Проект Тэйрина Саймона «Машина общения». Представлен на выставке «Human Brains. It Begins with an Idea», Fondazione Prada, Венеция, 2022
Вы не знаете, что вы не зомби, кем бы вы ни были. Вы говорите: «Ну, да, знаю. У меня есть непосредственное знание своего сознания». Нет, у вас нет ничего подобного. Вы верите, что вы воспринимаете сцену напротив вас, что вы слышите мой голос и т.д. Но это все ваши убеждения. Знаете ли вы, откуда берутся эти убеждения? Все это происходит из-за мозговых процессов. Знаете ли вы, что это за мозговые процессы? Нет. На самом деле вы почти ничего о них не знаете.
Люди, у которых есть два я, три я, четыре я, и которые остаются стабильными – а такое случается на самом деле, и мы многому можем научиться, глядя на такое. Я полагаю, что рано или поздно мы поймем, что единство сознания – это достижение, а не нулевой порог… Ты не родился в единстве с собой. И большинство из нас со временем приобретает единство сознания, но оно может серьезно распасться при определенных клинических условиях. Да и в нормальной ситуации ничего не гарантирует его единства.
Протеины, которые обеспечивают функционирование ваших нейронов и других клеток вашего организма, у них нет никакой свободы воли. Это так. Это маленькие роботы с очень небольшим пространством свободы. Но это еще не значит что вы сами, хотя и состоите из этих нейронов, не являетесь свободными.
Мы не хотим наблюдать все эти скопления атомов. Мы хотим видеть жидкости, твердые тела, цвета и чувствовать текстуры. Все это в какой-то степени иллюзия пользователя, созданная для того, чтобы нам было легче ориентироваться в мире, точно так же, как у вашего смартфона есть иллюзия пользователя. Вы не хотите знать, что происходит внутри вашего смартфона. Есть десятки уровней сложности, о которых вам лучше не знать. Они бы только запутали вас. Вы хотите иметь удобный, нарциссически ориентированный, настроенный набор репрезентаций. И это то, что есть сознание.
Мы – роботы, обладающие сознанием. Мы – роботы, состоящие из роботов, состоящих из роботов. И когда вы лезете внутрь, копаетесь в мозгу, то вот что вы там внутри находите: там все кишит маленькими клеточными роботами и даже субклеточными, протеинами и т.д. Но я не верю, что нам стоит создавать сознательных роботов. Потому что сознательные роботы будут опасны как для нас, так и для самих себя. Нам нужны умные машины, а не искусственные коллеги.
Все, что происходит в мире, находит отражение в мозгу. Мозг – это место, где хранятся воспоминания, место, где хранятся не только ваши воспоминания, вы их также можете называть вашими когнитивными рефлексами. Тот факт, что вы можете на кого-то наброситься, или испугаться чего-то, или успокоиться, или проявить храбрость – все эти эмоциональные реакции на события в мире оказываются возможными благодаря директивам мозга.
Всякий верующий является атеистом по отношению к большинству богов. Кто-то не верит в бога дождя, в Тора, в Заратустру или Нептуна, или Зевса. Но некоторые являются атеистами по отношению ко всем богам.
Мне кажется, что клирики – те, кто женит людей, хоронит людей, крестит детей, утешает людей, советуют людям именно то, что они хотят услышать – это ужасная работа, и я переживаю за клириков, которые не могут оставить свой труд, поскольку огни не могут на самом деле верить в то, что они говорят людям. Но по меньшей мере ущерб, который они наносят, минимален. Они вредят сами себе больше, чем окружающим, и они помогают старикам и старухам покидать этот свет без психологической травмы, связанной с утратой веры.
Давайте вернемся на тысячу лет назад, в 1021 год, а теперь еще на сто лет назад, в 921 год. Нет ничего, что человек из 1021 года мог бы рассказать о мире нового человеку из 921 года, разве что кто был королем и все такое. Люди столетиями не узнавал ничего нового. А теперь сравните то, что человек из сегодняшнего дня мог бы рассказать человеку из 1921 года. Огромная разница. Если бы у нас была машина времени, и мы отправились в 1921 год, мы бы потрясли людей тем, что знаете о мире, и чего не знают они. Но тысячу лет назад ничего подобного не было. Все оставалось примерно одним и тем же. Таков мир, в котором наблюдается рост знания, и который возник благодаря просвещению и разуму за последние 400 лет.
Я понимаю, что люди, которые не понимают науку, сторонятся науки, на самом деле страшно боятся науки. И в каком-то смысле они правы, что так ее боятся. Потому что люди, которые знают науку, это люди, которые знают, как делать различные вещи в будущем. А если они не знают, как делать подобное, то они оказываются в очень зависимом положении. И им бы по-хорошему нужно было бы получить соответствующее образование, а то прогресс ведь не остановишь.
Мне нравится смотреть, как хищные птицы учат своих птенцов охотиться, как быть летающим хищником. Или как сбрасывать моллюсков на скалы, а затем поедать их. Можно научить, как быть нечеловеческим животным, но такая педагогика не использует объяснение, а объяснение является условием понимания. А мы являемся единственным видом, который умеет объяснять.
Я думаю, что существование биосферы настолько прекрасно, что нам бы стоило признать, что боль – это ее существенная часть. Страдание – тоже неотъемлемая ее часть. Мы, люди, страдаем больше всех, поскольку обладаем воображением. Мы можем предвидеть. Существенная часть страданий связана с предчувствием и воспоминаниями. И существует не так много видов страдания, не связанных с ними. И то же самое когда большая рыба есть маленькую, а киты едят планктон. И даже у китов есть очень узкое представление о своих проблемах, хотя оно куда шире, чем у большинства живущих на земле организмов. Но мы куда более продвинуты, чем киты и дельфины, и шимпанзе, и собаки, и птицы в нашей способности воображать свое и чужое страдание.
Когда близкий друг или член семьи умирает, требуется много времени, чтобы избавиться от всех наших привычек, которые зависят от того, что они все еще с нами. И эти привычки очень часто порождают в основном галлюцинаторные убеждения, что они все еще с нами, что они призраки. Что мы все еще можем поговорить с ними. Они могут нам сниться. Или мы просто чувствуем их присутствие дома, хотя их больше нет. «Она стоит прямо позади меня». Нет, это не так. Но ты так привык к тому, что она стоит там, что как бы чувствуешь ее присутствие.
Я полагаю, что поиски внеземных цивилизаций могут быть достаточно обоснованны, если только рассчитаны на быстрый результат. Но они не дают результата. И я думаю, что не дадут. Но все равно мне кажется, что это стоящее занятие, хотя отчасти я надеюсь, что ничего из этого не выйдет. Потому что вдруг мы обнаружим внеземной разум, а первое, что мы сможем расшифровать из его послания, окажется криком о помощи?