Русскому миру как национальной идее пришлось вызревать, прорастая сквозь хаос конца 80-х и унижения 90-х, сквозь болтовню и пустые обещания
Поиски национальной идеи, ходе которых было перебаламучено немало луж «от Владивостока до Бреста» и перекопано немало заброшенных дедовских огородов, в последнее время как-то стихли — стало не до того. Национальная повестка дня (и геополитическая в особенности) начала диктовать совсем другие задачи.
В скобках замечу, что предшествующие попытки найти национальную идею в рамках не то, что Родины с большой буквы, но зачастую — малой родины выглядели часто, как продолжение известной мантры 90-х: «Вычисти свой палисадник, а в соседский не заглядывай. И все сделают так, и будет всем хорошо». Мантра оказалась изрядным враньем, выяснилось, что так можно запросто проглядеть момент, как от твоего палисадника оттяпают кусок пожирнее, да еще будут уверять, что делают это из лучших побуждений — ведь тебе самому со всем участком не справиться. Пришлось дать понять, что лопатой можно не только копать, но и огреть по спине нежданного благодетеля — и до сих пор ее черенок проходит проверку на прочность.
Так в политический обиход вернулось понятие «национальный интерес» — куда более широкое, чем собственный палисадник.
Но если для США сфера этого понятия определяется просто, как мычание — все до чего они могут дотянуться, то для России, куда более склонной к рефлексии и всяческим тонким определениям, потребовалось время, чтобы определить ядро этих интересов, их главную сферу. Потребовалось неоднократно получить по физиономии, победить в 2008-м, не закрыть трусливо глаза на украинские погромы, чтобы начало обретать практические черты словосочетание «Русский мир», до того бывшее по большей части вотчиной деятелей культуры и аполитичных философов.
Это понятие, таким образом, было конкретизировано самой жизнью. Размеры русского мира, его охват стали главным вопросом, поставленным перед гражданами России и его политическими элитами. И когда элиты начали отвечать на этот вопрос жестко и достойно, они получили небывалую поддержку граждан. Внезапно оказалось, что русский мир носит в себе черты, присущие той самой национальной идее, которую искали в подполе, когда она журавлем вилась над крышей.
Что такое русский мир — на сегодня до конца не описано (и автор этого текста не льстит себя надеждой стать первопроходцем).
Он сам лишь становится на ноги, и пока не факт, что устоит, хотя верить в это необходимо — иначе не устоит точно. Но давайте посмотрим на основные его черты.
(В качестве ремарки — русский мир формировался беспрерывно и очень по-разному. Трудно сказать, когда был внесен больший вклад в его формирование — во время покорения Сибири или когда во времена СССР в советских ВУЗах училось полмира, и прежние выпускники теперь входят в политические элиты этого полмира. Насколько мы используем это естественное преимущество — вопрос отдельный.)
Во-первых, русский мир историчен: достаточно вспомнить настроения людей во время сражений в Болгарии и Сербии еще при царях. Вспомнить чувство, испытанное в 90-е, когда российские десантники захватили аэродром в Приштине (позднее победу предали, так случалось и раньше, но сейчас не об этом). Это — не имперская история, это история именно русского мира.
Во-вторых, он, безусловно, наднационален и надконфессионален, как сама Россия — но об этом так много писали, что вряд ли есть смысл еще раз расшифровывать это. Скажу лишь, что именно отсюда — поразительная гуманность по отношению к украинским пленным со стороны ополченцев ДРН и ЛНР, готовность отпускать захваченных под честное слово не воевать дальше. Ни у повстанцев, ни в самой России нет ненависти к украинцам и Украине (как не было и нет ее к Грузии грузинам и даже еще менее, разумеется). Они ведь ощущаются, как оболваненная, порабощенная, но часть русского мира.
В-третьих — и это, наверное, главное — русский мир объединяет общество внутри России. 86% - это рейтинг не только (может, и не столько даже) Владимира Путина — это рейтинг Русского мира. (В этом случае большие буквы считаю оправданными). И 96% на крымском референдуме — его же.
Если все эти признаки вместе не превращают русский мир в ту самую национальную идею — что тогда национальная идея, и какой еще она должна быть?
Уверен, это понимаем не только мы — и потому Россия столкнулась сейчас с бычьим упорством санкций и принципиальным нежеланием слушать ее на Западе. Возвращение в общество национальной идеи и есть точка бифуркации, после которой Россия действительно, а не на приступочке, займет место среди мировых лидеров.
Игра, безусловно, не сыграна, и до победы далеко. Сейчас важно не проторговаться, не разменять нажитый моральный капитал на мелочные уступки. А признаки уже есть. Вот пара примеров.
Россия объявляет контрсанкции — и тут же поступает разъяснение, что они могут продлиться даже менее объявленного года. Это полностью девальвирует возможность для развития собственного сельскохозяйственного потенциала, так как нашего внутреннего инвестора вроде как заранее предупредили — в любой момент все может стать, как было раньше. На таких условиях рисковать никто не станет.
Россия объявляет эмбарго на ввоз «пищевки» — тут же правительство разъясняет, что по целому ряду позиций обойти его можно через страны Таможенного Союза, если там будет проводиться обработка сырого продукта. Уровень обработки при этом не определяется (можно, например, просто посолить?). Практически подсказывать тем, кого мы рассчитываем несколько «подвинуть», что мы все это затеваем не всерьез — слабый ход, чтобы не сказать резче.
Либо нужно всерьез организовывать экономическую самодостаточность собственную, Русского мира и его сателлитов, как подготовку к экспансии на мировые рынки, либо нечего связываться с громкими декларациями.
Это — примеры из экономики. Но и внешнеполитическая линия России пока проявляет завидное хладнокровие и дипломатичность в выстраивании «линии обороны» и формулировании задач.
И это правильно и профессионально. Но ей еще предстоит проявить твердость для достижения поставленных целей и преодоления вызовов.
Русскому миру как национальной идее пришлось вызревать, прорастая сквозь хаос конца 80-х и унижения 90-х, сквозь болтовню и пустые обещания. Пришлось прикрываться «культурными контактами» и извиняться за сами предположения о его существовании. Ему еще много чего предстоит. Но мы вплотную приблизились, как говорят пилоты, к «точке принятия решения», когда совершается выбор — отрываться от полосы или нет. Взлетаем?