Хорошо известна лапидарная фраза, произнесенная Наполеоном при встрече с Гёте в Эрфурте в октябре 1808 года: Le destin c'est la politique: «судьба – это политика»
Это утверждение, в то время вполне понятное, хотя и кажущееся революционным, сегодня совершенно утратило для нас свое значение. Мы уже не знаем, что означает термин «политика», и тем более не будем мечтать увидеть в ней свою судьбу. «Судьба — это экономика», — вот рефрен, который десятилетиями твердят нам так называемые политики. И, тем не менее, они не только не перестают называть себя таковыми, но партии, которые они представляют, продолжают называться «политическими», а коалиции, которые они образуют в правительстве, и решения, которые неустанно принимают, объявляются «политическими».
Так что же мы имеем в виду сегодня, когда произносим, хотя и без особой уверенности, слово «политика»? Есть ли у него что-то вроде единого значения или, наоборот, смысл, передаваемый этим понятием конститутивно раздвоен? Терминологическая неопределенность в переводе термина politeia, которую мы уже проанализировали, возникла не недавно. В латинском переводе «Политики», выполненном Леонардо Бруни и опубликованном в Риме в 1492 году вместе с комментарием Фомы, этот термин переводится как gubernatio или respublica (реже civitatis status). Если отрывок, который мы цитировали (1279 а, 25–26), в его латинском переводе гласит: Cum vero gubernatio civitatis et regimen idem significant…, то в предыдущем фрагменте термин politeia переводится как respublica (est autem respublica ordinatio civitatis). Комментарий Фомы, у которого, очевидно, был на руках другой перевод, politeia иногда переводится как policia, а иногда как respublica. Близость термина policia к нашему «polizia» не должна удивлять: фактически до начала XIX в. polizia была итальянским термином, соответствующим politia. Термин «полиция» еще встречается в переводе Плутарха, выполненном Марчелло Адриани и изданном во Флоренции в 1819 году, она «означает порядок, с помощью которого управляется город и удовлетворяются его общие потребности; поэтому и говорят, что существует три вида полиции: монархия, олигархия и демократия».
У немецких теоретиков камерализма и полицейской науки, появившейся и затем распространившейся в Европе в XVIII в., наука о государстве становится наукой об управлении (Regierungwissenschaft), основной задачей которой является Polizei, определяемая - в отличие от Politik, которая отвечает только за борьбу с внешними врагами - как управление порядком в обществе и забота о благополучии и жизни подданных во всех его аспектах. И, конечно, не случайно, что именно Наполеон, который решительно заявил, что политика - это судьба, стал тем, кто придал администрации и полиции современный привычный нам вид.
Административное государство, теорию которого предложили Санстейн и Вермель, которое устанавливается в передовых индустриальных обществах, по-своему сохраняет верность этой модели, в которой государство, кажется, сводится к администрации и менеджменту, а «политика» полностью превращается в «полицию». Показательно, что именно в государстве, понимаемом в этом смысле как «полицейское государство», этот термин, в конце концов, обозначает наименее назидательную сторону управления, т.е. органы, призванные в крайнем случае силой обеспечить осуществление государственного порядка. И все же формальный аппарат законодательного государства не исчезает, как не исчезают законы, которые правительства продолжают издавать, несмотря ни на что, не исчезают и должности и достоинство, которые, согласно конституции, воплощают и охраняют легитимность системы. Несмотря на свои трансформации, сущностная биполярность политической машины, по крайней мере формально, сохраняется.
Quodlibet, 13 марта 2023 г.