Немцы живут и сегодня с памятью не только о Первой, но и о Второй мировой войне. Ибо в широком историческом контексте это, получается, не две войны, а одна. С неким антрактом
Какой урок вынесли немцы из Первой мировой войны?
То, что они боятся русских.
Казалось бы, это не так. Далеко не так. В двустороннем российско-германском противостоянии в рамках того объёмного мировой конфликта все формально победные результаты оказались на стороне Германии. Ведь это в России общество первым не выдержало военных невзгод и обратилось к принципам революционного воздействия на действительность. Это в России солдаты первыми воткнули штыки в землю и потребовали распустить их по домам. Это Россия подписала мир в Бресте, и по его условиям отдала громадные территории и контрибуции. Наконец, это в России укрепилось правительство, которое, мягко говоря, было если не подконтрольно — а требовал, требовал германский посол Мирбах денег из Берлина на поддержание советского правительства! — то совершенно выгодно Германии.
Однако это — лишь в первом приближении.
Во втором же оказалось, что революция, разрушившая Россию и спонсировавшаяся в том числе немецким Генштабом, стала чумной бациллой и для Германии. Она вывела её из войны с такой же беспощадной решимостью, как и Россию.
И это напугало немцев: оказывается, они не заговорённые от бунта и мятежа исполины, и революционный пример разлагает их армию не хуже русской. Написанные через 23 года после завершения Первой мировой войны строки в указе «О применении военной подсудности в районе Барбаросса» выдают этот страх: «…необходимо учитывать, что поражение в 1918 году, последовавший за ним период страданий германского народа, а также борьба против национал-социализма, потребовавшая бесчисленных кровавых жертв, являлись результатом большевистского влияния, чего ни один немец не забыл». Этим указом вторгшимся в Советский Союз в 1941-м немецким солдатам позволялось против русских почти всё. Практически любое преступление заранее прощалось. Не говоря уже о том, что за вермахтом на восток продвигались СС, которые наводили уже вовсе тотальный террор — в том числе и руками украинских и прибалтийских карателей. Всё вместе должно было лишить воли к сопротивлению любого: молотильная машина вермахта плюс тотальный террор плюс распад общества в условиях оккупации плюс наличие карателей из прежних своих… Но главное — немецкие идеологи знали, что делали: жесточайшие репрессалии по отношению к русским необходимы были не только для самого усмирения этого народа, но и для изгнания страха перед ним, вынесенного из первой мировой войны.
А он, этот страх, вырастал не только из большевизма.
В Первой мировой войне плохо было везде. Но если на западе война была страшна битвой с металлом, то на востоке она была страшна битвой с людьми.
Именно на русском фронте немцы увидели примеры беззаветного сопротивления в безнадёжных обстоятельствах. Именно после полугода боевых действий против русских, уже в марте 1915 года, германский генштаб разуверился в перспективах победы в войне вообще, при этом вполне продолжая рассчитывать на победу над французами и англичанами. Именно на войне с русскими немцы получили ряд весьма болезненных прорывов и, главное, на себе почувствовали, как работает динамичная альтернатива окопному «противосидению». И, кстати, позднее сами немцы творчески использовали и развили именно такую войну, пластая своими танковыми клиньями ту же самую французскую армию, оборону которой никак не могли преодолеть прежде.
Но если немцы во Второй мировой войне доиграли план Первой мировой и в отсутствие фронта на Востоке сумели реализовать план Шлиффена, взять Париж и вывести Францию из войны, что сказать относительно русских?
А русские казались увальнями, индоктринированными коммунизмом, а потому никак не желавшими помнить «Великую войну». И без того профессиональному военному взгляду представлялось, что у русских не армия была, а так, ополчение. Не было единоначалия, не было единой военной структуры, не было профессионального офицерского состава (а красный командир офицеру был далеко не равен — и не только по названию). Ну, а после финского конфликта отсутствие у русских подлинной армии стало очевидно для всех. Именно по этой причине не только германские, но и прочие — английские, американские, европейские — военные специалисты были убеждены, что в войне с Германией Россия продержится не долее двух-трёх месяцев, и то лишь за счёт её расстояний. И когда немцы рванулись в Россию, они и на самом деле столкнулись с ополчением — мотивированным, сильным, героическим, но… не армией. Вот это ополчение и было разнесено по кочкам в 1941 году.
Вернее, так только казалось, что — по кочкам. Что разнесено.
Как показали события, 300 тысяч пленных, 600 тысяч пленных, два с половиной миллиона пленных не действуют разрушительно на это ополчение. Оно восстанавливается! Следующий эшелон также — и так же — подвергается разгрому. Но за ним встаёт следующий. И уже более умелый, уже более похожий на армию. Уже показывающий начинающие отрастать зубы. И такие, что многие профессионалы в германском военном командовании начали уже в 1941 году испытывать дрожь при мысли о том, что будет, когда эти зубы отрастут по-настоящему.
Они отросли. Более того: 1945 год показал у русских уже даже не армию, — нет, он предъявил миру целую боевую цивилизацию, которую остановить не могло ничто. И получилось, не только немцы доиграли в свою «ту» войну. Первую мировую переиграли и русские, исполнив, как и немцы, свою стратегическую задачу 1914 года. Только немцы вошли в Париж, а русские вошли — в Берлин.
Вот поэтому немцы живут и сегодня с памятью не только о Первой, но и о Второй мировой войне. Ибо в широком историческом контексте это, получается, не две войны, а одна. С неким антрактом. Или, если хотите, с перерывом в ходе одного футбольного матча. В первом тайме забили одни, потом другие, потом ещё, потом опять первые… Но в положении небольшого территориального преимущества у немецкой команды на поле выбежали русские болельщики, побили собственного тренера, разогнали игроков, а затем подрались друг с другом.
Немцы решили, что они победили — пусть просто технически. Настало мирное время. Технически мирное время.
Но поскольку другие команды с победой немцев не согласились, и им победу не засчитали, немцы обиделись. И как только технически мирное время позволило, создали новую команду. И потребовали переигровки. И от требований их не сумел уклониться никто. Кроме русских, которые где-то в сумрачных тенях своих лесов тренировались в одиночестве, и только изредка играли то с испанскими басками, то с японцами.
А потом сыграли-таки, и как!
Вот потому немцы до сих пор побаиваются русских. Потому что до сих пор помнят, как попали под удар выросшей у них на глазах — да что там, под их огнём! — боевой цивилизации. И у них в глубине души остаётся этот холодок страха перед тем, как бы опять не разнуздать эту русскую стихию, в которой из неумелого, но героического ополчения начнут вырастать марсиане, уничтожающие лучшую армию мира, укомплектованную лучшими солдатами мира.
И именно потому побаиваются, что извлекли неправильные уроки из Первой мировой войны. Потому что окончательное поражение Германии в ней произошло в мае 1945 года. Когда ту войну довершили русские.