Директор Центра политического анализа Павел Данилин в колонке для noteru.com рассказывает о постапокалипсисе 90-х, о тех, кто видел и пережил то время, и знает, что это такое не понаслышке
Шел с молодым коллегой по железнодорожному переходу. Тот молчал, сурово морщил лоб, а потом сказал: «Смотри, как в постапокалипсисе, да?» Я в шоке остановился и стал обозревать окружающие меня прелести. Ну, сероватые стены — это сейчас так модно: в РЖД и московском метро справедливо решили, что на сером грязь хуже видна и бросились в редизайн. Ну, стоит одна пустая бутылка из-под пива. Не валяется раскрошенной, нет, культурно стоит, прислоненная к стене, чтобы тот, кому надо, взял и сдал в приемку за копеечку. Где он — постапокалипсис? Наоборот, культура и ухоженность.
И тут я понял, что надо смотреть не своими глазами. Не глазами своего поколения.
Потому что те, кто видел и пережил 90-е, знают, что такое постапокалипсис не понаслышке. Мы в этом постапокалипсисе просто-напросто нормально существовали. Без иронии. Как иначе назвать распад страны, как не апокалипсисом локального масштаба?
В 1994-ом году я поступил на юридический. Половина студентов была из республик заполыхавшего Союза. Помню девушку из Узбекистана — русскую, плохо видевшую, и такую всю интеллигентную до умопомрачения. В дождь и мороз она стояла на Проспекте Мира и продавала книги, чтобы содержать семью. Помню русского парня из Грозного — он все время смотрел на нас глазами, полными недоумения и какой-то детской обиды. И ничего никогда не рассказывал о том, что ему-то повезло. А многим — нет. Были люди из Киргизии, Азербайджана и Таджикистана. Полный интернационал. И половина с надломанными судьбами.
Как и у всех у нас — не только у тех, кто бежал из бывшей советской периферии. Вот еще судьба — здоровый парень, милиционер, москвич с окраинного микрорайона, вышел под Новый Год на улицу и не вернулся. Нашли через день, избитого и замерзшего. Говорят, за кого-то вступился, но никто ничего и не знает. Убийц не нашли.
Сколько таких историй может рассказать каждый? Да чего далеко ходить — и я могу поделиться некоторыми воспоминаниями о прекрасных 90-х, о которых с такой любовью вещает сегодня Татьяна Юмашева. И я ее где-то даже понимаю — когда тебя охраняет ФСО, а карманы полны денег, и о куске хлеба задумываться не стоит — тогда все видится в нежных пастельных тонах…
Собственно об истории, которая лучшим образом характеризует эпоху 90-х. Как-то раз я переходил дорогу. Быстро и уверенно шел с собакой в сторону лесопарка. Из-за поворота, находившегося в полукилометре от меня, на громадной скорости вынеслась старенькая иномарка. Я ускорился, но машина как будто хотела меня сбить. Это потом я понял, что просто «братаны решили попугать лоха». Впрочем, чего там таить — они меня, действительно, напугали. Я прыгнул вперед — на тротуар и заорал что-то вслед машине, которая тут же остановилсь. Из нее велезли двое и начали стрелять в мою сторону из пистолета. Рядом был овраг, в который я и скатился. Двое сели в машину и преспокойно уехали. А я чуть менее спокойно пошел гулять с собакой в лесу. Случившееся было для меня неприятно. Но вот что интересно — это совершенно не выбивалось из нормы. Тогда такое вполне могло быть. И бывало худшее.
Постапокалипсис — это когда ты относишься к выбивающемуся и шокирующему, к жестокости и насилию, как к норме. Когда ты привыкаешь жить в этом мире, и тебя уже не удивляет, что ребята из спортшколы всего лишь на год старше тебя похоронили вот уже половину выпуска в бандитских разборках. Это все становится страшной нормой.
И вот сегодня на сцену выходят мальчики и девочки, которые не то что не помнят всего этого, поскольку были маленькими, они, чаще всего, тогда и вовсе не родились! Эти молодые хипстеры рассказывают нам о том, что грядет кризис среднего класса и чуть ли не его восстание! Недовольные менеджеры, уволенные секретарши, которые перекладывали папки и сидели в инстаграмме, теперь грозят бунтом, и рассказывают о том, что на подходе революция.
Я не хочу резонерствовать на тему того, что власть им не позволит (хотя, конечно, власть им не позволит). Дело в том, что я уже видел лично таких вот недовольных менеджеров (тогда они назывались младшими научными сотрудниками) на следующий день после победы революции. Они стояли на рынке и торговали контрафактными колготками (в лучшем случае), или бухали по подворотням (в обычной ситуации). Это были именно те, кто считал, что советская власть им не доплачивает и их не уважает. Новая ельцинская Россия им попросту перестала платить, а что до уважения, то она вычеркнула этот слой из своего когнитивного пространства начисто. И через три-четыре года эти младшие научные сотрудники исчезли как вид.
С тех пор Россия изменилась так, что из дня сегодняшнего апокалипсисом кажется не только то, что было в 90-х (заслуженно), но и весь советский период. В бытовом уж плане — точно. Спросите любую домохозяйку, пользующуюся стиральной и посудомоечной машинами, а также моющим пылесосом, что она думает про те времена, когда ей приходилось все делать руками?
И, кстати, благодарить за то, что в ваших домах появились эти гаджеты, и что пареньку на 20 лет меня моложе прекрасный переход кажется постапокалипсисом (ну не знал он жизни плохой — и в этом — его счастье), мы должны одного лишь человека — который в нулевых не отдал все появившиеся сверхдоходы олигархам и их обслуге, как это сделал в свое время «дедушка», а то тонким, а то и толстым слоем размазал эти сверхдоходы по всем слоям населения. Так, чтобы все получили свой кусок с маслом.
Я, конечно, имею в виду Путина.