Что показал нынешний День народного единства? Прежде всего, он показал, что праздник этот принят народом
Что показал нынешний День народного единства?
Прежде всего, он показал, что праздник этот принят народом.
Затихли горячие дискуссии о том, кому он нужен, да что символизирует. Практически ушёл ядовитый сарказм на тему, что новым праздником попросту хотели придавить память о старом — о 7 ноября. Не звучат более и исторические «разоблачения» — мол, не тогда поляков выгнали из Кремля, и не те выгнали, кому посвящены памятники, и не тех выгнали, ибо интервенты Кремль не захватывали, их туда впустила собственная русская власть. Семибоярщина, да. Почти «семибанкирщина»…
Ныне праздник в сознании народном можно с основанием назвать состоявшимся. На него и вокруг него планируются акции и манифестации, как государственные и около, так и оппозиционные. И совсем нет прежних предсказаний, что праздник на Руси не приживётся.
Оказалось, прижился.
И в этом смысле действительно закрыл собою 7 ноября. Победа большевизма в 1917 году, может быть, и была, как утверждают многие, неизбежна, но фактом остаётся и то, что обернулась та победа началом смуты. Пострашнее даже той, что была в 1612 году.
У нового государственного праздника предельно верное — и предельно честное! — содержание. Не о первой победе передового отряда рабочего класса в битве за мировую революцию вспоминать. А — о цене смут для людей и страны. Включая, кстати, не только 1612 и 1917 годы, но и смуту 90-х, цена которой в преждевременно оборвавшихся человеческих жизнях тоже была чрезвычайно велика. Да, и ещё нынешнюю смуту на Украине, показавшую, чем могла бы обернуться и наша «семибанкирщина», не победи её единство. В том числе единство элит.
Дело в том, что народного единства по-настоящему, как правило, не бывает. В годы первой Смуты народ одновременно пахал и грабил, героически бился в осадах и выжигал города, собирался в ополчения и примыкал к интервентам. И всё это был один и тот же народ. Подчас — даже одни и те же люди. Есть весьма зримый пример донского казачьего атамана Ивана Заруцкого. Кривая его метаний по Смуте производит оглушительное впечатление: участие в крестьянском движении Болотникова — переход к полякам — служба Лжедмитрию II — приход к 1-му антипольскому ополчению — попытка посадить на трон Марину Мнишек и её ворёнка — выступление против 2-го ополчения Минина и Пожарского — бегство в Астрахань с попыткой снова поднять казаков…
История показывает, что, как правило, народ способен на локальные бунты и подобные метания. Ибо Заруцкий был далеко не один. И поляков в Кремль ввели действительно русские. И ко второму Лжедмитрию, по поводу реального происхождения которого ни у кого не было иллюзий, — к нему в Тушино бегали целыми родами и сёлами.
Но вот большие смуты и революции всегда устраивают всё же элиты.
Они же, соответственно, способны и установить мир и спокойствие в народе. Элиты ведь не из воздуха берутся в конечном итоге. Они сидят, как говорится, на плечах у тех или иных групп общества. Сами ли они это место заняли или люди подсадили их себе на шею, это уже детали с точки зрения исторического процесса. Главное, что обязаны они выражать чаяния этих групп.
Естественно, что дальше всё сложно. И людьми овладевают подчас интересы нисколько не передовые, как формулировал это В. И. Ульянов-Ленин. И овладеть настроениями масс подчас весьма непросто. А ещё труднее, уже овладевши, удержаться от использования их в личных целях. Тем паче, что в вопросах власти личное от общественного и корыстное от идеального отличить и тем более отделить бывает очень даже сложно…
Так или иначе, российские элиты, окунувшись в «семибанкирщину», сумели найти в себе достаточно общих интересов, чтобы вырулить из курса на смуту. Появился лидер, в чьей политической линии эти интересы обретали наибольшую равновекторность. Смута не достигла масштабов нынешнего украинского бедствия. Но тамошние события вживе напомнили: смута здесь. Ей не 400 лет. Она рядом, она шумно дышит смрадом разлагающихся тел и дымком пожарищ. Она опять упивается расколом.
День народного единства в России стал днем размышления о цене общественного мира.
Без смутьянов разберемся.