перерос в жесткое антивластное движение, в чем-то напоминающее тоталитарную секту. Однако фактор протеста с политической повестки с тех пор так никуда и не исчез. ЦПА попросил экспертов оценить, как изменился социальный портрет протеста.
По словам ведущего научного сотрудника Института социологи РАН Леонтия Бызова, социальный портрет протестного движения очень сильно изменился с декабря 2011 года.
«На Болотной и Сахарова был представлен широкий слой городской интеллигенции. При этом люди были очень разные — и либералы, и левые, и националисты, но что важнее — было много студентов и интеллигенции. Социальный состав, таким образом, был очень пестрый, и это в некотором смысле напугало власти, ведь в протест были вовлечены люди ранее не высказывавшие протестных настроений», — считает социолог.
Это, по мысли Бызова, обеспокоило власти, и была проведена работа «по отсечению от массы протестующих этого слоя». «Власти отчасти напугали обывателя, а те же события 6 мая показали ему, что митинги не являются безопасным делом. Это резко сузило состав участников движения. Также была проведена работа по увеличению трений между активными группами внутри протестного движения. История с Pussy Riot, например, сильно поссорила либералов с националистами. В результате, как показывают замеры ВЦИОМа, за 2012 и первую половину 2013 года база поддержки протестующих упала вдвое. Протест по сути маргинализовался», — говорит эксперт.
«Недовольство властью есть и с другой стороны — со стороны жителей малых городов. Которые, например, недовольны состоянием ЖКХ и тарифами. Но это недовольство не составило единую протестную среду с протестом столичной интеллигенции. На сегодня протестное движение с этом формате выродилось и перспектив у этого движения я не вижу. Безусловно, никакая стабильность не может быть вечной и стоит ждать новой волны протеста, но вероятно уже в новом формате», — считает он.
Протестная волна находится на спаде, полагает социолог «Левада-центра» Денис Волков. «Если на первом этапе в протест постоянно вовлекались новые люди, то теперь этого не наблюдается. Причин тому несколько. Во-первых, первые митинги проходили на волне возбуждения. Потом люди отчасти выплеснули свои эмоции и, видимо, почувствовали себя лучше», — считает Волков.
По его словам, изначально протест был довольно пестрым явлением. «Когда на митинг выходят десятки тысяч человек, то естественно, что основную часть составляют не политические активисты каких-то организаций, а обычные люди. В Москве это были согласно нашим исследованиям люди с достатком выше среднего и с образованием выше среднего. Менее зависимые от государства в финансовом плане и от государственных информационных каналов в плане источника для получения новостей. Большинство из них не поддерживали каких-то лидеров. Что касается политических пристрастий, то больше было протестующих либерально-демократически настроенных, чуть меньше левых и совсем немного националистов. Опять-таки значимая часть протестующих не имела четких политических убеждений», — рассказывает Волков.
Как напомнил социолог, сегодня редкие митинги собирают существенно больше 10 тысяч, «поэтому можно говорить о том, что это своего рода „ядро“ протеста, люди более вовлеченные в политику или общественно-политические процессы». По его данным, эти люди внимательно следят за повесткой, «хотя, безусловно, неверно было бы их определять как только активистов каких-то организаций».
«Протестующие — это люди, которые хотят альтернативы, выступают за большую подотчетность власти. Отчасти потому, что этот запрос так и не был удовлетворен и снижается численность митингов. Многие не видят разницы между какими-то лидерами протеста и тем же Путиным. На наших фокус-группах люди говорили, что протест ничего не решает», — рассказывает Волков.
«Кроме того, люди часто не понимают, с какой целью выходить на митинги. В результате наиболее массовыми получаются акции, посвященные конкретной теме из политической повестки, которая цепляет активистов (более массовым, скажем, был митинг против войны с Украиной, а, например, свобода собраний — гораздо менее понятная для активистов вещь). В общем, организовывать митинги лидеры протеста научились, а вот формировать, формулировать повестку нет. Сыграла свою роль и политика власти — не в плане опасений среди протестующих каких-то репрессий, а в смысле понимания бесперспективности выхода на митинги», — объясняет причины спада протестной волны социолог.
Однако протест все-таки остается актуальным. По словам доцента факультета социологии Высшей школы экономики Ивана Климова,
«социальная группа людей, участвующих в протестных митингах или им симпатизирующих им, безусловно, сохраняется — это тот вывод, который можно сделать точно. Изменяются доминанты, но сама группа при этом сохраняется».