Экология не дарит надежду, а угрожает катастрофой
После падения Берлинской стены и распада Советского Союза многие верили в окончательный триумф демократий. Жак Рансьер, влиятельный французский философ, скоро увидел недостатки и опасности нового мирового порядка
Ученик Альтюссера и активист Gauche Proletarienne, теперь он работает над вопросами искусствознания и политических наук. В начале 2022 года в издательстве La Fabrique вышел в свет сборник публицистических статей и интервью Рансьера под названием «Бесславное тридцатилетие» (Les Trente Inglorieuses). От войны в Заливе до недавноей пандемии и движения «желтых жилетов» он проводит анализ антиэгалитарных тенденций и выступает против дискредитации социальной борьбы и освободительных движений.
Считаете ли вы возможным надеяться на то, что президентские выборы так или иначе будут иметь положительный результат?
Я не понимаю, каким образом. Во-первых, выборы президента Республики – это не демократический институт. Его придумали монархисты в 1848 г. для противодействия народной власти. Де Голль восстановил их в 1962 г., чтобы придать Республике роялистский душок: один человек концентрирует власть над всем обществом и должен служить лидером всего общества. Этот симулякр демократии в конечном итоге стал инструментом против какого угодно на самом деле освободительного движения. Посмотрите, как в 2017 году энергия «Ночных стояний» была сметена бульдозером избирательной машины. 2022 год обещает стать новым эпизодом комедии, уже разыгранной в 2002 и 2017 годах, когда выступающие за все хорошее левые призвали людей голосовать за кандидата от «разумных» правых, чтобы заблокировать крайне правых расистов. Я с самого начала выступил против этой так называемой логики меньшего зла и показал, что на самом деле она ведет к усилению крайне правых. Последние сегодня имеют гораздо больший вес, чем двадцать лет назад, и их идеи имеют все более широкое влияние на так называемых республиканских правых, которые уже не сильно отличаются от них, и на социалистических левых, которые тоже не сильно отличаются от них.
Как вы думаете, почему сплочение вокруг кандидата во имя «республиканского фронта» только поддерживает идеи, противоречащие идеалу Республики?
Двадцать пять лет назад я опубликовал работу «Семь правил, которые помогут распространению расистских идей во Франции». В ней я показал, как возмущенные разоблачения деятельности ультраправых только их укрепляют, популяризируют их представления, придавая им неотразимый аромат скандала и возлагая им на голову мученический венок. Я вижу, что ничего не изменилось. На самом деле расистские и ксенофобские идеи — едва ли не единственные темы, обсуждаемые в этой кампании. И так называемый республиканский идеал, которым размахивают сторонники «республиканского фронта», сам стал идентитарным и нетерпимым, как мы можем видеть в насильственной инструментализации секуляризма, отвлеченного от своего исторического смысла, чтобы стать средством стигматизации части населения. Это настоящая спираль радикализации. Во время президентских выборов 2017 года я писал, что в 2022 году нас призовут голосовать за добрую республиканку Марин Ле Пен против ее племянницы-экстремистки Марион Марешаль. Разве сегодня не так, разве что вместо второй Эрик Земмур? Я не ожидаю от предстоящих выборов ничего, кроме подтверждения функционирования этого пагубного механизма, который возлагает роль оплота против крайне правых на политический класс, который все больше склоняется к точно таким же идеям.
Почему вы считаете Эммануэля Макрона идеальным пожарным-пироманом?
Не имея никакого идеологического бэкграунда, не принадлежа ни к одной из традиционных политических семей, Эммануэль Макрон не что иное, как выскочка. В результате он тот, кто может манипулировать идеями по своему усмотрению, персонаж, который в каком-то смысле абсолютно пустой. Он может торжественно объявить себя оплотом Республики, делегируя при этом своему министру просвещения задачу сделать борьбу с исламо-лефтистскими взглядами насущной необходимостью в наших университетах, или своему министру внутренних дел — построить плотину против потока миграции. Он представляет собой своего рода сжатую версию системы распространения и обработки идей в политическом классе, где дистанция между правыми и крайне правыми сокращается с той же скоростью, что и между левыми и правыми.
Еще даже не став официальным кандидатом, Эммануэль Макрон уже объявил о «неизбежной» пенсионной реформе в своей будущей программе. Как вы думаете, зачем?
Разрушение распределительной системы, основанной на солидарности, и замена ее индивидуальным частным страхованием — одна из главных целей абсолютистского капитализма. Он сочетает в себе практическую цель: сократить государственные расходы — даже если очень трудно сказать, сколько денег будет реально сэкономлено — с очень символической целью. Наша пенсионная система свидетельствует о времени, когда существовала общественная жизнь, основанная на солидарности, которая давала обычным людям возможность управлять отношением между работой и личным временем. Разрушение всех форм социальной солидарности и, в то же время, структур и площадок для совещаний, в которых принимали участие представители рабочих, является ответом на фундаментальный вызов капиталистической логики, который под видом борьбы с «государством всеобщего благосостояния» устанавливает непосредственную связь между государством и совершенно изолированными индивидами.
Как вы думаете, какая партия или движение способны сформулировать альтернативу этому капиталистическому проекту, который, по вашему мнению, объединяет большую часть нынешнего политического спектра?
Идея такой альтернативы давно связана с марксистской традицией. Даже если так называемые социалистические или коммунистические государства предали все свои обещания об освобождении, марксистский взгляд на историю выжил. Он обеспечивался существованием мощного рабочего класса, который был одновременно социальной группой, боевой силой и формой прообраза грядущего мира. Левые по-прежнему в значительной степени разделяли подобное представление об истории, согласно которому капитализм породил класс, которому суждено было его уничтожить. Но произошло обратное: капитализм уничтожил рабочий класс. Исчезновение промышленной базы в богатых странах с закрытием фабрик и их релокацией было не только способом удешевления рабочей силы и товаров. Она смела и рабочий класс как таковой с его потенциалом борьбы и формами солидарности, заменив его рассеянным пулом прекарных трудящихся, одиноких и бессильных против финансового капитала. Случавшиеся стихийные народные демократические движения, связанные с площадями, такие «возмущенные» в Мадриде, «Захвати Уолл-Стрит», «Ночные стояния» или «желтые жилеты», больше не могут рассчитывать на ушедшую в прошлое социальную поддержку или представление об истории, которое дает надежду.
Разве экология не в состоянии представить новую перспективу для объединяя людей вокруг общих ценностей и целей?
Вместо того, чтобы открыть новый горизонт надежды, экология преподносит нам неминуемую катастрофу. Идее отсутствия альтернативы капитализму, что вбито в нас нашими властями, она противопоставляет другую логику насущной необходимости: гонку за спасением планеты. Нам говорят, что это единственное, что можно сделать. Но вопрос: кто это будет делать? Большинство энвайронменталистских дискурсов хотят преодолеть старые политические разногласия, формулируя условия выживания планеты, но таким образом они обходят вопрос о политическом субъекте: какие силы, какие формы борьбы могут сделать экологию основанием для политики, а не одни лишь эксперты, которые полагаются на добрую волю властителей мира?
Тем не менее, те, кто борется за климат, также осуждают неравенство, считая, что богатые являются причиной большей части выбросов парниковых газов. Разве экология и социальные вопросы не идут рука об руку?
Мы можем сказать, что капитализм несет ответственность за экологическую катастрофу точно так же, как за экономическую эксплуатацию и социальное неравенство. Но указание на общую причину всех зол само по себе не производит никакого добра. И осуждение неравенства до второго пришествия не продвинет это дело ни на дюйм. Только развитие истинно эгалитарных движений может изменить ситуацию. Вы всегда можете призвать лидеров G20 спасти Амазонку, но только люди, которые там живут, действительно борются за нее. Они борются за ее сохранение, а также за то, чтобы показать миру, что они прекрасно понимают, что такое глобальное потепление или биоразнообразие. Равенство развивается только тогда, когда те, кого считают неспособными решать мировые проблемы, решают их самостоятельно. Кроме того, бесконечная демонстрация несправедливости становится составной частью порядка, основанного на неравенстве.
Как нам покинуть эту парализующую логику?
Я не вижу другого пути, кроме расширения деятельности этих автономных демократических движений. Капиталистический интернационал необычайно эффективен; сможем ли мы сформировать в ответ «интернационал эгалитарных движений»? По существу, нынешние великие державы, Соединенные Штаты, Китай, Россия или Европа, не разделяют ничего общего, кроме защиты своих интересов, борьбы за свою власть. Но везде есть люди, которые выступают против и бунтуют, будь то демонстранты в Сантьяго или Гонконге, безземельные крестьяне в Бразилии или фермеры, выступающие против проекта аэропорта Нотр-Дам-де-Ланд. И изобретаются новые формы сопротивления. Обратите внимание, например, на то, как #MeToo создала эффективный способ борьбы с формами насилия, которые оставались скрытыми в сфере частной жизни.
Но почему такое движение, как, например, «желтые жилеты», застопорилось?
«Желтые жилеты» показали нам, как люди, которые должны бояться шевелиться и думать только о себе, могут начать делать прямо противоположное. Они собрались вместе и изобрели неожиданные формы мобилизации, показав, что способность мыслить и действовать на равных существует во всех нас, даже несмотря на то, что система, кажется, обрекает нас на изоляцию. Когда нами движет перспектива более пригодного для жизни мира, мы можем отказаться от того, что имеем, и даже подвергнуть себя риску. Потенциал для расширения был очень сильным в начале этого движения. В Париже на улице возле моего дома школьники начали строить маленькие символические баррикады. Правительство жестоко пресекало это и, в более общем плане, сделало демонстрации на улице опасными. Но, на мой взгляд, замедление движения объясняется не столько этими репрессиями и страхом, который они могут внушать, сколько неспособностью верить в мир, в котором мы могли бы жить иначе.
Но разве в современном обществе мы не получили как новые удобства, так и большую личную свободу?
Эти свободы, там, где они еще существуют, не являются результатом синхронного развития, которое мы привыкли называть прогрессом, когда производство техники, потребительских товаров и личных свобод, казалось, развивалось с одинаковой скоростью. Они были завоеваны в борьбе с репрессивными силами. В 1968 году общество было не менее иерархичным, чем сегодня, но тогда люди чувствовали себя равными и действовали соответственно. Повышение уровня жизни и технологический прогресс не предотвратили сохранение культуры изнасилования и всех форм господства, от которых страдают женщины; то, что заставило мир меняться, - это развитие коллективной борьбы, в которой женщины продемонстрировали силу равенства в действии.
Но горизонт остается неясным…
Я не верю в силу некоей единой модели. У нас была их целая куча, и все закончилось катастрофой. Будущее не создается компьютерными приложениями, оно является результатом реально существующей динамики. В Чили народная мобилизация началась с реакции на рост цен на транспорт и закончилась ликвидацией пиночетовской конституции, в том числе появлением сильного женского движения и борьбой за права народа мапуче. Во всем мире существуют движения, которые заставляют обращать на себя внимание, вдохновляют нас, вместо того, чтобы копаться в поисках правильных рецептов.
Интервью впервые опубликовано 16 января 2022 г.
тэги
читайте также