«Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни». Тони Негри, скончавшийся в Париже в возрасте 90 лет 16 декабря, превратил это изречение Спинозы в этический принцип и политическую путеводную звезду
Завершение третьей и последней части его интеллектуальной автобиографии «Storia di un comunista» представляет собой трогательное размышление о старении как радости жизни и сокращения активности. Негри предлагает преодоление смерти – решительно атеистическую и коллективистскую идею вечности – как суть своей мысли, политики и жизни. Он пишет: «И все же возможность преодоления присутствия смерти — это не мечта юности, а практика старости; всегда помнить, что организация жизни для преодоления присутствия смерти — это долг человечества, долг, столь же важный, как и устранение эксплуатации и болезней, которые являются причиной смерти».
Опираясь, возможно, на далекие воспоминания о своем юношеском католическом активизме, Негри извлекает материалистическое гуманистическое ядро воскресения плоти, противопоставляя его всем жалким культам конечности и бытия-к-смерти. Пожизненная война Негри с дворцами была основана на убеждении, что власть, potestas, питается ненавистью к телам людей и закрепляется тройственным фетишем: патриархат-собственность-суверенитет. Ее apparatchiks и администраторы любят этот пустой силлогизм «каждый человек смертен», который, как утверждает Негри, лежит в основе «ненависти к человечеству, той ненависти, которую производит всякий авторитет, всякая власть, чтобы утвердить и консолидировать себя: ненависть власти к своим подданным. Власть основана на введении смерти в жизнь как повседневной возможности – без угрозы смерти ни сама идея о власти, никакая властная практика не могли бы существовать. … Власть — это постоянные усилия делать смерть присутствующей для жизни».
Для Негри свобода была коллективной борьбой против этой смертоносной силы, борьбой со страхом смерти, с террором, валютой власти. Как сказал поэт-коммунист Франко Фортини в своей интерпретации «Интернационала», chi ha compagni non morirà: те, у кого есть товарищи, не умирают. По ту сторону научного исследования истории и теории философии, государства и права, за бесконечными, но крайне важными поисками революционного субъекта, за чрезвычайно влиятельными феноменологиями власти капитала – от государства-планировщика до кризисного государства и Империи – средоточием жизни и творчества Негри была идея о том, что философия неотделима от практики коллективного освобождения или от коммунизма, понимаемого как «радостная моральная и политическая коллективная мечта, которая борется против троицы собственности, границ и капитала». Эту страсть излучал Тони. Если что-то и выделяло его среди активистов и ученых, так это своего рода безграничное любопытство, откровенное желание тщательно учиться у любого, кто действительно вовлечен в борьбу за освобождение, и которую он всегда видел в самых емких терминах. Это не было клише умиротворенной мудрости – он мог выглядеть и агрессивным, и запутавшимся, и противоречивым. Но неуемный энтузиазм борьбы за свободу даровал ему редкое качество сохранять неуправляемую молодость даже в старости. Тони действительно был мудр, если мудрость влечет веселое презрение к сильным мира сего, то, что Спиноза называл негодованием, «ненавистью к тому, кто причинил зло другому». Эта радость и это негодование помогли ему пережить десятилетие заточения и четырнадцать лет изгнания, карикатур и клеветы, поскольку слишком многие из его поколения стали свидетелями государства в прямом и переносном смысле.
Как в печати, так и вживую Тони имел репутацию оптимиста, граничащего с фантазером, особенно когда дело касалось его представления о множестве – понятии, которое он вместе с его близким другом и соавтором Майклом Хардтом разработал в квартете книг, ознаменовавших целый сезон в интеллектуальной жизни глобальных левых. Многие приверженцы партийной формы пренебрегали тем фактом, что для Хардта и Негри «множество» — это новое имя как для массовой организации, так и для рабочего класса, выброшенного за пределы конвейера. Обвинения в наивности также упускали из виду то, что Тони – что неудивительно для человека, пережившего катастрофические последствия войны в детстве и жестокую реальность тюрьмы во взрослом возрасте – питал глубокую веру в необходимость противостоять реальности духовных и телесных страданий. Его эссе о Книге Иова и работа о Джакомо Леопарди ставили целью осмысление материалистической способности поэзии противостоять трагедии, боли, нигилизму и создавать миры из опыта бессмыслицы, неудач и поражений. Хотя Маркс для Тони был, прежде всего, автором Grundrisse – о «реальном подчинении» и «общем интеллекте», – в "Парижских рукописях 1844 года" есть строка, которая перекликается с этой материалистической поэтикой тела, когда Маркс пишет, что человек есть «страдающее существо; а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью».
Эта бросающая вызов смерти страсть ради всеобщей свободы, которая проходит через страдания, но ставит целью счастье, является точкой, где коммунизм и философия, свобода и мораль встретились для Негри – как в его произведениях, так и в его жизни. Не случайно самые последние страницы своей автобиографии, свои напутственные слова он посвятил борьбе с ультраправыми, которые поглотили его собственное детство и теперь грозят вернуться вновь. Слабость и страх множества, говорит он нам, снова освобождают место для террора, который хочет апофеоза собственности, патриархата и суверенитета, который желает запретить все проявления радости. «Фашизм, — говорит нам Негри, — опирается на страх, порождает страх, формирует и сдерживает людей в страхе». Вопреки лозунгу фашизма «Да, смерть!» Тони прожил жизнь, наполненную мышлением, дружбой, любовью и борьбой. Я не могу придумать лучшего способа почтить его память, чем процитировать последний абзац его автобиографии: «Сопротивляясь фашизму, пытаясь сломить его господство, будучи уверенным в том, что я делаю, я и написал эту книгу. Остается только, друзья мои, уйти от вас. С улыбкой и теплом я посвящаю эти страницы всем добрым людям, которые предшествовали мне в искусстве подрывной деятельности и борьбы за свободу, как и тем, кто последует за ними. Мы сказали, что они «вечны» — пусть вечности хватит и для нас».