Приемная сессия в вузах России близится к завершению. Из шлюзов выпускных экзаменов, теперь именуемых ЕГЭ, в водоворот высшего образования поступает новая порция молодых людей. О том, что из себя представляет сегоджня рядовой абитуриент Университета Центр политического анализа побеседовал с деканом Философского факультета МГУ имени
Демотивация
Эпопея ЕГЭ, когда молодой человек выбирает несколько вузов, несколько факультетов, несколько направлений, даже несмотря на введенные ограничения, серьезно повредила мотивации абитуриентов. Поэтому ребята, которые сегодня приходят к нам в Университет, к сожалению не слишком-то заинтересованы в получении выбранной специальности.
Например, у нашего факультета пересечения по принятым от абитуриентов документам с юристами порядка 40−50%. Понятно, что когда выстраиваются рейтинги, даже если ребенок хочет остаться на Философском факультете, мама с папой поведут его на юридический — в том случае, если он проходит по общему рейтингу (в МГУ сейчас есть дополнительные испытания, результаты которых суммируются с баллами ЕГЭ). Думаю, уже лет через пять это даст очень негативный эффект.
Второй негативный момент состоит в том, что современных абитуриентов довольно активно приучают к мысли о том, что образование — это сфера услуг. Здесь мы сталкиваемся с довольно любопытными вещами. Поскольку многие абитуриенты документы свои подают параллельно в разные вузы и на разные факультеты, мы начинаем заранее обзванивать ребят, пытаясь выяснить, когда они принесут подлинники документов в нашу приемную комиссию. И вот здесь, на этом самом первом этапе складываются отношения продавца, в лице которого выступает факультет, и покупателя-абитуриента. И дальше эти отношения проявляют себя уже на первом курсе. К примеру, когда отчисляешь студента, его родители недоумевают: «Как же так? Мы заплатили деньги, а вы его не научили на пятерки!» Хотя очевидно, что наша цель научить того, кто способен научиться.
Те, кто раньше шел на Философский факультет, за исключением тех, кто мечтал стать высокопоставленными партийными работниками, а такие тоже, к сожалению, попадались, были более мотивированные, более взрослые и т. д. А ЕГЭ все сориентировал на школу. Он ведь выстраивает рейтинги не по тому, насколько человек способен к философии или классической филологии. Оценки, даже если они высокие, не говорят о потенции быть философом. Преподавать философию можно обучить, а что касается самой философии — здесь все сложно.
Приведу пример из другой сферы. Раньше в Институт стран Азии и Африки поступали ребята, которые хотели знать китайский язык, и им проводили неофициальный фонетический тест, потому что для того чтобы знать китайский, нужно определенным образом слышать звуки. А сегодня они туда идут по ЕГЭ. Но по ЕГЭ ты можешь пройти хоть на китайский, хоть на японский, однако, способностей у тебя от этого не появится. Система ЕГЭ не столько привела к положительным результатам в виде доступности и т. д., сколько к снижению мотивированности.
Мобилизация
Теперь о позитивном: в первую очередь это касается нашего гуманитарного, философского факультета. Ребята стали моложе. Они стали прагматичнее, мобильнее. Так, получив уже новую мотивацию внутри Университета, они готовы получать знания где угодно — в другом вузе или в интернет-пространстве.
Ребята гораздо лучше знают английский язык. Думаю, настало то время, когда преподавание языка в вузе можно признать анахронизмом. В западных вузах на гуманитарных факультетах язык не дают, его и так все знают. Язык дают в школе. Тем не менее, языковые знания у нынешних ребят стали куда серьезнее.
Наша задача, как преподавателей, как раз найти с ними общий язык. Новое поколение учащихся прекрасно разбирается в информационном пространстве, в новых технологиях. И используя эти современные технологии можно многого добиться. Дошло до того, что я думаю о создании серьезного учебника на базе игрового движка.
Преподавателям стало немного труднее работать. Это не обычное ворчание старшего поколения, а просто темпы развития сегодня стали гораздо выше. Сегодня иногда студенты пятого курса с трудом понимают студентов первого курса. А раньше этот разрыв составлял лет 20.
К тому же студенты стали мобильнее и в теоретическом плане. Конечно, это можно рассматривать и как минус — легкость смены теоретической ориентации, а можно как плюс — когда люди берутся за разработку вещей, которые вчера казались им далекими или недоступными. То есть, они подходят к этому не с точки зрения оценки сложности, а с точки зрения того, насколько они могут это освоить. И они осваивают гораздо больше, чем предыдущие поколения студентов. Тем не менее, пока ситуация не устоялась, минусы, к сожалению перевешивают.
Инфантилизация
Раньше образование выполняло роль социального лифта. К примеру, я сам прошел рабфак. Поступал до армии два или три раза — в университет не прошел, пошел в армию, потом на рабфак, и только потом поступил. Вообще, когда я поступал в университет, мама узнала об этом, когда я уже поступил, пришел домой и ей об этом сказал.
Сегодня же детей в вуз ведут родители, и специальность за них тоже часто выбирают родители. Раньше нельзя было представить, что мамы и папы дежурят у дверей аудиторий, где пишутся тесты, сдаются экзамены, а сегодня это норма. Так что это очень большая проблема, не знаю, как она будет решаться. Это очень деформировало систему образования. Впрочем, ребята в этом не виноваты.
Атомизация
Казалось бы, вовлеченность в социальные сети, распространение интернета должны давать высокий коммуникативный эффект. Но в действительности мы наблюдаем очень низкий уровень социализации у студентов младших курсов. Да, ребята готовы поучаствовать в любой тусовке и даже предложить в ней поучаствовать преподавателям. (Так, мне как-то раз предлагали поплевать вместе с моста — я, конечно, отказался.) Проводятся ими самостоятельно какие-то мероприятия и презентации, но слово «тусовка» очень точно отражает их суть. То есть это отнюдь не соучастие, движимое общей целью и общими задачами.
Все это, я так полагаю, проявляется и в политической сфере. Мы чересчур серьезно относимся к тем же массовым митингам на Болотной площади, а на самом деле, для большей части молодежи это просто одна из тусовок. Сегодня они на Болотной, завтра где-то еще — не принципиально. Они действительно стали достаточно фрагментированы, автономны, индивидуальны, и социализировать их в рамках какого-то серьезного дела уже представляет проблему. К серьезному общему делу, где необходимо разделение ответственности, ребят необходимо специально готовить.
Так, я один из первых ввел довольно много студентов в Ученый совет факультета, хотя некоторые преподаватели были против. А я все время даже немного провоцировал их, мол, давайте, мы хотим услышать, как вы относитесь к преподаванию. По большому счету, ничего острого мы так и не услышали. Ребята достаточно поверхностно, инфантильно относились к работе в Совете, а иногда и вовсе на него не приходили. Нет той потребности, которая была в 70−80 годы, когда само участие молодежи вместе со взрослыми в решении какой-то проблемы приводило к тому, что они становились очень активной средой. Сегодня такая активность не чувствуется, если речь не идет о развлечении.
Но, как всегда бывает, есть и исключения. На нашем факультете есть совершенно потрясающие ребята, которые общаются с Дэниелом Деннетом (один из выдающихся современных американских философов — прим. ред.) по проблемам сознания, в Гренландию ездили на яхте с американскими философами. Впрочем, это нормальная вещь. Поскольку образование становится более массовым, ясно, что уже внутри массового образования выделяются свои продвинутые группы.
Тогда как социальная сеть приучает к дефрагментированному сознанию. Я сам очень активен в социальной сети, в фейсбуке в частности. Здесь действует принцип, который можно сформулировать так: сначала лайкнул, потом прочитал. То есть появляется какой-то текст, человек, поскольку автор — друг или близкий, его лайкает, и только потом встает проблема оценки текста, или даже просто знакомства с ним. Это отвечает общей «попсовости» сознания, которое становится все более клиповым.
Между тем, тот же фейсбук позвволяет делать очень интересные проекты. Мы со студентами один такой проект рассматриваем — сделать некую книжку, в которой сможет участвовать — конечно, с модерированием — большое количество людей. Поэтому здесь тоже общение становится таким с одной стороны очень широким, а с другой — хочется его немного замкнуть, чтобы разговаривали между собой люди заинтересованные в проблеме. Потому что ангажированность в социальные сети ведет к тому, что в вашей дискуссии появляется такое количество людей, которые либо ничего в этом не понимают, либо просто вас оскорбляют, так что смысл дискуссии теряется. Неслучайно в последний год так модно стало чистить список друзей.
Деполитизация
Но, слава богу, студенты не политизированы. Почему я говорю «слава богу»? Потому что вспоминаю подвиг первого избранного ректора Московского университета — Сергея Трубецкого, который не дал студентам выйти на улицы. Я думаю, что это особым образом характеризует Московский университет. Для многих само попадание в Университет уже является достижением такой высокой мечты, что все остальное становится менее значимым. Поэтому мне кажется, что политизация среди студентов сегодня незначительная, и я не рассматриваю это как минус. Не только потому что я не заинтересован в этом как администратор, но и по большому счету, потому что для того чтобы студент уходил в политику нужны очень серьезные основания. Пока нам удается этого избежать, хотя отдельные случаи есть, да и у нас на факультете, как известно, были.
Мне кажется, что увлечение политикой не превратилось в ненужную моду, как это творится, кстати, на западе, где левацкие движения зачастую подавляют само сообщество. Впрочем, понимаю, что с точки зрения людей, либерально настроенных, это наоборот плохо, они скажут: «Вот, наши студенты инертны». Но это уже вопрос позиции: кому что нужно, кто чего ждет? У Макса Вебера есть позиция, и ее придерживаются классические университеты: в университете политики быть не должно, даже если вы изучаете политические науки.
Да, студенты-философы политикой, безусловно, интересуются. Однако интересуются фундаментально. Их интересует не какое-то движение или лидер, а политика как сфера деятельности, больше в аристотелевском смысле, то есть философия политики, ее глубинные основания, а не конкретные действия, или, тем более, достижение какой-то карьерной планки. Они интересуются политикой, но не политизированы, что, кстати, прекрасно.
Беседовал Антон Котенев