С каких-то пор так получилось, что друзей-социологов у меня стало больше, чем друзей-философов. И вот я их эти два последних месяца третировал очередями: ну, почему вы ими не занимаетесь
Почему вы в упор не замечаете толпы на Серова, очереди на еще совсем недавно никому не нужную Кало, откуда столько людей на публичных лекциях и обывателей на либеральных форумах? Одни смеялись, другие отворачивались, а третьи популярно мне объясняли, сколько им нужно потратить сил и времени, чтобы выбить средства на самый банальный опрос.
Сначала я не верил им. Затем пришел в гнев, я обвинял их в непрофессионализме и еще бог знает в чем. Прежде, чем наступит стадия депрессии, наступила стадия торга.
Я готов понять социологов. Все эти годы они занимались исследованием того, что обществом не являлось. Обществом в западном смысле слова, пронизанном буржуазными, то есть городскими ценностями, — то есть тем, чего у нас не существовало в устойчивой форме. Они применяли к его исследованию методики для исследования общества западного, и неудивительно, что получали в ответ на любой вопрос 86%.
Просто напросто объекта исследования не было. Объекта, который был бы живой устойчивой целостностью со свойствами субъекта. А было — да и есть — ну, то что есть и что осталось от еще недавнего прошлого, в котором я еще успел вступить в комсомол.
Всякий субъект, и общество в том числе, это структура для удержания внутреннего противоречия. Почему я считаю, что новые очереди — форма общества, а не просто очереди? По одной простой причине — людям стало жить хуже, но они не перестали тратить время и ресурсы на бесполезное. Люди в очереди за Серовым не выходят оттуда с дефицитом, но тратят время и деньги на то, что нельзя материально измерить в то самое время, когда считается, что материальные стимулы определяют в конечном счете все — во время кризиса. Пир во время чумы, Серов в эпоху санкций — общество это не когда люди вместе с одним ценностями, они могут быть как угодно разделены и конфликтовать по их же поводу. Общество — это не разделение и не объединение, это коллективная способность не быть сводимым к экономическим показателям.
И я спрашивал социологов, симптомом чего являются очереди (кроме того, что людям в многомиллионом городе банально некуда пойти)? Я спрашивал, что заставляет людей входить из дому в поисках сомнительного качества развлечений, и причем еще толпиться? Мне не отвечали.
Возможно моя гипотеза пуста и столь же сомнительна, как удовольствие от Серова, пояса Богородицы или лекции либерального публициста, но она проста — у нас появилось то, чего не знали и не опознали, то чего боялись и чего так ждали, то, что само о себе еще не знает, но уже родилось и проявляет себя в странных формах. Эта вещь — общество.