Некоторые из самых острых умов ХХ века сходились во мнении, что политическим вызовом нашего времени является способность управлять техническим прогрессом
«Решающий вопрос», - писали они, - «сегодня заключается в том, как политическая система, какой бы она ни была, может быть адаптирована к веку технологий. Я не знаю ответа на этот вопрос. И я не убежден, что это демократия». Другие сравнивали контроль над техникой с подвигом нового Геракла: «Те, кто преуспеет в подчинении техники, ускользнувшей от всякого контроля, и во внедрении ее в конкретный порядок, ответят на проблемы настоящего гораздо лучше, чем те, кто попытается высадиться на Луну или на Марс с помощью техники».
Дело в том, что силы, которые, казалось бы, направляют и используют технический прогресс в своих целях, на самом деле более или менее бессознательно сами находятся в его подчинении. Как наиболее тоталитарные режимы, такие как фашизм и большевизм, так и так называемые демократические режимы разделяют эту неспособность управлять техникой до такой степени, что в итоге они почти непреднамеренно трансформируют себя в направлении, требуемом теми самыми технологиями, которые, как они считали, они используют для своих целей. Ученый, давший новую формулировку теории эволюции, Луис Больк, рассматривал гипертрофию технического прогресса как смертельную опасность для выживания человеческого вида. Прогресс как научных, так и социальных технологий приводит к реальному подавлению жизненной силы, так что «чем больше человечество продвигается в технической сфере, тем ближе оно подходит к той фатальной точке, когда прогресс будет означать разрушение. И уж точно не в природе человека останавливаться перед лицом этого». Поучительным примером может служить технология производства оружия, которая создала устройства, использование которых подразумевает уничтожение жизни на земле - следовательно, и тех, кто ими обладает и кто, как мы видим сегодня, продолжает угрожать их применением.
Возможно, неспособность управлять техникой заложена в самом понятии правительства, то есть в идее, что политика по своей природе кибернетична, то есть это искусство «управления» (kybernes - по-гречески лоцман корабля) жизнями людей и их товарами. Техникой нельзя управлять, потому что она сама является формой управления. То, что традиционно понималось - от схоластики до Шпенглера - как инструментальная природа техники, выдает инструментальность, присущую нашему представлению о политике. Главным здесь является идея о том, что технический инструмент - это нечто, что, действуя в соответствии со своей собственной целью, может быть использовано для целей внешнего агента. Как показывает пример топора, который рубит в силу своей остроты, но используется плотником для изготовления стола, так и технический инструмент может служить чужой цели лишь постольку, поскольку он реализует свою собственную. Это означает, в конечном счете, как это видно на примере самых современных технических устройств, что технология реализует свою собственную цель, очевидно служа цели других. В том же смысле политика, понимаемая как oikonomia и правительство, является той операцией, которая реализует цель, кажущуюся выходящей за его пределы, но на самом деле имманентную ему. Политика и техника отождествляются, то есть сводятся друг к другу без остатка, и политический контроль над техникой оказывается невозможен, пока мы не откажемся от инструментальной, то есть правительственной, концепции политики.
Quodlibet, 2 января 2023 г.