В медийном пространстве активно обсуждается статья Владислава Суркова «Долгое государство Путина»
В ней он описывает современную Россию как совершенно новую модель государства, предшественниками которой были государство Ивана III (его часто путают с его внуком - Иваном IV Грозным), государство Петра Великого и государство Ленина. Не берусь анализировать всю статью, хочу остановиться только на спорных, но интересных утверждениях автора о «глубинном государстве» внутри либеральных демократий на Западе и о «глубинном народе» в России.
Автор определяет западное «глубинное государство» как скрытую за внешне выставленными демократическими институтами жесткую, недемократическую сетевую организацию реальной власти силовых структур, действующую посредством насилия, подкупа и манипуляции. При этом он утверждает, что в России такого разделения государство на «внешнее» и «глубинное» не существует, наше государство строится как единое целое и «самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду, не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами».
Такая особенность строения государства в России связана «с удержанием огромных пространств и пребыванием в гуще геополитической борьбы, что делает военно-полицейские функции в нашей модели важнейшими и решающими, которые традиционно не прячут», а наоборот, демонстрируют вовне, поскольку нет надобности «драпировать правду иллюзиями, стыдливо задвигая на второй план и пряча поглубже имманентное свойство любого государства – быть орудием защиты и нападения».
Но если у нас нет «глубинного государства», пишет Сурков, оно все на виду, зато есть «глубинный народ», образующий отдельную форму национальной жизни. Все ли это российское общество, часть ли его, а если часть, то какая, автор так и не уточняет, но пишет, что в разные времена за народ принимали разные группы населения, его «искали», в него «ходили», иногда решали, что он вымышлен и в реальности не существует. Не отвечая на сам этот вопрос, автор, тем не менее, описывает «глубинный народ» как «всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия». Он также считает, что этот народ «создает непреодолимую силу культурной гравитации, которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (родной земле) элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить».
«Умение слышать и понимать его, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина… которое адекватно народу, попутно ему», а значит, не подвержено «разрушительным перегрузкам от встречных течений истории», эффективно и долговечно. Так говорит Владислав Сурков.
По моему частному мнению то, что пишет Сурков о «глубинном народе» выглядит, на первый взгляд, крайне противоречиво. В частности, о недоступности его для социологических исследований, агитации, угроз и прочего. Как бывший депутат я точно знаю, что это не так – достаточно легко выявить с помощью опросов предпочтения людей и использовать эти знания в агитационной компании.
Казалось бы, где же этот таинственный «глубинный народ»? Вот же он, весь как на ладони со своими надеждами и чаяниями? Власть идет к нему и обещает учить и лечить детей, помогать старикам, защищать его от насилия и бед, говорит правильные слова, и народ исправно голосует за власть вопреки надеждам «космополитов» и «ретроградов». Коммерческие же структуры на основании социологических данных навязывают людям товары, услуги и кредиты, проводят успешные рекламные компании. Поражает именно их легкая внушаемость в этом плане, чем и пользуются разные мошенники.
И не смотря на эти очевидные наблюдения, я соглашусь с Владиславом Сурковым, что «глубинный народ» есть, он потому и глубинный, что его в обычное время не видно не только иностранцам, но и самим россиянам. Потому как проявляется он на поверхности жизни только тогда, когда России угрожает опасность, или когда внутри страны происходит разлом – в дни войн, революций или великих свершений. «Глубинный народ» - это не сельские и городские обыватели, это народное ополчение, партизаны с «дубиной народной войны», белые и красные добровольцы, повстанцы и подпольщики, все, кто готов к мобилизации за родину-Россию в минуту опасности. Не знает порой сам россиянин, принадлежит ли он к «глубинному народу» российскому или он просто обыватель, пока враг не встал у ворот Смоленска, Пскова или Севастополя и военный вождь, император не призвал его к мобилизации сакральными словами «Отечество в опасности» и «Родина-мать зовет».
Полагаю, что «глубинный народ» проявляется в мирное время в России лишь иногда, изредка, как например, во время Крымской весны и на маршах «Бессмертного полка». А так он скрыт внутри общенародной толщи, не отличим от обывателей по каким-либо признакам, пока не случиться что-то особенное, опасное, тревожащее. И просыпается он не быстро. Так в Москве в начале Великоq Отечественной войны до сентября 1941 года царили возбуждение и растерянность, в октябре была кратковременная паника, но в ноябре город было не узнать – суровый, военный, собранный и ужасный для наступающего врага. «Глубинный народ» поднялся, победа была за нами. Не могу сказать, что мы уникальны в этом плане в Европе, нам близки, например, испанцы и сербы, у них «глубинный народ», полагаю, тоже не ушел в прошлое.
Вот такие мысли про то, что такое «глубинный народ» в России пришли ко мне после статьи Владислава Суркова, и читателю судить, прав я или нет.