Каковы движущие силы сенильного капитализма? Я перечислю пять из них без особого порядка, а затем перейду к обсуждению их взаимосвязей:
Капиталистический вечный двигатель
Исчерпав потенциал монетарных уловок, финансовые элиты загнали себя в угол. Основанная на долгах спекулятивная система, которую они накачивали десятилетиями посредством печати денег и искусственного подавления процентных ставок, больше не может существовать без значительного «сопутствующего ущерба». Иллюзия буржуазной экономической теории о том, что деньги могут двигаться автономно, как в вечном двигателе, наконец разоблачается. Нынешний всплеск инфляции является первым очевидным симптомом раковой болезни, которая быстро распространяется по всему социальному телу, заставляя значительную часть населения, включая все менее платежеспособный средний класс, выбирать между тем, чтобы накрыть стол и оплачивать счета. К настоящему времени должно быть достаточно ясно, что любая программа по накачке денег, которая отчаянно необходима для поддержки финансового сектора, вызовет дальнейшее снижение покупательной способности, что потребует новых творческих методов контроля над обнищавшими массами. Альтернативой этому сценарию является то, что центральные банки будут продолжать повышать ставки до тех пор, пока рыночные пузыри не лопнут, что приведет нас непосредственно к сценарию жесткой посадки.
Иллюзия вечного финансового двигателя работает следующим образом: расширение предложения кредита втягивает деньги в рисковые активы, стоимость которых растет по мере увеличения спроса; быстро растущие финансовые активы затем служат залогом для больших объемов заимствования, запуская петлю обратной связи, где кредит подпитывает оценку активов, подпитывая залог, подпитывающий кредит. В иллюзии вечного расширения ликвидности единственное, что имеет значение, — это использование капитала для покупки активов, чтобы использовать их в качестве залога для получения большего количества кредитов. И пока держится самореализующаяся петля, обязательства по обслуживанию долга можно пролонгировать. Но если процентные ставки растут, а залог падает в цене, заемщик вдруг начинает паниковать и продавать активы, что вскоре вызывает стадное поведение. При ухудшении обеспечения активы рискуют упасть ниже непогашенной задолженности, что приведет к истощению ликвидности и, в конечном итоге, к лопанию пузырей. Это та стадия, к которой мы приближаемся, когда фальшивая петля накопления богатства превращается в смертельную спираль: стоимость активов падает, залог сокращается, кредит рушится. Парадокс нашего времени состоит в том, что спекулятивные деньги, надувающие пузыри, не имеют реальной стоимости; но если пузыри лопаются, начинается ад.
Стоит напомнить себе, что на глобализированном Западе мы уже заложили все, что у нас есть. То есть у нас (государств, предприятий, семей) нет ничего, кроме нашего долга, концы которого уходят под воду. И поскольку глобальное казино грозит обанкротиться, наши кукловоды слишком хорошо понимают, что они должны действовать быстро, если хотят сохранить власть и привилегии. Важно то, что они знают, что их единственный шанс продолжать наводнять рынки нужными объемами искусственной ликвидности требует контроля (с помощью авторитарных мер, узаконенных чрезвычайным положением) свободного падения реальной экономики по мере того, как она сжимается до стагфляции. Ярко начавшийся псевдопандемией, сегодня этот процесс продолжает происходить под скоординированным наблюдением центральных банков, чьи повышения ставок только щекочут инфляцию, но еще больше снижают реальный спрос.
В этом отношении недавнее повышение стоимости энергии также следует рассматривать в контексте как часть более широкой попытки декомпрессии легковоспламеняющейся системы – эквивалент тщательного обезвреживания бомбы. Санкции в отношении России с самого начала были фарсом, а для Европы — мазохистским упражнением по той простой причине, что Россия продает свою нефть и газ Китаю со скидкой, а Китай экспортирует их в Европу с наценкой. Точно так же цель корпоративной «борьбы с изменением климата» состоит в том, чтобы навязать более низкий уровень жизни тому самому рабочему и среднему классам, которые всего пару лет назад все еще были вовлечены в утопию бесконечного роста и бездумного потребления. Сегодня Украину можно рассматривать как трагический символ такого контролируемого сокращения экономики: благодаря цинично затянувшейся прокси-войне стране грозит уничтожение ее промышленной инфраструктуры. Примечательно, что 28 декабря 2022 года Ларри Финк (генеральный директор BlackRock) и обожествленный Владимир Зеленский договорились скоординировать инвестиции для восстановления Украины, подтвердив знакомую схему, согласно которой опустошение всей страны является возможностью для финансовой экспансии. Вот причина, по которой Запад направляет Украине сотни миллиардов долларов, вместо того, чтобы сесть за стол переговоров.
Контролируемое падение спроса в реальной экономике сейчас необходимо, поскольку финансовая аристократия хочет предотвратить или отсрочить сдувание спекулятивных пузырей. Это означает, что капитал может самовоспроизводиться только за счет увеличения разрыва между горсткой сверхбогатых собственников («ключевых финансовых игроков») и обедневшим плебеем, который должен:
1) ничем не владеть и при этом быть счастливым;
2) жертвовать своими личными свободами (в том числе свободой слова, все более подавляемой гротескно сверхрегламентированным культурным дискурсом);
3) передать свое право на существование государству, чья биополитическая роль заключается в управлении этим правом от имени транснационального капитала.
К сожалению, эту темную фазу «кризисного капитализма» сильно недооценила — используя эвфемизм — наша «радикальная» левая интеллигенция (от Ноама Хомского до Славоя Жижека), которая, как собаки Павлова, приветствовала «возвращение государства» в качестве признака эмансипации. Их нежелание понять элементарную связь между глобальной экономикой, зацепленной за растущие горы необеспеченного ничем кредита, и государственным авторитаризмом предполагает, что они теперь примеривают на себя весьма зловещую форму консерватизма.
Особенно болезненно было наблюдать удручающую близорукость левых, когда недавно было объявлено глобальное чрезвычайное положение в сфере здравоохранения. COVID-19 был не бубонной чумой нового тысячелетия, а финансовым переворотом, вызванным крупнейшей и самой зрелищной операцией по «промыванию мозгов», которую когда-либо видело человечество. Она нужна была для того, чтобы скрыть тот факт, что неизлечимой болезнью заражена именно система, а не население планеты. По иронии судьбы или нет, но левые, похоже, не могут принять тот факт, что сам капитализм со всеми его привычными категориями устаревает и может только имитировать жизнь, которой у него нет, мобилизуя страх, чтобы заставить обнищавшие массы подчиняться. COVID-19 был прежде всего пандемией страха, пагубные последствия которого для человеческого сознания и тела остаются неизвестными. Когда у вас есть «вакцины», представленные в качестве волшебного средства (эффективность 95%, как нам сказали!) против болезни с коэффициентом выживаемости 99,8%, как можно не почувствовать запах крысы? Точно так же ни один из наших антикапиталистических гуру не был обескуражен, когда компания Pfizer признала, что не имеет ни малейшего представления о том, действительно ли их сыворотки останавливают передачу вируса — тогда когда именно прекращение заражения преподносилось публике как неоспоримая научная истина, стоящая за дискриминационными мандатами. Точно так же не было заметно никакого возмущения, когда были опубликованы «файлы Twitter» (26 декабря 2022 г.), раскрывающие факты давления, которое оказывало правительство США с целью манипулирования научными дискуссиями о COVID-19 и подавления критической журналистики. Насколько далеко зашли левые радикалы, если они не смогли распознать преступную ловкость рук чрезвычайного капитализма? Поддерживая глобальную дискриминацию и разрушение под фальшивыми этическими предлогами, большинство сегодняшних левых выполняют работу правых более эффективно, чем сами правые.
В то время как постепенно приходит осознание того факта, что нас массово обманули, большинство людей предпочитает продолжать прятать голову в песок: лучше ничего не знать, чем удостовериться в своей чрезмерной доверчивости. И тем не менее, нет смысла обвинять друг друга. Вместо этого крайне важно напомнить себе, что пресловутый вирус оказался невидимым щитом, который использовали для предотвращения банковского и финансового кризиса, который затмил бы 2008 год, и в то же время стал бы провозвестником глобальной чрезвычайной стратегии для скоординированного управления массовым обнищанием – не только на периферии капиталистического мира, но и в его центре. Весьма показательно, что сейчас нас уговаривают принять экономическое свободное падение как судьбу: несколько мифическую стагфляцию, вызванную внешними и во многом неуправляемыми триггерами (пандемия, война на Украине, изменение климата), а не от загнивания нашей экономической модели. Оглядываясь назад, можно даже оценить злой гений системы, которая скрывает свой массовый социальный, экономический и культурный коллапс за мелким и невидимым козлом отпущения.
Пыхтящие пузыри
На протяжении всего 2022 года глобальному финансовому казино угрожало множество серьезных проблем. В общей сложности акции и облигации потеряли более 30 триллионов долларов. Индекс Nasdaq закрыл год на уровне -33%, что является худшим результатом с 2008 года. Глобальный объем долга с отрицательной доходностью сократился с 18,4 триллиона долларов в декабре 2020 года до 686 миллиардов долларов в декабре 2022 года (что, несмотря на вводящую в заблуждение реакцию СМИ, является плохой новостью для мирового долгового пузыря, так как это означает, что облигации падают). Естественно, повышение ставок несет ответственность за потерю рыночной стоимости. Последнее, однако, произошло на фоне рекордных корпоративных выкупов (которые искусственно завышают цены акций, одновременно увеличивая прибыль корпораций). Следовательно, несмотря на удар, сегодня рынки продолжают вести себя как казино в Лас-Вегасе, а центральные банки с радостью играют с казино (которое, как известно, всегда в выигрыше). При действующем в настоящее время режиме количественного ужесточения система буксует. Тем не менее, кавалерия центральных банков вернется с более продолжительными денежными вливаниями, как только сочтет это необходимым — скорее всего, под защитным щитом следующей чрезвычайной ситуации.
Более того, если глобальный индекс ликвидности сейчас быстро снижается (после более чем десятилетия искусственного роста), в последний день 2022 года было зафиксировано рекордное значение депозитов обратного репо в ФРБ Нью-Йорка: $2,5 трлн у 113 контрагентов. Это означает, что, пока мы, обычные люди, пытаемся выяснить, как оплачивать ипотечные кредиты и счета, инвесторы размещают непомерные суммы наличных денег в ФРС, поскольку механизм обратного репо гарантирует более высокую доходность, чем рыночные инвестиции (текущая ставка репо составляет 4,3%). И пусть для такой операции с репо требуется лишь небольшое увеличение риска контрагента, это все же означает, что большие объемы необеспеченной ликвидности, несущие огромный инфляционный потенциал, остаются запертыми на финансовых рынках, таким образом, не проявляясь непосредственно как реальный спрос - именно такая стратегия с 1990-х годов использовалась для подавления инфляции. Однако срок годности этой временной лазейки истек, поскольку куча фиктивного капитала увеличилась до такой величины, что ее уже невозможно сдержать. По сути, она уже давно начала каннибализировать реальную экономику.
Уже довольно давно мировой капитал танцует под мотив песни про мыльные пузыри. С начала тысячелетия наш мир находится в плену клонирования финансовых пузырей, от пузыря технологий до пузыря ипотек и суверенных облигаций, каждый из которых зависит от бешеного накачивания ликвидности и подавления ставок по облигациям, любезно предоставленных центральными банками. Что еще более важно, это именно то, что поддерживает реальное капиталистическое производство (т.е. наше общество). Таким образом, первоначальная логика переворачивается: спекулятивные пузыри теперь являются системными движущими силами, тогда как в прошлом они были изолированными явлениями как во времени, так и в пространстве. Их нынешний онтологический характер делает их несравнимыми, например, с голландской тюльпаноманией 1630-х годов или схемой Понци компании Южных морей 1720 года (построенной на прибыли от работорговли), поскольку, когда эти пузыри лопались, они уступали место новым циклам реального накопления, т.е. новой массовой эксплуатации рабочей силы, в то время как сегодня лопнувший пузырь может превратиться только в другой пузырь. Главный вывод состоит в том, что огромная доля реального производства уже является частью спекулятивного процесса. В то же время финансовый конвейер достиг почти полного отключения от трудового общества. Нас похитил невидимый самовоспроизводящийся механизм, чья абстракция настолько велика, что мы о нем не имеем ни малейшего представления.
Повторим ключевой момент. Раздувание пузыря требует «горячего воздуха» в виде заемной ликвидности. Легкие системы — это ее рынок облигаций, место, где торгуются долговые ценные бумаги. Если необходимо привлечь капитал для инвестирования в активы или для финансирования государственных расходов (включая войны), выпускаются облигации, которые обязывают эмитента погасить их стоимость с договорной датой погашения и процентной ставкой. Корпорации выпускают облигации, как и правительства. Наша система теперь экзистенциально зависит от стремительно растущего количества облигаций, с помощью которых инвесторы получают кредит, необходимый им для спекуляций на финансовых рынках. Агрессивное заимствование с целью инвестирования — это рискованная стратегия, известная как кредитное плечо, составляющая ДНК современного чрезмерно финансиализированного капитализма. В 2019 году экономика пузыря снова оказалась на грани нервного срыва из-за истерического поведения токсичных деривативов и резкого роста процентных ставок на рынке репо. COVID-19 стал ответом на этот катастрофический риск: циничным ответом на надвигающийся финансовый Армагеддон. Недавний сброс данных Федеральной резервной системой Нью-Йорка показал, что в 2019–2020 годах проблемным мегабанкам было предоставлено в общей сложности 48 триллионов долларов дешевых кредитов с поправкой на срок — намного больше, чем могли себе представить самые сумасшедшие в шапочках из фольги. Этого нельзя было бы достичь без блокировок и других ограничений, помогающих «изолировать реальную экономику от ухудшения финансовых условий» — если заимствовать из документа БМР, опубликованного в июне 2019 года.
Теперь мы приближаемся к тому, что для пузырящегося капитализма является экзистенциальным моментом истины. Предохранителем от следующего взрыва бомбы является долговой рынок, и он уже загорелся. Облигации больше не имеют «справедливой цены» в соответствии с мифологическим законом спроса и предложения. Согласно этому закону, когда облигация пользуется большим спросом, ее цена растет, а доходность (и, следовательно, процент погашения) падает; и наоборот, когда спрос на облигацию падает, ее цена также падает, а доходность (и процент погашения) растет. Более высокие ставки по облигациям должны обеспечить выпуск «горячего воздуха» в любом пузыре активов, поскольку менее доступные облигации ведут к утечке ликвидности. Другими словами, рынок облигаций должен выпустить пар, когда облигации имеют высокие ставки, тем самым предотвращая перегрев экономики. Однако состояние всей финансовой метавселенной в настоящее время систематически искажается центральными банками, которые посредством масштабных вливаний ликвидности в последние десятилетия создали монстра Франкенштейна, которого они больше не могут контролировать. Текущая серьезная турбулентность на рынках облигаций во всем мире, когда доходность демонстрирует признаки структурной нестабильности, предполагает, что у центральных банков заканчивается клей, чтобы залатать трещины в кредитной системе. Если в принципе нет конца созданию кредита, последствия непрерывной искусственной инфляции активов больше не могут быть преодолены с помощью одной только экономической политики. Как должен был научить нас COVID-19 — включая тех псевдолевых ученых и интеллектуалов, которые давно отступили в безопасное убежище «культурных войн», — элиты готовятся к тотальной социальной войне.
Разрушительный потенциал долговой лавины настолько огромен, что его уже невозможно скрыть. Или, вернее: он настолько угрожающ, что его приходится скрывать. В декабре прошлого года БМР выпустил предупреждение относительно ошеломляющего сверхбалансового долга финансовых учреждений и фондов на сумму более 80 триллионов долларов — сумма, превышающая общий объем номинированных в долларах казначейских векселей, репо и коммерческих бумаг в обращении вместе взятых. Это деривативный долг, который не фиксируется обычной статистикой: в основном это сложные спекулятивные инструменты, такие как валютные свопы и форварды. БМР утверждает, что этот невидимый долг вырос с 55 трлн долларов до 80 трлн долларов за десятилетие, а ежедневные сделки по валютным свопам составляют колоссальные 5 трлн долларов в день. Финансовые учреждения и пенсионные фонды США имеют в два раза больше долларовых обязательств по валютным свопам, чем сумма долларового долга, которая числится на их балансе. Иностранные банки имеют деривативные долги на сумму 39 триллионов долларов, которые также не показываются, что «более чем в 10 раз превышает их капитал». Это долговое бремя является бомбой замедленного действия в самом средоточии мировой экономики.
В то время как после глобального финансового кризиса 2008 года ФРС заявила, что начала проводить строгие стресс-тесты для глобальных системно-значимых банков, раскрытие БМР информации о необъявленных деривативных долгах возвращает нас во времена Алану Гринспена и его председательства в ФРС с 1987 по 2006 год, когда Уолл-стрит разрешили накопить кучу токсичных деривативов, которая взорвалась в 2008 году. То, что ничего не изменилось, не является секретом, поскольку кредитование было главным инструментом системы на протяжении последних четырех десятилетий. Однако в замкнутой среде всегда скрывается заражение. В то время, когда долг, номинированный в долларах, становится дороже из-за роста процентных ставок, дефолт глобальной банковской системы или срочная распродажа финансовых активов являются вполне реальными, как и последующий крах. По этой причине система должна найти причины, чтобы сохранить свою ликвидность любой ценой, а также справляться с последствиями, включая девальвацию валюты и рецессию.
На самом деле, единственным вариантом, оставшимся для режима пузыря, пропитанного долгами, может быть обесценивание валюты. Как уже некоторое время предсказывали некоторые финансовые аналитики, мы сталкиваемся с перспективой того, что самая большая куча облигаций в истории будет смыта цунами ликвидности по щелчку мыши. Несмотря на нынешнюю ястребиную позицию центральных банков, вскоре они могут быть вынуждены уничтожить свои фиатные валюты в попытке защитить рынки облигаций. Затем долговой пузырь, превращающийся в денежный пузырь, может проложить путь к широко анонсированной системе на основе цифровой валюты центробанков. На самом деле, мы уже имеем дело с куда более чреватым инфляцией печатанием денег, о чем свидетельствует не только замедление темпов повышения ставок, но и вливания ФРС ликвидности репо, которые уже затмевают скромное количественное ужесточение Пауэлла (-2,4% в 2022 г. по сравнению с + 76,7% в 2020 году и +18,9% в 2021 году). Суть в том, что наши социальные отношения остаются заложниками астрономического расширения спекулятивной ликвидности. В этом отношении важнейшая проблема, с которой сталкиваются транснациональные организации, такие как БМР, ВЭФ, МВФ и Всемирный банк, заключается в том, как спасти пузыри, в то же время продавая нам историю о том, что сокращение реальной экономики (которое на самом деле является коллапсом в замедленной съемке) является следствием неудачной череды событий.
Новые перспективы
Настоящий сдвиг парадигмы в рамках капитализма произошел несколько десятилетий назад, когда появился новый тип финансового капитала, который качественно отличается от своего предшественника[1]. С 1980-х годов финансовая абстракция (т.е. спекуляции ценами на активы) перестала быть придатком к процветающей и расширяющейся «реальной экономической абстракции» — общественно-историческому дискурсу, основанному на соответствии между данным количеством рабочего времени и данным объемом денежного вознаграждения (зарплаты). Скорее, финансовая «индустрия» теперь является и движущей силой, и путем отхода от социального нарратива, который около пяти столетий назад основал капитализм, когда рабочая сила впервые появилась как товар, обмениваемый на рынке. Как указывалось выше, в настоящее время наблюдается растущий разрыв между сильно растянутой кредитной цепочкой и общей массой стоимости, создаваемой трудом, а это означает, что поддержание видимости, что все в порядке, становится все более проблематичным. С 2001 года мы стали свидетелями огромного перетока ликвидности на рынки облигаций и недвижимости, породившего беспрецедентные пузыри не только в США и Великобритании, но также в Китае и Европе. Это создало качественно новое сочетание спекулятивного роста и экономики, основанной на реальном производстве и потреблении товаров.
В течение инкубационного периода бегство в будущее необеспеченного кредита не приводило к инфляции. Однако сегодня абсурдно все еще полагать, что масса фиктивного и спекулятивного капитала останется в ловушке финансового сектора. Скорее, он колонизировал реальный мир, подвергая эрозии как нашу покупательную способность, так и модель капитализма, в которой, как мы все еще думаем, что живем. Внутренний предел реального накопления действует как вентилятор, сдувая капиталы в сторону виртуального пространства транснационального обращения финансовых активов, которые подпитываются от растущих штабелей самоуничтожающихся долгов. Это не патологическая порча исходной капиталистической модели, а логическое следствие ее структурного кризиса: общее падение массы прибавочной стоимости больше, чем увеличение относительной прибавочной стоимости отдельных капиталов, конкурирующих друг с другом посредством снижения стоимости рабочей силы.
Это означает, что капиталистический дискурс сейчас сломался, необратимо повредив фундамент своего социально-исторического нарратива. Начиная с Третьей промышленной революции 1970-х годов, продуктивное использование технологий снижения затрат сделало производительный наемный труд все более ненужным, тем самым препятствуя созданию новой прибавочной стоимости и запуская имплозивную спираль. С тех пор финансовая поддержка трудового общества превратилась в его основу и смысл существования. Финансиализация экономики была историческим ответом на упадок фордизма. Сегодня наша жизнь остается заложником великой иллюзии, что финансовый капитал, сделав свою первоначальную формулу устаревшей, способен превратиться в вечный двигатель. Тем не менее, поскольку глобальный непроизводительный труд перешагнул критический порог, девальвация валюты неизбежна — экономический шок, который неминуемо обернется сильным потрясением для общественного сознания в целом.
Система пузырей нынешних масштабов не может сосуществовать с реальным ростом, т.е. с процветающим массовым потреблением и массовым производством. Если бы текущий объем фиктивного капитала свободно циркулировал в экономике, то это вызвало бы гиперинфляцию, которая до нынешних пор экспортировалась на забытую периферию глобализованного мира[2]. Текущий сценарий для эндшпиля, в котором мы очутились, является результатом чрезвычайного роста кредитной зависимости в течение всего ХХ века, что означает, что деньги не могли сохранить свою прежнюю форму, то есть свою конвертируемость в твердый актив. Уже Первая мировая война показала, что больше невозможно финансировать войну валютой, обеспеченной золотом. Увеличение долга, связанное со Второй мировой войной, и последующий фордистский бум в конечном итоге привели к решению в 1971 году отказаться от золотого стандарта. На этом этапе деньги утратили свою сущность, что буржуазная экономическая теория (или неоклассическая экономическая теория) совершенно никак не могла понять. В этом отношении даже кейнсианство было просто попыткой спасти капитализм от самого себя, в частности, посредством дефицитных расходов: увеличение государственного долга должно было возродить трудовую экономику. В то же время марксистские рабочие движения так и не учли полностью марксовой критики стоимости. Вместо этого они сосредоточились на борьбе за перераспределение, но всегда в рамках онтологического горизонта капитала. После 1971 года деньги как «средство сбережения» стали простой условностью без объективных оснований в социальных отношениях. Логическим и неизбежным следствием этой утраты стоимости-субстанции, которая при неолиберализме привела к идеологии «роста без труда», является структурная девальвация: либо инфляция, либо насильственная дефляционная волна, вызванная рыночным крахом.
Эта тенденция необратима. Ни один сектор экономики не может вернуться к реальному росту и вернуть нас к чему-то хотя бы отдаленно похожему на фордистский период, который сам по себе уже подпитывался экстраординарными вливаниями государственного кредита. Когда фордистский цикл накопления ударил по тормозам, стало невозможно мобилизовать новое массовое обратное поглощение труда, вот почему фиктивный капитал сегодня достиг онтологического статуса: он компенсирует постоянное снижение производства прибавочной стоимости. Мечта об устойчивом росте, поддерживаемом массовым потреблением, превращается в кошмар, и большинство сегодняшних потребителей уже исчерпали себя. Фаза антиутопического капитализма, в которую мы вступили, характеризуется производительностью без производительного труда, а это означает, что трудовое общество в целом умирает. Конечно, многие предприятия будут продолжать конкурировать, используя все более сложные технологии, эксплуатируя обнищавшую рабочую силу; но социальная связь, организованная вокруг наемного труда, может только продолжать разрушаться.
Чтобы научиться критически рассматривать крах сенильного капитализма, нужно в качестве основного предварительного условия научиться сопротивлению потокам лжи и отвлечения внимания, неустанно производимых информационной сферой. Средства массовой информации никогда не сообщат нам о причинах структурно несостоятельной экономики по той простой причине, что они являются ответвлением этой обанкротившейся системы. Наоборот, они попытаются убедить нас искать в другом месте: пандемии, войны, культурные предрассудки, политические скандалы, природные катастрофы и т.д. Хотя реакционные СМИ больше не могут скрывать падение экономики, они научились винить в этом внешние события. По правде говоря, наши текущие экономические проблемы являются второй частью кризиса 2008 года, частью системного коллапса, настолько острого, что его причина теперь систематически переносится на идеологически манипулируемые или соответствующим образом сфабрикованные глобальные чрезвычайные ситуации.
Можно утверждать, что трезвый взгляд на наше состояние требует усилия мыслить против нас самих, поскольку, как правило, субъект, который «органически принадлежит цивилизации, не может определить природу болезни, которая подтачивает его»[3]. Конформизм и нарочитое невежество бесконечно более заразительны, чем сила, необходимая для преодоления современных предрассудков. Большинство из нас полны решимости продолжать спать, предпочитая верить, что то, что мы переживаем, является лишь временным сбоем. Тем не менее, мы должны набраться смелости, чтобы смотреть сквозь дымовую завесу, скрывающую разлагающуюся субстанцию нашего мира. Охранительный разум опасен для жизненной силы мысли. Он колонизирует не только сознание, но в особенности бессознательную привязанность к устаревшим категориям уходящей в прошлое цивилизации.
Всякая цивилизация защищает себя, проводя черту между конституирующим ее порядком и злонамеренным другим. Зло должно быть проецировано за пределы господствующего социального тела, если оно хочет сохранить иллюзию своей состоятельности. Тем не менее, глобальная цивилизация, находящаяся на грани дефолта своей собственной ценности (самовозрастающей ценности, называемой капиталом), больше не может полагаться исключительно на борьбу с локальными врагами — она должна обозначить глобальных и вездесущих злодеев. Вот почему украинская война, пришедшая на смену пандемии, с самого начала изображалась как некая синекдоха глобального конфликта: нужно постоянно напоминать, что «доктор Стрейнджлав» где-тоо рядом. Страх перед вирусом сменился тиканьем часов Судного дня. Таким образом, война действительно превращается в идеальное продолжение пандемии: идеологическая ширма, скрывающая болезненную повседневную реальность вокруг нас, от рецессии до структурной инфляции и массовых корпоративных увольнений. Более того, война допускает как денежную экспансию за счет финансирования военно-промышленного комплекса, так и системную автоиммунизацию через перерисовку границы между нами (морально и культурно их превосходящими) и ими (варварами). В этом отношении геополитическая напряженность между глобализированной западной моделью во главе с США и формирующимся многополярным миром (БРИКС+) является, строго говоря, следствием продолжающегося экономического коллапса. Готовящаяся «новая холодная война» уже учтена, поскольку ни кто иной, как Morgan Stanley, утверждает, что перестройка многополярного порядка теперь в приоритете.
Но независимо от того, где вы находитесь на геополитической шахматной доске, общая проблема, с которой сталкивается каждое капиталистическое государство и надзирающая за ним транснациональная аристократия, заключается в том, как контролировать волны массового недовольства, возникающие в связи с растущим обнищанием. Достаточно просмотреть свежую декларацию G20 или последнюю программу ВЭФ в Давосе, чтобы увидеть, что главная забота элит состоит в том, чтобы убедиться, что растущий уровень глобальной бедности пересекается с «глобальными решениями», начиная от цифровых удостоверений личности, связанных с программами вакцинации, до выпуска цифровых валют ЦБ. Глобальное сотрудничество — это идеологический лозунг сверхбогатых людей, стремящихся управлять все более стагнирующим населением мира. В этом отношении неофеодальный дух нашего времени лучше всего отражает «модель изоляции»: с одной стороны, мы склонны забывать, что миллионы социально исключенных людей уже жили в «условиях изоляции» и до пандемии, в замкнутых пространствах пригородных трущоб и сельской местности без надежды найти работу и приобрести товары первой необходимости; с другой стороны, новые итерации модели изоляции будут распространяться на большинство из нас в ближайшем будущем, якобы для защиты от глобальных угроз.
Поэтому крайне важно осознать, что мы находимся на краю полного социально-экономического краха. Те, кто находится у финансовой кормушки, будут и далее провоцировать конфликты и трения всех видов, чтобы скрыть системный крах. Каждый конфликт, геополитический или иной, начинается и заканчивается внутри «кризисного капитализма». Кончина социализма в 1980-х годах приподняла завесу майя. С тех пор, как сказал бы буддист, «два — это заблуждение»: существует только одна социально-экономическая догма, и она уже не работает. Сохранение потребительского капитализма при одновременном увеличении долга до бесконечности теперь невозможно. Куча долговых расписок выходит за рамки того, чем мы владеем в качестве залога (по сути, наших активов, рабочей силы и жизней), в то время как фиатные валюты уже давно начали свое путешествие в страну мусора. Вся банковская система вот-вот рухнет, поэтому ей так отчаянно нужна новая инфляционная ликвидность, чтобы удержаться на плаву. Великая перезагрузка — это авторитарная попытка наших хозяев отреагировать на эту системную угрозу, взяв нас в заложники и оставшись у руля. Все остальное — управление восприятием.
[1] См. Kurz R. Schwarzbuch Kapitalismus. Ein Abgesang auf die Marktwirtschaft. Frankfurt: Eichborn Verlag.
[2] Циклы гиперинфляции в глобализированном мире имели место в Боливии (1985), Аргентине (1989), Перу (1990), Никарагуа (1991), Боснии (1992), Украине (1992), России (1992), Молдавии (1992), Армении (1993), Конго (1993), Югославии (1994), Грузии (1994), Болгарии (1997), Венесуэле (2016), Зимбабве (2007/09 и 2017), Ливане (2020-…), и т.д.
[3] Cioran E. The Temptation to Exist. Chicago: Quadrangle Books, 1968. P. 48.