"Детям стабильности" поставили диагноз: инфантильные, аполитичные, ненужные
Когда заходит речь о нынешнем поколении двадцатилетних, нельзя не упомянуть о мифологии, часто негативной, которая циркулирует вокруг этой социальной прослойки. В первую очередь, это разговоры о неприспособленности к жизни, о тотальной десоциализации и уходе в социальные сети, прочь от живого общения.
Практически однозначно поставленный диагноз: инфантилизм, неприкаянность, аполитичность.
Но если учесть тот факт, что зрелыми и осознанными у нас считаются те молодые люди — в частности, студенты — которые выходят на протестные мероприятия, сразу становится понятно, где и кем эта негативная мифология формируется. Однако давайте об этих мифах поговорим чуть подробнее, благо у вашего покорного слуги материала для наблюдений предостаточно. Будучи вузовским преподавателем, имею дело с тремя разными курсами кафедры журналистики. В том числе, и с выпускным.
Начать стоит с мифа об инфантильности. Базируется он на том, что люди, родившиеся в 1994-м и позднее, в осознанном возрасте не застали девяностых. Не прошли это горнило, поэтому теперь не понимают ценности предоставленных им возможностей. С одной стороны, если послушать разговоры студентов об их планах на будущее, можно подумать, что так оно и есть. Курсе на третьем, и даже на пятом, выпускном (по дореформенному учебному плану), студенты демонстративно паникуют. Планов на работу у них нет. Шутки про трудоустройство в «Евросеть» и «Макдоналдс» можно услышать практически от каждого. Но вот что интересно: после выпуска эти люди устраиваются на работу, в массе своей, по специальности, и что самое главное, очень солидный процент выпускников идет работать в государственные учреждения. Применительно к журналистам — в пресс-службы различных департаментов и ведомств. Более того, даже люди, которые идут работать не по специальности, через год-два возвращаются в журналистику. О таком «отдыхе от профессии» я уже писал ранее, не будем останавливаться на нём подробно.
А вот с устройством на госслужбу всё очень интересно: например, из моего выпуска работать в эту сферу не пошел никто. И даже не потому, что мало платят, а потому что как-то там «всё слишком строго, бюрократия, сложная структура отношений и согласований». Этот страх перед «структурностью» отсутствует у нынешнего поколения. Такая работа не кажется чем-то особенным, она не хуже других. А ведь это еще и реализация пресловутых «социальных лифтов». И теперь она проходит не методом «кадровый лифт движения „Молодая Гвардия“ — фабрика смыслов», а вот таким спокойным, систематическим, в чем-то даже скучным образом.
Что касается политических воззрений и степени политизированности — всё также более чем интересно. Среди моих студентов были те, кто выходил на протестные митинги и вешал на себя белую ленту. Но как только у них начинался курс по политической журналистике, большинство из этих людей признавалось, что политикой особо не интересуется. Такой вот парадокс: для этой прослойки выход в декабре 2011-го на протестные мероприятия был не политикой, а чем-то качественно иным. Неким перформансом, если хотите, без прогнозов о последствиях как для себя, так и для страны в целом.
И, напротив, то студенчество, которое никуда не ходило с транспарантами и поведенчески являло особо пресловутое «молчаливое большинство», интересовалось и политической журналистикой как учебной дисциплиной, и, работая в разных СМИ, регулярно затрагивает проблемы, как минимум, региональной политики. При этом периодически — с последствиями более кардинальными, нежели у всех скопом протестные митингов и маршей.
Кроме того, для этих «детей путинской стабильности» характерна определенная мифологизация девяностых годов. Мифов тут два. Один, условно, либерально-демократический. Девяностые были временем свободы и возможностей. А сейчас у нас, согласно этому мифу, «скучное, застойное время». Другая мифологема противоположна. Девяностые в ней воспринимаются как десятилетний кошмар, в том числе, с регулярными убийствами журналистов. Путинская же эпоха оценивается как, в целом, позитивная реальность, хоть и с недостатками, которые неплохо бы устранить.
Нужно понимать при этом, что и те самые недостатки, и те самые прошлые возможности стоят не во главе угла, это не предмет всех мыслей и устремлений студентов, а нечто, стоящее даже не на втором плане.
Грубо говоря, политика для этого поколения не цель, а средство, один из многих иных инструментов для реализации своих планов, амбиций и жизненных устремлений.
Еще один важный момент: даже в протестных молодежных кругах нет того пессимизма, который демонтируют старшие поколения оппозиционеров: «что бы мы ни делали, ничего не изменить». Молодежь верит в свои силы, в возможность позитивных изменений, как минимум, на локальном уровне. За последний год студенты дважды коллективно собирали подписи против тех или иных действий руководства вуза. Распространив информацию о своих акциях, в том числе и в СМИ. Оба раза решение было принято в пользу студенчества. Один такой протест касался состояния общежитий, и ректорат клятвенно пообещал всё отремонтировать и плату за общежития не поднимать. Второй момент — это судьба исторического факультета Новгородского Университета. Об этой истории можно прочитать во всех подробностях и в федеральных СМИ. В итоге факультет отстояли.
Такие поступки и такое мировоззрение явно не соответствует образу инфантильной, глупой, аполитичной и не готовой к жизни молодежи. С другой стороны, сама эта негативная мифология служит своеобразным щитом, до поры до времени укрывающим молодежь от внимания и государственных структур, и оппозиционных организаций. Что уже само по себе неплохо, поскольку чем человек старше и осознаннее, тем труднее им манипулировать.