Начну с того, что журналистика на войне в глазах многих современных потребителей медийной информации отчасти возвращает сам смысл журналистики
Начну с того, что журналистика на войне в глазах многих современных потребителей медийной информации отчасти возвращает сам смысл журналистики.
У разочарования в СМИ, усугублявшегося в последние годы, довольно много причин. Можно вспомнить и «вызов интернета», на который не каждое традиционное СМИ нашло адекватный ответ. Следует вспомнить и разные формы «огосударствления СМИ», что усилило недоверие к СМИ, которое, кстати, начало формироваться еще в 1990-е, во время коммерческо-политических войн олигархов, происходивших на медийных площадках. Плюс вакханалия совершенно мнениевых суждений, выдаваемых за «экспертные заключения», которые заполонили наши СМИ. И это тогда, когда косная «журналистика факта» стала слишком скучна для современного человека, поэтому спасать репутацию медиа с ее помощью, по сути, означает оставлять себя без массового читателя. Не упомянул вместе с читателями зрителей потому, что телевидение может увлечь зрителя хотя бы картинкой. Газете или даже интернет-ресурсу привлекать внимание читателей, разочаровавшихся во мнениях, но скучающих на фактах — как бы и нечем.
Так вот, военная журналистика способствует определенному преодолению медийного кризиса, общие черты которого я попытался описать выше. Во-первых, многие люди внутренне исходят из того, что журналист не отправится в зону реальных боевых действий только для того, чтобы вводить своих читателей или зрителей в заблуждение. Под пулями обманывать сложнее. Какую-то правду захочется протолкнуть вопреки любому редакционному заказу.
Так что к военному журналисту доверия больше по определению.
Есть что-то такое в природе человеческой — превентивное доверие к тем, кто был на войне. Рискну предположить, что люди склонны в своем отношении к воевавшим даже выносить за скобки вопрос, за правое или неправое дело они воевали? Хэмингуэй сказал про это: «Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь…». Есть такое отношение и к военным журналистам. Перефразируя Хэмингуэя, можно сказать: журналисты, которые работают на войне — самые замечательные журналисты.
Далее, военная журналистика возвращает доверие к телевидению, которое, как казалось многим, было потеряно навсегда. У людей формируется примерно следующее представление: можно соврать в печатном тексте, интернет это вообще гигантское хранилище фейков, а вот телевизионную картинку едва ли будут подделывать. Съемки обстрелов и бомбежек, разрушенные дома, трупы, беженцы, истерические рассказы на камеру о погибших — все это сложно инсценировать в студиях «Мосфильма». Все это правда. Один знакомый сказал мне: «Теперь можно смотреть и государственные каналы. Не хочешь стать жертвой государственной пропаганды — пожалуйста, выключи звук. Но то, что видишь на экране, это же правда!»
Но, как говорится, это только одна сторона дела.
Параллельно всему этому у части общества формируется совершенно противоположное отношение к военным журналистам. Война, как известно, это продолжение политики другими средствами. А информационная война — это продолжение другими средствами самой войны. Следовательно, любые военные журналисты являются участниками военных действий, военных преступлений, если таковые совершаются (а бывают ли войны без военных преступлений?). Следовательно, их смерти совершенно равнозначны смертям военных (комбатантов) и если они убиты стороной, которой мы сочувствуем, значит хорошо, что они убиты.
Не верите? Почитайте комментарии к сообщениям о гибели в Донбассе российских журналистов у оппозиционных блогеров. Логика там такая. Откуда журналисты? Телеканал ВГТРК? Телеканал «Первый»? Убиты? Отлично! Собакам — собачья смерть! Они сами поехали помогать Путину и террористам с оккупантами. Так им и надо.
Можно, конечно, не верить, что такие вещи могут писать люди, уверенные в своей образованности, интеллигентности и приверженности светлейшим ценностям демократии и прав человека чуть ли не на генетическом уровне. Но, увы, это именно так. И ничего удивительного, учитывая специфику проживаемых нами времен, в этом нет. Одно другому не мешает. Кто-то наверняка уверен, что даже предполагает.
Не буду делать вид, что ожесточения не существует на стороне сочувствующих Донбасскому мятежу.
На сегодняшний день в Донбассе погибло трое работников российских медиа, один итальянский фотограф и его помощник.
В сети можно почитать и злые вопросы на тему, почему нет погибших среди украинских журналистов? С явной готовностью позлорадствовать, если такое случится, в ответ на злорадства по поводу гибели российских журналистов.
Так и борются в обществе два противоположных отношения к журналистам на происходящей войне. С одной стороны, лучшие в своей профессии. С другой стороны, враги или пособники врагов. Какое отношение победит? Я не знаю — все зависит от того, заговорят или промолчат в людях разум и совесть. Увидим.
PS: Наверняка найдутся знатоки Хэмингуэя, которые, прочитав этот текст, начнут язвить: «Ха-ха, цитату-то он привел неполную! Продолжение обрезал!» Помню-помню я про продолжение. И текст завершу полной цитатой: «Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь; зато те, кто затевает, разжигает и ведет войну, — свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться».