Нет ныне свободной прессы, ни в России, ни в Америке, есть отдельные журналисты и отдельные редакторы, позволяющие себе определённую правду
На днях прогрессивная общественность осуждала писателя Прилепина. Во-первых, за то, что, находясь в восточных областях Украины, тот не обнаружил никаких российских войск. Во-вторых, за то, что ополченцы, среди которых есть и граждане России, по впечатлениям писателя вовсе не отморозки, а вполне человечные человеки, и даже глаза у них добрее, чем у нацгвардейцев. Конечно, клавиатурно-диванная общественность знает ситуацию лучше, нежели очевидец, тем более, писатель, но речь о другом.
Захар Прилепин, присутствуя при обмене пленными, сделал и ещё одно наблюдение про журналистов. Приведу его дословно. «Была одна англичанка (представитель СМИ — В. Б.), молодая, бешеная, с украинской стороной общалась с придыханием, на новороссов смотрела, как на скот. По поводу журналиста российского ТВ, что-то ей сказавшего, бросила нечто вроде „фак ю ю факинг фак“, правда, уже в спину».
Это краткая эпитафия на могилу мифа о непредвзятости и объективности «свободных» медиа, кратно почившего ещё с первой иракской войны. И ещё о журналистской солидарности.
Нет ныне свободной прессы, ни в России, ни в Америке, есть отдельные журналисты и отдельные редакторы, позволяющие себе определённую правду при информировании и свободу мнений, но это скорее исключение в практике информационного противостояния.
Как многажды говорили мне коллеги из североамериканских СМИ, тамошняя медиа-структура находится в ведении корпораций, и этому тренду следует разношёрстный Евросоюз. К сожалению, и Россия тоже. В конце сентября в Брюсселе я слышал тревогу многих лидеров журналистских объединений «старой Европы» об усиливающемся корпоративном и властном давлении на прессу. И оно трансгранично.
Тремястами трижды осмеянная прогрессивной общественностью Госдума России окончательно приняла законопроект о снижении доли собственности иностранного участника в российских СМИ с пятидесяти процентов до двадцати, исключив возможность учредительства для всех иностранных граждан. И сразу же заговорили о переделе рынка, об ударе по конкурентной среде, о новой цензуре.
Про цензуру смешно. В привычном её понимании, как механизм прямого вмешательства государства в информационное поле, она юридически невозможна, да и вредна для самого исполнителя. А если говорить об опосредованном влиянии, то нововведение ничего не прибавит и не убавит. Влиять на массовое сознание будут пытаться всегда и все.
Но есть нюанс. Спокойное и стабильное государство может позволить себе почти любые пропагандистские волны извне, а то, что в нынешней ситуации в сторону России идут исключительно пропагандистские, а не информационные валы, нет никакого сомнения.
В условиях шторма обычно же крепят снасти.
И полагать, что высокие профессионалы, приглашённые руководить российскими медиа и обученные в лучших мировых школах, последуют лишь требованиям бизнеса, не приходится.
Вспоминаю телекомпанию НТВ образца 1994 года. Много моих друзей зашли туда и вышли. Как радостно и весело было наблюдать их ужасно горькие и печальные репортажи. Даже те, что противоречили собственному видению мира. Потому, что казалось, будто свет правды спалит в конце концов всё плохое и даст дорогу всему хорошему. Зрительское восхищение было искренним.
А потом отцу-основателю НТВ олигарху Гусинскому стало в его олигархическом бытии несколько неуютно, и вдруг все высокоталантливые и абсолютно честные журналисты прониклись этой неуютностью и стали петь почти что хором. На известные ноты.
И этот личный житейский опыт не даёт возможности предполагать, что в условиях информационной войны хозяева масс-медиа поведут себя иначе. И с их подачи высокоталантливые журналисты.
А передел рынка, особенно в глянцевом сегменте, вполне возможен. И не думаю, что это так уж плохо. Потому что именно глянец, побуждающий не творить, а безудержно тратить и потреблять, зовёт к идеалам, пугающим сегодня и благополучное западное общество. Мечта о новой яхте — лишь ядовитый суррогат об истинной мечте.
И, возвращаясь к огневым путешествиям писателя Прилепина.
Сколь бы ни был он эмоционален и односторонен, но он правдив. Хотя правд, в отличие от истины, может быть много. И когда появилась неопровержимая информация о захоронениях замученных людей на месте стоянок украинских батальонов, я больше склонен верить людям разряда Прилепина, нежели тем, кто представляет медиа-корпорации, активно работающие на фронтах информационной войны. И чем больше правдивых людей расскажут нам о происходящем, тем дальше мы уйдём от самой возможности большой жестокой войны, порождённой злобой и непониманием.
Жаль, что держатели контрольных пакетов акций думают обычно о другом.