Культура отмены как инструмент пропаганды

Культура отмены хорошо знакома участникам политических дискуссий в России последней четверти века.

Популярное явление «рукопожатности» определяло до последнего времени границы того и кого подлежит бойкотировать, то есть отменять при всех возможных случаях, а что являлось «правильным и хорошим» и кто входил в круг «людей с красивыми лицами», кому полагались соответствующие интеллигентские блага, публичное внимание и личное уважение. В этом культура отмены не так уж и нова и не является сюрпризом для нас.

Центр политического анализа и социальных исследований продолжает публикацию просветительского курса лекций политолога, доцента Финансового Университета при Правительстве России Павла Данилина.

Курс разработан в рамках реализации проекта «Противодействие деструктивным информационным воздействиям на сознание современной молодежи», признанного победителем конкурса грантов Мэра Москвы для социально ориентированных некоммерческих организаций в 2023 году.

Культура отмены как феномен возникает в социальных сетях в период так называемых войн за социальную справедливость, характерных для 10-20-х годов XXI века преимущественно в англоязычном мире. Так пишут в справочниках и энциклопедиях сегодня, и так будут писать и далее – потому что культура отмены оказалась не просто культурной модой или мимолетным увлечением, а приобрела масштаб быстро технологизировалась. Если на первых порах отмене подвергали отдельных, вовремя не сориентировавшихся граждан, то теперь отмене подлежат целые страны – их интересы, их представители, их история. Когда раньше речь шла об обычных государствах-изгоях, не готовых по ряду причин плясать под дудку их интересов, то теперь глобалистские элиты требуют от «изгоев» не просто покаяния и возвращения в ряды «нормальных» стран. От них требуется куда большее.

Например, недавно принятый Конгрессом США закон «Мир посредством силы в XXI веке» не просто называет некую «ось зла», которая противостоит «всему хорошему», то есть американской гегемонии. В нем указывается, что все, что считается российским (прежде всего собственность государства, но не только) уже не является собственностью России, но подлежит экспроприации в пользу США, а уж они найдут, как этими средствами «правильно» распорядиться.

Пока речь идет о собственности корпоративной, государственной и частной. Однако в пределе – речь пойдет уже и о символическом капитале страны, и это самый радикальный вариант культуры отмены. Рассмотренная по фарватеру пресловутых деколониальных теорий история страны может оказаться не ее историей, а историей неких покоренных народов, уязвленных групп, веками томившихся под колониальным гнетом и т.п. Так Россия с подачи украинских пропагандистов и исторических ревизионистов лишается своей истории, а на ее место становится история «страданий украинского народа».

У культуры отмены как таковой богатые исторические традиции и глубокие корни. Ряд наблюдателей прослеживает их вплоть до культуры чистоты религиозных сект – с процедурами «экзорцизма» над неверными членами или остракизма членов секты так или иначе посягнувших на святое: «отмена всегда апеллирует к религиозной части сознания, глубоко связана с мистикой пробуждения и перерождения, фактически это набор религиозных практик в секуляризированном обществе»[1].

Другое дело, что теперь центр этой «секты» – везде, а ее периферия – нигде. Секта сторонников «новой этики», чьим оружием стала культура отмены, требует подчинить нормам своей стремительно меняющейся морали все общество целиком. Не даром критик «новой этики» Энн Эпплбаум назвала сторонников культуры отмены – новыми пуританами: «Тем, чье поведение недостаточно быстро адаптируется к новым нормам, суд может быть немедленным и беспощадным»[2].

Что отменяет новая этика и культура отмены? Что оказывается в прицеле новой ценностной цензуры? Нет, не «традиционные ценности», как порой считают, а как раз во имя новой публичной морали отменяются достижения Нового времени: «Отмене подвергается не архаика и не классика, но прежде всего современность (модерность). Культура отмены устанавливает собственный качественно обновленный режим постмодерности»[3].

Некоторые считают, что никакой «новой этики» или «культуры отмены» не существует – мол, есть только критика. Но культура отмены так же далека от критики, как штраф от самосуда. Кстати, самосуд – излюбленный метод культуры отмены, которая стремится максимально быстро освободиться от «паршивой овцы», не полагаясь ни на какие формальные правовые процедуры. В мире пресловутой новой этики (или если угодно новой системы международных отношений, основанной не на международном праве, а на неких никем не утвержденных и неписаных правилах) нет ни презумпции невиновности, ни срока давности.

Однако вернемся к отмене как технологии[4]. Как она работает?

Сначала появляется некая новая протестная группа - источник, именем которого производится отмена. В соответствии с политиками идентичности, которые на Западе и прежде всего в США, пришли на смену массовой, классовой и идеологической политике, данная группа требует своего признания. Это могут быть расовые меньшинства, требующие компенсаций за годы унижений; рассерженные домохозяйки, уверенные, что их домашний труд по уходу должен отдельно оплачиваться; представители новой сексуальной группы и т.п. До того, как потребовать что-то или кого-то отменить об этой группе – или, стране, как в случае с Украиной – эта группа или находилась в тени или вообще не существовала.

Далее устанавливается некий стандартный нарратив в отношении данной группы (непризнана, недооценена, угнеталась и т.п.) и производится определение некоей ритуальной формулы, кодекса поведения или риторического табу, за нарушение которых вводятся санкции. Причем еще вчера на эти новоявленные нормы всем было глубоко наплевать или даже их нарушение или соблюдение альтернативных норм всеобще приветствовалось. Придержать дверь или уступить место раньше считалось стандартом вежливости, но теперь – указанием на неполноценность, что карается. То, что раньше называлось проявлениями мужества, теперь называется эксцессами токсичной маскулинности. Или так: раньше он был бандит, бандеровец –а теперь «борец за свободу».

На следующем этапе производится катарсис - предъявление нового стандарта вместе с новой группой признания. В публичное поле вбрасывается новый агент с новым нормативным дискурсом. Теперь незамечаемые (как например работники сферы услуг, доставщики продуктов на дом во время Ковида, которые вдруг стали неожиданно «видимыми» отравившимися на карантин представителями западного среднего класса) становятся во главу угла: «Как мы все можем продолжать точно так же жить дальше, если творятся такие страшные вещи…»

И вот теперь уже появляются те, кто отменяет, и те, кто оказывается отменен. Субъект и объект отмены. Причем субъект отмены может совсем не совпадать с теми, кто «страдает». Вполне «белая» редакция СМИ может уволить сотрудника, который в разгар кампании Black Lives Matter позволит себе заявить, что не только лишь жизни чернокожих важны, но имеют значение жизни всех прочих. Ну, или за то, что «обижают» украинцев отменять Россию будет США и Евросоюз.

От отмененных требуют компенсаций. Причем дна у них не найти. Извинений может быть недостаточно – вернее их всегда недостаточно. За одно нарушение следует целый каскад наказаний – за извинениями увольнение, да не просто так, а с черной меткой. Параллельно выделяется группа, представители которой становятся мишенью для отмены – отменяются как правило они и только они. В отношении международных дел, с горькой иронией заметил итальянский философ, автор книг о холокосте и чрезвычайном положении, Джорджо Агамбен, «нарушители» всегда одни и те же – Россия, Китай, Иран[5].

Но аппетит приходит во время еды. Новые «обиженные», если за них нашлось кому «заступиться» (например, вышеупомянутым сиделкам, медсестрам, курьерам, за которых так переживали во время пандемии Ковида не повезло, о них тут же забыли, как ношение масок перестало быть обязательным) входят во вкус – по мере роста числа отмененных отменяющие только убеждаются в своей правоте. И также увеличиваются численно, так как оказаться в числе отменяющих полезно в плане карьерного роста, медийной привлекательности да и просто психологически. Отмени сам – или отменят тебя.

При этом отмена производится все легче и легче. Общество соглашается имплементировать в неписанный и постоянно реформируемый набор правил условия включения, то есть выделения, новой группы в свое тело. Отменять можно уже совсем за сущую ерунду. И все это очень быстро создает атмосферу самоцензуры: только что считавшиеся дискуссионными вопросы по щелчку пальцев превращаются в то, о чем двух мнений быть и не может, и горе тем, кто не услышав этот сигнал продолжал настаивать на своем.

Итак, культура отмены отнюдь не направлена на поиск врагов, жертв и т.п. в тех же авторитарных сектах изгнание неугодного члена является результатом борьбы за трансформацию, как правило ужесточение, внутренних правил общины. Так и в случае современной культуры отмены речь идет о создании нового мира. Не даром, Энн Эпплбаум в начале упомянутой выше статьи оговаривается, что культура отмены является естественным продолжением изменения «кодов социального поведения… во многом в лучшую сторону». В этом дивном новом мире уже не будет «плохих парней», так как их замолчали, выгнали, и на их примере остальным преподали урок.

Отменяемые тоже в свою очередь – и чем больше они сопротивляются, как Джоан Роулинг в частности, несогласная с новыми стандартами, насаждаемыми гендерной идеологией – становятся частью движения к этому новому миру. Кстати, те же гендерные идеологи стигматизируют целую страну, пытаясь отменить представителей академии, лидеров общественного мнения, журналистов этой страны, выступающих против уравнивания в правах трансгендеров и женщин: Англия для них – это остров TERF[6].

В комедийном сериале «Кафедра» (Netfix, 2021) преподаватель литературоведения, несправедливо обвиненный студенческим активом в сочувствии к идеям нацизма, потеряв работу и друзей, решается покинуть родную страну, США. Он отправляется во Францию, где, как он полагает, «всем на все наплевать» и никакой культуры отмены и цензуры нет, а про новую этику ничего не слышали. Но это всего лишь один человек в огромном мире, которому есть куда бежать. Но что, если отмене подвергается целая страна? Сбежать с этой планеты пока проблематично.

Россия стала мишенью культуры отмены – самой позорной практики бессудного назначения виноватых и наказания в XXI веке.

Трудно сомневаться в том, что политика отмены в отношении группы людей – чаще всего проявление тоталитаризма. Отмена евреев в Третьем Рейхе – политики их не замечать, не считаться с их мнением, не разговаривать с ними в итоге привели к политике не считаться с их существованием вообще. Дальше был холокост.

Может ли кто-то сомневаться в том, что политика отмены в отношении целой нации – суть обычный нацизм? Политика отмены в отношении народа целой страны – равно нацизму. Это несомненно.

Термин «политика отмены» или «культура отмены» весьма удачно затемняет сущность той процедуры, которую она олицетворяет. Если называть вещи своими именами то, что делает запад в отношении России сегодня нельзя трактовать иначе как русофобия и нацизм. Но если назвать все эти проявления русофобии новомодным словом «политика отмены», или даже лучше – «культура отмены», то очевидно, что это в карйнем случае издержки политики «исправления нравов».

В терминах «культуры отмены» глобалистские элиты, занимаются стиранием русской культуры – и вот уже Гоголь – украинец, Шагал – белорус, Кандинский – француз, Набоков и Бродский – американцы. Достоевский, разумеется, русский православный националист-имперец. А Толстой – вообще неправильный писатель, он выступал за русский колониализм, и его, конечно, нужно отменить – о чем и настаивают сегодня ведущие мировые слависты. И это не шутка[7]. Допуск спортсменов на международные соревнования допускается только в нейтральном статусе, а лучше им вообще отречься от Родины. И т.д. и т.п.

Нужно четко понимать, что политика отмены – это форма нового тоталитаризма, а в отношении народов – форма нового нацизма.

Далее, не стоит употреблять некритически модные термины «новая этика», «новая политическая чувствительность», «политика отмены» или «культура отмены» без упоминания тех, кто подвергается подобному бойкоту и остракизму. То есть, нельзя просто сказать «Русская культура на западе подверглась политике отмены». Это все равно как сказать: «Нас отшлепали и выгнали из класса». Ничуть. Если мы имеем дело с нацизмом, то надо прямо об этом и говорить: «Русская культура на Западе уничтожается русофобской политикой, т.н. политикой отмены, которая суть – проявление обыкновенного западного тоталитаризма и нацизма». То же касается и других стран, которые не согласны с гегемонистскими практиками глобалистских элит и перешли дорогу Американской империи.

И еще, необходимо четко артикулировать в диалоге с теми же европейцами, если этот диалог еще в какой-либо форме возможен, в чем именно участвуют те, кто желает «отменять». Они участвуют в политике, ничего общего не имеющей с демократией. Они участвуют в политике нетолерантного уничтожения одной из групп – в нашем случае – русского. То есть, на Западе должны прекрасно осознавать, что они занимаются не просто реабилитацией, а постоянной практикой нацизма. И русофобия как одно из его проявлений – это именно составная часть современной западной политики. Это нужно понимать, но это нельзя принимать. Это важно ясно осознавать и с этим необходимо бороться.

В конечном итоге, культура отмены всегда заканчивается отменой культуры. И наша миссия состоит в том, чтобы бороться за сохранение нашей национальной культуры как неотъемлемой части культуры мировой. А это значит борьбу за сохранение мировой культуры во всем ее богатстве и разнообразии от «новых пуритан» и прочих любителей шагать строем в дивный новый мир очередной антиутопии.