Чтобы по-настоящему захватить нам, философия должна заняться темами практики и животного. И пора перестать воротить нос от запаха
В «Негативной диалектике» (1966) Теодор Адорно говорит о «метафизике глазка», термине, который прекрасно передает подавляющую зависимость западной мысли от визуальных метафор. Возьмем, к примеру, понятия «теория» - происходит от древнегреческого theōréō, «смотреть на, видеть»; «спекуляция» - от латинского speculātiō, «наблюдение»; платоновский noesis, высший вид интеллектуальной интуиции, происходит от древнегреческого noeîn, «видеть»; или «сущность», эйдос чего-либо происходит от eídō, «я вижу». Визуальное господствовало в западной философии за счет других чувств.
От Аристотеля до Гегеля зрение и слух считались теоретическими чувствами, и именно их теоретическая природа давала им философский приоритет. «Теорию не интересуют, — пишет Г. В. Ф. Гегель, — конкретные вещи, она отвлекается от них как от чувственных данностей, поскольку эти чувственные данности не являются тем, что рассудок пытается изучать». Теоретические чувства действуют на расстоянии от своего объекта. Теоретическому созерцанию Гегель противопоставляет практическое отношение к объекту, требующее контакта, близости, преодоления расстояния. Практические чувства влекут за собой использование объекта в его непосредственной чувственной данности. Требуя близости и контакта, практические чувства включают осязание и — его особую форму — вкус. (Слово «вкус», taste, вероятно, происходит от tangere, «касаться».)
К какой из двух сторон в этом философском разделении труда принадлежит обоняние? Это теоретическое чувство или практическое чувство? С одной стороны, обоняние действует на расстоянии, и эта особенность помещает его на теоретическую сторону. С другой стороны, обоняние наиболее тесно связано с непосредственной чувственной материальной данностью объекта, так что кажется невозможным, чтобы оно отражало что-либо, выходящее за рамки непосредственно данных чувственных свойств объекта. Несмотря на то, что обоняние разделяет их ключевую особенность, оно находится в противоречии с двумя теоретическими чувствами. Но оно также не подходит под категорию практического интереса, поскольку расстояние от объекта является материальным условием обонятельного восприятия. Помимо этой внешней отличительной черты, существует также внутреннее различие, отличающее обоняние от двух практических чувств. Если они направлены на вещь в ее чувственной данности, вызывая чувственное удовлетворение в результате потребления объекта, то в случае обоняния именно субъект потребляется объектом, и, более того, потребляется им с дистанции.
Что означает утверждение, что при обонянии субъект поглощается объектом? В своем «Трактате об ощущениях» (1754) Этьен Бонно де Кондильяк представляет себе статую человека, которая постепенно «движется» чувственными восприятиями, начиная с запаха розы. Вдыхая запах розы, статуя непосредственно ощущает себя как этот запах: Olfacio, ergo sum – я обоняю, следовательно, я есть (этот запах). Адорно и Макс Хоркхаймер подчеркивают это свойство обоняния, противопоставляя его свойствам визуального восприятия: «Когда мы видим, мы остаемся теми, кто мы есть, когда мы обоняем, мы полностью поглощаемся». Взор глаза театрален, тогда как обоняние – всепоглощающе. «Зрение, – пишет Жан-Люк Нанси, – не проникает, а скользит… Это прикосновение, которое не поглощает».
Различие, которое проводит Гегель между теоретическими и практическими чувствами перекликается с типологией органических чувств Иммануила Канта. Здесь парадоксальное промежуточное положение обоняния снова выходит на первый план. Для Канта обоняние находится на самом стыке расстояния и близости. В обонянии самая дальняя близость совпадает с самой близкой из дистанций. Как уникальный подвид вкуса, обоняние — это вкус на расстоянии. Но, вторя точке зрения Кондильяка, несмотря на его уникальную перцептивную способность потреблять объекты издалека, перцептивный контакт обоняния с обонятельными объектами не менее непосредственен. Напротив, «принятие чего-либо через обоняние (в легких)», пишет Кант, «еще более интимно, чем принятие чего-либо через всасывающие сосуды рта или горла». Дистанция, подразумеваемая при обонянии, предполагает, что объект остается нетронутым, даже неприкасаемым, однако это дистанцирование осуществляет самую интимную близость: обоняние касается неприкасаемого. Психоаналитик Жак Лакан высказывает ту же кантовскую точку зрения, написав, что «обонятельное — единственное измерение, которое позволяет свести расстояние к нулю».
Представления Канта (и Лакана) подтверждаются структурой нейробиологического интерфейса обоняния, разрушающего разделение между внутренним и внешним, или между субъектом и его объектом. Из 12 пар черепных нервов (не считая недавно канонизированного nervus terminalis) только обонятельный (CN I) и зрительный нерв (CN II) выходят непосредственно из самой большой части мозга, головного мозга, в то время как остальные берут начало в стволе мозга. Но уникальность CN I состоит в следующем: обонятельный нерв — единственный нерв человеческого тела, который непосредственно подвергается воздействию окружающей среды, свободно выходя вовне в своей одновременно защитной и открытой оболочке. Обоняние — это место, где наш мозг непосредственно соприкасается с миром, в буквальном смысле обеспечивая интерфейс мозг-мир. Мир открывается нам непосредственно через носовую полость.
Включение объекта через обоняние более интимно и глубоко, чем просто проглатывание. Как уже упоминалось, это влечет за собой каннибалистическое последствие: понюхать предмет — значит быть им поглощенным. Жорж Батай якобы предположил, что поцелуй — это начало каннибализма. Если поцелуй — это начало каннибализма, то обнюхивание — это начало поцелуя. Пьер де Ронсар, французский поэт XVI века, понимал это: «Когда от твоих полускрытых губ… Я чувствую дыхание, пахнущее розой». Цитируя эти строки, историк Роберт Мандро удивляется, что для Ронсара поцелуй «был связан не с прикосновением, а с запахом». Мандро пренебрегает кантовским моментом: обнюхать — значит (быть) (за)тронутым на расстоянии.
Запах — это поцелуй на расстоянии — вспомните знаменитые строки из песни Сила (Seal): «Я сравниваю тебя с поцелуем розы…» (I compare you to a kiss from a rose…) Представление об обонятельных истоках поцелуя может быть уже не столь очевидным, но в его пользу говорит тайский поцелуй, haawm kaem, или взаимное касание носом. Вместо прямого контакта рот в рот с другим человеком, практика тайского поцелуя заключается в том, чтобы поднести нос к щеке, волосам или шее и вдыхать их запах. В своей статье 1907 года о тайском поцелуе Э. Уошберн Хопкинс продемонстрировал, что эта, казалось бы, необычная манера поцелуя на удивление распространена. Примерами служат поцелуй инуитов, который «на самом деле является лишь вдыханием воздуха или его вдыханием»; среди африканских народов «принято проявлять привязанность посредством энергичного обнюхивания»; малайское «приветствие носом» было описано еще Чарльзом Дарвином и Гербертом Спенсером; на «северо-восточной границе Индии… люди не целуются, а обнюхивают или вдыхают друг друга… они не говорят «поцелуй меня», а «понюхай меня»». Культ поцелуя находит свой прототип в поцелуе с обнюхиванием. А совсем недавно идея о том, что поцелуй истинной любви на самом деле является поцелуем с обнюхиванием, похоже, была принята близко к сердцу израильской социальной сетью и дейтинг-сервисом SmellSpace, позволив носу взять на себя ответственность за сватовство.
В художественном фильме Маргарет фон Тротта «Ханна Арендт» (2012) Генрих Блюхер, муж Арендт, собирается уйти из дома, не поцеловав ее. В ответ на ее упрек он немедленно находит извинения, предложив поверхностную философскую мудрость, завернутую в дешевую похвалу своей супруге: «Никогда не беспокойте великого философа, когда он занят мыслью». Арендт отвечает: «Но они не в состоянии быть занятыми мыслью без поцелуя». Нет никакого cogito без поцелуя-обнюхивания. В этом смысле ответ Арендт мужу напоминает известные строки из «Парменида» Платона. Парменид спрашивает Сократа, своего молодого ученика, содержат ли бесполезные и недостойные вещи, «как волосы, грязь и пыль», чистые философские формы. Когда Сократ воротит нос, не желая придавать этим вещам достоинство философского исследования, Парменид отвечает: «Ты еще молод, Сократ, и любовь к мудрости еще не завладела тобой всецело, как, по моему мнению, завладеет со временем, когда ни один из таких предметов не будет казаться тебе ничтожным; теперь же ты, по молодости, еще слишком считаешься с мнением людей».
Философия склонна воротить нос от запаха, предпочитая свое пространство предметностей гигиеничным и дезодорированным, тем самым принижая практическое и поглощающее. Тем не менее, Платон говорит нам, что именно в ее способности обнюхивать-целовать, схватывать или впитывать то, что лежит за пределами асептического пространства причин, определяются статус и судьба философии. В философии запах символизирует несогласную фекальную материю чувственности, ее земную и животную грань. Дезодорирующий жест философии символизирует культуру как таковую. В то время как оставшиеся четыре чувства отливаются в статуи переоцененных социальных ролей, обоняние отвечает за самую низменную из культурных обязанностей: управление дерьмом. Если неисследованная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить, философское исследование жизни должно повлечь за собой анализ кала. Ибо философия по-настоящему захватывает нас только тогда, когда она хватает нас за нос.