Участившиеся провокации на море со стороны турецких кораблей заставляют отбросить мысль об их случайности. Да, провоцирование совершается гражданскими судами, что каждый раз позволяет турецким властям делать невинные глаза
Однако о самодеятельности их капитанов вряд ли можно вести речь. Правила вождения судов на море писались тысячелетиями и писались, что называется, кровью. То есть жизнями моряков. И потому верить в слова капитана о том, что он «не заметил» военного судна, не приходится. Точно так же не имеет внятного профессионального объяснения упрямство другого капитана, не пожелавшего уступить путь российскому каравану и даже предпринявшего попытку остановиться на пути его следования, не отвечая к тому же на вызовы.
Но если какие-то явно рискованные и нарушающие морские регламенты действия не имеют профессионального объяснения, значит, они имеют объяснение другое. Какое? Для этого не надо долго ломать голову: в человеческой практике только одно превалирует над соображениями пользы и даже угрозы жизни. Это политика.
Поскольку суда турецкие, то и политика, в интересах которой они действуют, скорее всего, тоже турецкая. Но в чём она сегодня заключается, турецкая политика?
Разумеется, точно это знают только в тысячекомнатной резиденции президента Турции. Ну, возможно, ещё в каком-то не афиширующим своё существование центре, чьи рекомендации и указания исполняет Реджеп Тайип Эрдоган. Но именно сама последовательная непоследовательность действий руководства соседней страны позволяет довольно уверенно судить о его политических приоритетах. И одним из главнейших на сегодня для Анкары является выдавливание из Сирии российских воздушно-космических сил и России вообще.
Если вспомнить обстоятельства расправы над российским бомбардировщиком в сирийском небе, то объяснение нелогично агрессивному акту напрашивается одно: наши лётчики должны были или приземлиться на турецкой территории, или быть захвачены в плен и перемещены на турецкую же территорию. Только в этом случае провокация имела бы вящий высший смысл: вот они, нарушители, оправдывайся, Москва, вытаскивай своих военных из, конечно же, дружеских, но жёстких рук обиженной Анкары. После чего не мешай ей заниматься своими делами в Сирии.
Не удалось. Возможно, случился сбой: одного лётчика убили неподконтрольные (или оказавшиеся непослушными) бандиты, другой же умело ушёл и был вытащен с враждебных гор собственным и сирийским спецназом. Последствия неудачи оказались печальными. Москва разъярилась, Турция немедленно получила такую «ответку», что по её интересам в Сирии можно ставить большой крест. То есть провокация удалась, но с ровно противоположным результатом. Пришлось даже на ходу менять стратегию и переориентировать и контрабандные потоки, и охраняющую их армию на иракский Курдистан.
А это, как ни крути, рискованно. Хотя курдская группировка Масуда Барзани сегодня лояльна Анкаре, так было не всегда. Ибо Восток, как известно, дело тонкое, а союзы на Востоке ещё тоньше и рано или поздно, но рвутся с неизбежностью восхода солнца.
Да, сегодня при всей парадоксальности союза между курдами и турками он выгоден обеим сторонам. Для первых это определённая защита от Багдада, где, естественно, без всякого восторга взирают на курдскую самостийность. А для вторых это важный рычаг влияния на «собственных» курдов, а также полезный механизм и для ослабления иракского государства, и потенциального воздействия на конкурентный Иран. В конце концов, в иранском Курдистане интересы племенного союза барзан тоже широки.
Но сколь долог будет этот союз? Ведь при всём расколе курдов на различные племена и группировки для их политических элит существует общее политическое устремление — к собственному курдскому государству. Сам лидер Демократической партии Курдистана Масуд Барзани родился во время недолговечного, но всё же независимого существования собственно курдского государства — Курдской Народной (она же Мехабадская) Республики. И сам Барзани считает это символичным. Отца же его Мустафу в ходе его долгой жизни изрядно помотало по политическим волнам — ради появления независимого Курдистана он воевал и восставал против Ирана и Ирака, дрался с турками и англичанами, заключал союзы с СССР и США… А сын Масуд с 1962 года, с 16-летнего возраста был рядом с отцом. И на более чем значимых должностях, вплоть до главы службы безопасности. Для такого человека нынешний союз с Турцией — только тактика. Для получения своего с Ирака. А своё — это государство.
Таким образом, вынужденная переориентация турецких нефтяных щупалец на Ирак может быть решением созданной русскими проблемы, а может быть и порождением новой, даже более сложной для Анкары. В конце концов, ведь роль транзитёра для контрабанды только укрепляет Барзани и его Демократическую партию Курдистана (ДПК). Да, сегодня она противостоит турецким курдам в лице Рабочей партии Курдистана (РПК). Но что будет, если усилившаяся ДПК поглотит РПК? При всей кажущейся сегодня фантастичности такого предположения отрицать на Востоке нельзя ничего — Восток, да, дело тонкое. И тогда Турции придётся противостоять весьма серьёзной силе, опирающейся к тому же на фактически независимое собственное государство.
Поэтому шкурные интересы Анкары там или иначе продолжают сходиться на Сирии, где значительную часть как территории, так и общей границы контролируют этнические турки, естественным образом оглядывающиеся на метрополию. Это те самые туркоманы, всегда дающие повод вмешивать в сирийские дела для их «защиты» и являющиеся прекрасным оправданием для потенциального ввода турецких войск на территорию Сирии. Вплоть до отделения от неё соответствующей территории. Которая, понятно, может быть сколь угодно желательной конфигурации. Восток — дело, конечно, тонкое, но силе обычно покорное.
Одна беда — силу в Сирии сегодня олицетворяет Россия. И если эту силу оттуда убрать, то турецкие интересы можно считать обеспеченными.
Кстати, Анкара вполне убедила себя, что Россия вернула себе Крым примерно в такой же этнополитической конфигурации, которая присутствует для турок в северной Сирии, и потому ставшая парадоксальным образом примером для них. А турки — народ заводной, увлекающийся, носящий в сознании память о национальном величии. Правда, в истории отношений с Россией такая «увлекаемость» служила им плохую службу. Но это не мешало им вновь и вновь бросаться в военные авантюры против неё, как только задор от самовнушаемого величия брал верх над памятью о прошлых поражениях.
Вот сейчас, похоже, в политическом мышлении Анкары наступает — если уже не наступил — подобный момент. Эйфория ещё не взяла верх над осторожностью, но ощущение от собственной силы уже туманит рассудок. И задача убрать Россию из Сирии не кажется невыполнимой.
А что даёт Турции, несравнимо слабой в военном отношении по отношению к России, это ощущение силы?
Да, конечно, — общий авантюризм Запада, старательно обкладывающего Москву экономическими, политическими и военными вызовами. Но и Запад вполне представляет последствия настоящей войны с русскими. А потому от крайних действий воздерживается. И потому для Турции есть риск не повторить успех Крымской войны 1853–56 годов, когда Россию удалось победить руками европейской коалиции, а испытать горечь поражения, оставшись с нею один на один.
Так что нет, не в этом корень нынешних провоцирующих действий Анкары.
Не в этом, потому что он — в географии. То есть — в Проливах. Закрой их — и «сирийский экспресс» просто остановится. А без провоза грузов через Проливы логистика военной операции России в Сирии становится настолько сложной и одновременно рахитичной, что Москва сама заторопится с её сворачиванием. Возможно, с охранением лица, созвав на скорую руку какие-нибудь мирные переговоры, но всё равно — русское присутствие в Сирии придётся или сворачивать совсем, или делать чисто символическим.
В своё время перекрытие Проливов уже приводило Россию к тяжёлым неприятностям. Когда немцам в ходе Первой мировой войны удалось частью склонить, частью спровоцировать Турцию к участию в боевых действиях на стороне Германии, последовавшее обрубание южного пути подвоза стало одной из важнейших причин «снарядного голода» в 1915 году. Да и оружейного — тоже. Уже заказанные и оплаченные Россией у союзников партии винтовок, пушек и боеприпасов так и остались на складах, а русская армия в условиях страшнейшего оружейного дефицита была принуждена отступать. В конечном итоге это привело к затягиванию войны, которая могла закончиться поражением Германии не позднее 1916 года, отсюда — к увеличению нищеты и страданий масс сверх предела терпения, отсюда — к революции и развалу Российской империи.
Об этом в Анкаре прекрасно помнят, хоть та война закончилась и развалом Османской империи тоже. Но это — менее важное воспоминание в нынешних условиях, нежели то, что закрытие Проливов представляет собою великолепную удавку для Москвы. По крайней мере, в отношении Сирии.
Но как их закрыть в условиях существования известной конвенции Монтрё? Ведь в отсутствие открытого конфликта между Россией и НАТО полное перекрытие Проливов Турцией становится просто казус белли. Ибо согласно статье 20 указанной конвенции, только «во время войны, когда Турция является воюющей стороной… проход военных кораблей будет зависеть исключительно от усмотрения турецкого правительства», а мирные суда всё равно должны пропускаться. Но ни НАТО, ни Турция с Россией покуда напрямую не воюют, следовательно, статья 20 неприменима.
Зато есть статья 21, в которой говорится следующее: «В случае если Турция считала бы себя находящейся под угрозой непосредственной военной опасности, она будет иметь право применять постановления статьи 20 настоящей Конвенции».
Считала бы себя!
А каким путём это можно обеспечить? Провокация с самолётом не удалась — то ли эксцесс исполнителя помешал, то ли оплошность турецкого пилота, слишком поздно вышедшего на цель и потому не обеспечившего падения русского бомбардировщика на турецкую территорию. Зато получили фактически бесполётную зону над Сирией для себя и вполне внятно артикулированную угрозу сбивать всё, что впредь покажется опасным. Таким образом, даже «подсовывание» своего самолёта под ракету комплекса «С-400» нужной цели не послужит, а будет расценено именно как очевидная и злостная провокация и нарывательство на полноценную войну. В НАТО это не поддержат. Собственно, уже не поддержали.
Так что остаётся, по сути, одно: вызвать вооружённый инцидент на море. Желательно с гражданским судном, против которого злыми русскими была применена неспровоцированная вооружённая сила. И не война, и в то же время — вот она, «угроза непосредственной военной опасности»!
Именно потому турецкие капитаны, их вахтенные помощники, вахтенные рулевые, а также радары и наблюдательная аппаратура неожиданно теряют резкость зрения при виде российских кораблей. Именно потому они не слышат сигналов и даже выстрелов. Именно потому подобных массовых проблем со зрением и с приборами следует ожидать в дальнейшем.
И особенно — в Проливах. Подводную лодку утопить всё же жалко, отчего, наверное, она на днях и не попала под форштевень нашего корабля. А вот морской трамвайчик из тех, что в изобилии снуют между европейским и азиатским берегами Босфора, может стать бесконечно вкусной жертвою. Особенно если с пассажирами. Особенно если с детьми.
И вот в видах именно этой угрозы становятся полностью прозрачными нынешние действия турецких судов. Точно так же шли и к инциденту с российским самолётом — искусные, хоть и искусственные, волнения и протесты по поводу нарушения турецкого воздушного пространства, затем предупреждения о вынужденном применении силы в случае повторения нарушений, потом — засада возле места наиболее вероятного повторения нарушения. И затем — логическая точка операции. Теперь тем же путём пошли на море — якобы случайные инциденты, затем — вскоре — следует ожидать протестов и предупреждений, затем сбора телевизионщиков и журналистов к месту будущей трагедии.
В общем, следим за турецкими журналистами…