Национализация одной памяти
Философ Вячеслав Данилов об «окнах Овертона», коллективной памяти, немецком сериале «Наши матери, наши отцы» и книге Алейды Ассман «Новое недовольство мемориальной культурой» (НЛО, 2016)
Один молодой, но уже богатый и знаменитый ученый развенчал на популярном сайте как ненаучную и нереспектабельную идею про «окна Овертона». Суть этой идеи, столь любимой Гленном Беком, Эриком Картманом и Дмитрием Киселевым заключается в целенаправленном смещении социальной нормы и постепенном одобрении практик и мнений, считавшихся ранее неприемлемыми. И все это делается с молчаливого согласия мировой закулисы. Благодаря эксплуатации этой манипулятивной технологии, как считают конспирологи, стала возможна легитимация гей-браков, легких наркотиков, рок-н-ролла, секса и президентом США стал негр.
Известный антрополог и историк из Германии Алейда Ассман вряд ли слышала об опровержении гипотезы «окон Овертона» на популярном сайте TheQuestion, которое развенчивало претензии незадачливых консерваторов, желавших оправдать наукой свой рессентимент. Вот, что она пишет: «Мы вправе также констатировать глубокую смену ценностей, начавшуюся в 1980-е годы. Речь идет о сдвигах в очевидностях, которые не ставятся под сомнение и не подлежат обсуждению, ибо они являют частью наших устойчивых представлений о мире. Подобные умалчиваемые сдвиги нормативных координат экологи называют „Shifting Baselines“. Обычно люди не сознают происходящие в окружающем мире перемены социального или физического характера, поскольку считают „естественным“ то состояние окружающего мира, которое совпадает по времени с их биографией и жизненным опытом» (с. 6–7).
Итак, «смещающиеся основания» — хорошо, а «окна Овертона» — плохо. Причем Ассман — кто угодно, но не консерватор и людоед. Мы видим, как один и тот же концепт в руках правых пропагандистов оказывается ложным, а в текстах леволиберальных интеллектуалов — истинным: достаточно лишь его переименовать и снабдить ссылкой на анонимные, но уважаемые теоретические источники, чтобы он вдруг «заработал» и приобрел интеллектуальную респектабельность.
Вопрос состоит в следующем: достаточно ли для критики некоторых идей лишь только указания на то, что их разделяют правые? Или подобное пренебрежение аргументами и дискуссией чревато тем, что «окна Овертона» превратятся в «окна Трампа»?
Впрочем, вызов книги Ассман состоит в другом: правые теории на первый взгляд в не меньшей степени научно респектабельны, нежели теории левых. И порой для доказательства правоты левых необходимо пускаться в неочевидную интеллектуальную эквилибристику, которая тем менее убедительна, чем более она изощренна.
Это уже вторая книга Ассман, которая появилась на русском языке. Первая, «Длинная тень прошлого» (2006) вышла в году позапрошлом, эта — «Новое недовольство мемориальной культурой» (2013) — недавно. Обе посвящены, так или иначе, историку, которого часть левого истеблишмента, к которой принадлежит и Ассман, считает ревизионистом — Райнхардту Козеллеку. Последний подвергается радикальной критике за то, что вообще отрицал какую бы то ни было «коллективную память», эксплуатируя тезис о том, что память — исключительное свойство индивидуального субъекта и не может быть экстраполирована на коллективы. Последнее, очевидно, попахивает идеологией. Но с этим аргументом Ассман справляется с наивностью блогеров Екатерины Шульман или Сергея Медведева: «в тоталитарных обществах коллективную память творит и контролирует государство, а в демократическом обществе конструирование коллективной памяти осуществляют сами граждане». Какая прекраснодушная вера в то, что механизм сборки определяет качество собранного.
Козеллека можно сколько угодно обвинять в том, что он «не покаялся», но одного у него не отнять — он понимает, насколько прозрачным для политических интересов групп может быть государство. Не стоит его фетишизировать. Есть группы тематических и институциональных стейкхолдеров, не столько объединенных, сколько ограниченных рамками признанных компетенций других стейкхолдеров. Государство — это контекстуальное упрощение для тех, кто не имеет активов на этом поле перманентных договоренностей. Соответственно аргумент против интерпретации коллективной памяти как опасной политической игрушки, как идеологического продукта, который приводит Ассман, разбивается о само представление о демократическом государстве, которое является усилителем коллективной воли, если так можно выразиться, гражданского общества. И в операции по насаждении что коллективной вины, что ее пилюли-деривата — коллективной памяти, есть существенная доля диктата. И называйте это конспирологией сколько хотите.
Сборник статей Ассман наверняка бы стал мишенью для отечественных историков-реконструкторов, секты так называемых клеителей танчиков, если бы не их академический обскурантизм. Ядро книги — анализ страшно популярного немецкого сериала «Наши матери, наши отцы» (2013), посвященный истории четырех молодых друзей-берлинцев, прошедших через кошмар Второй мировой. Сериал, который отечественные историки-филистеры предпочли высмеять — как водится, за обилие недостоверных с точки зрения фалериста или военного консультанта деталей (не те танки, карикатурные русские, нереальные с исторической точки зрения сюжетные повороты и т. п.). Однако в Германии сериал вызвал шквал публикаций, в том числе мемуарного характера. Пенсионеры как с цепи сорвались — многие отмечали, что сериал стал своего рода мостом через поколения немцев: в семьях по итогам просмотра сериала разыгрывались целые драмы — как будто это была настоящая победа со слезами на глазах. Старики, так долго молчавшие, заговорили, а молодежь, так долго отказывавшаяся это делать, вдруг стала слушать.
Факт этот весьма интересен сам по себе, но насколько он безобиден? В конце концов, что ужасного в том, чтобы поколение, коллективно ответственное за гитлеризм, за холокост, за развязывание Второй мировой, за варварскую политику на Востоке, за политические репрессии не ушло из истории молчащим? Когда-то они слишком громко кричали «хайль!» — может быть хватит?
Дать им слово? Заставить их говорить? Но за право слова надо платить. И новая коллективная память требует торга: вместе с признанием «ошибок» и преступлений она требует хоть какого-то оправдания, «не все так было плохо», «при дедушке был порядок», «если бы не ошибка с евреями, то все было бы иначе…» — и вот в сериале появляются «орды с востока», массовые изнасилования немок и расстрелы военнопленных. За возвращение голоса старшему поколению приходится платить расчеловечиванием военного врага. Ассман на самом деле не спасает немцев из могилы молчания, а подкладывает аргументацию под распространенное у послевоенных поколений немцев представление о нацистах как неких инопланетянах, которые высадились из летающих тарелок, взяли в заложники целую нацию и потом куда-то исчезли.
Книга Ассман — правая пропаганда, спрятавшаяся под маской леволиберальной, — не отвечает, пожалуй, на главный вопрос: почему «мемориальная память» должна быть национализирована? Почему «Наши матери и отцы» не должны с уважением относиться к «мемориальной памяти» жителей постсоветских территорий? И вообще, почему речь идет о коллективной памяти немцев, а не европейцев вообще? Вопрос, который не только не получает ответа в книге, но даже и не ставится.
Фото обложки с веб-сайта издательства «Новое литературное обозрение».
тэги
читайте также