То, что творится на Украине - не может описать никто. Сжигают заживо, кажется, обычно в Освенциме, а не в Одессе? В Одессе же Ланжерон, Привоз, веселые трамваи
То, что творится на Украине — не может описать никто. Сжигают заживо, кажется, обычно в Освенциме, а не в Одессе? В Одессе же Ланжерон, Привоз, веселые трамваи и там где-то на вокзал приедет поезд в 7−40? Я заранее извиняюсь перед одесситами за штампы, но вы сами виноваты.
Все потерялись и такого давно не было и не будет уже. Когда харьковская приятельница говорит, что «наши отстояли Одессу, хотя жалко людей» — тогда становится жалко людей. Всех без исключения. Просто дальше — эскалация насилия, я читал, я отвечаю за разговор, извините. Знаете, как это бывает: смерти в Одессе (Одессе!) — это как цитата из песни «есть у революции начало, нет у революции конца».
Взаимная ненависть и тотальное неприятие чужой позиции усиливаются, открывая путь для насилия — это в принципе более-менее универсальный код для любого крупного революционного процесса.
«Взаимодействия двух главных агентов исторического развития — человеческой массы и власти — осуществляется через изменение, трансформацию и правовое упорядочение насилия, а вовсе не через упразднение его как такового. Революция может рассматриваться как дикая реакция на латентные формы насилия, которые приняли социально-удушающую форму. Вместе с тем, революция — это наиболее напоминание о тех врожденных садомазохистских склонностях человека, которые были задавлены в обыденной „цивилизованной“ действительности. В силу этого, революции стремятся опрокинуть весь старый порядок и изменить социокультурную кодировку государственности. Революционный хаос можно рассматривать как раскрытие „варварского“ человеческого естества, запрятанного под ставшей тесной оболочкой „цивилизаторского“ насилия власти», писал в исследовании «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия» российский историк Владимир Булдаков. И он тут прав, сколько бы ни ругали его коллеги — многим бы стоило его прочитать.
Знакомые из Киева меня едва ли, хотя почему едва ли? Уже почти открыто называют врагом — «за оккупацию Крыма». «Вечерний квартал», еще вчера такой элегантно острый, полувсерьез теперь именует меня… Еще вчера было не так, но теперь они считают, что Россия хочет ввести танки на Крещатик.
Правда, это правда. Есть люди, которые этого хотят и живут они не в России. Мы хотим, чтобы вы сам захотели, по любви или за деньги.
Мы не хотим войны, мы любим Украину. Мы любим наших друзей и родственников.
Остальное остается чисто на вашей совести. Вы что, «Белую гвардию» нашего любимого киянина Михаила Булгакова не читали? Не хотели мы вашей смуты, за что вы, братья и сестры (тут пафос уместен), нас так не любите?!
Наших танков не должно быть в Киеве, но для начала разберитесь сами и быстро между собой. Перестаньте убивать друг друга, если не так уж сильно не хотите, чтобы вас пришли спасать русские. Они и так придут — давать вам денег в долг, куда уж денутся, соседи ведь. Любовь, это все, что нужно, давайте заниматься любовью, а не войной. Мы всегда относились к Украине недостаточно хорошо — факт. Как там иронизировали в фильме «О чем говорят мужчины», где герои едут из Москвы в Одессу, через Киев? «Почему Киев мать городов русских» — потому что что мы не должны отрываться друг от друга, чего бы ни хотели политики, хотя таких в Украине (вы так говорите? Но по-русски не так).
Правда, насколько понятно, российские политики не хотят дурного. Можно тысячу цитат из Путина привести, но давайте ограничимся старым «хотят ли русские войны». Никогда не хотят — это ответ. Только если вы не начнете братоубийственную резню.
И тогда сама собой падет великая и незалежная страна, которую мы не хотим терять.
А можно еще раз процитировать великого киевлянина? Он написал когда-то: «Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, — все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила: Дружно… живите.»