Когда духовный предводитель иранцев – аятолла читает проповедь ломающимся от волнения голосом, это волнение неизбежно передаётся и собравшимся, вызывая слезы на их лицах
Однако даже с учетом этого у тех, кто собрался 13 декабря прошлого года, эмоции были как никогда искренние и прочувствованные.Аятолла начал зачитывать биографию Амира Кабира ("Великого эмира"− один из титулов, которые носил Мирза Таги-хан Фарахани, великий визирь иранского правителя Насреддин-Шахав середине XIX века), слезы перешли в рыдания. Все оплакивали участь этого государственного деятеля, павшего от руки убийцы.
Амир Кабир (1807-1852) почитается в Иране как один из величайших политиков, реформаторов и просветителей за последние два столетия. И он, судя по всему, заслужил такую благодарную память. Ведь за несколько лет своего премьерства до того, как пасть жертвой завистливых царедворцев, он сумел осуществить важнейшие реформы практически во всех общественных сферах. В частности, были урезаны государственные расходы, проведено разграничение между частными и общественными средствами, сокращено зарубежное вмешательство во внутренние дела Ирана. Вместе с тем, всячески поощрялась международная торговля.
Кабир пересмотрел властные инструменты центральной администрации и взял на себя ответственность за все сферы работы чиновничьего аппарата. Одним из наиболее значительных его шагов стало учреждение в Тегеране первого светского университета европейского типа, который получил название Дар уль-Фонун (Дом знаний) и предназначался для подготовки управленческих кадров,сведущих в современной науке и технике.
С такого, на первый взгляд, неожиданного пассажа начинается опубликованная во влиятельном англоязычном еженедельнике TheEconomist статьяпамяти экс-президента Ирана Али Акбара Хашеми Рафсанджани, скончавшегося 8 января от острой сердечной недостаточности на 83-м году жизни.Однако заголовок статьи – "Смерть бывшего президента опрокидывает соотношение сил в Иране" многое объясняет. Да и Кабира автор явно припомнил не просто так: по его мнению, тот пытался "повернуть Персидскую империю к Западу", за что и поплатился.
К тому же упомянутую проповедь 13 декабря произнес именно Рафсанджани. Наверное, это стало последним его публичным выступлением.Проповедь, как всегда, прошла на "ура".Но, видимо, прослезились тогда не все.Один из собравшихся, например, поведал ближневосточному корреспонденту TheEconomist: "Он (Рафсанджани – А.Г.), по-видимому, размышляет при этом о своих реформаторских попытках, потерпевших неудачу".
"Благословенны правящие нами…"
Прошло всего несколько дней, но панегиристы уже откликнулись градом восторженных комментариев, стараясь перещеголять друг друга в открытии "обновляемого" Ирана запасному миру. Одними из первых, отмечает автор статьи, откликнулись должностные лица Израиля, охарактеризовавшие Рафсанджани как "умеренного политика". Примечательно, что в разгар Ирано-иракской войны 1980-1988 гг., когда Рафсанджани был одним из командующих иранскими войсками, Израиль, как указывается в статье, продал Тегерану немало вооружений. В свою очередь, Рафсанджани с одобрения республиканской администрации США любезно переадресовывал часть зарабатываемых страной средств, на нужды никарагуанских "контрас", которые в те же 1980-е вели вооруженную борьбу против правительства Даниэля Ортеги (в статье они комплиментарно названы "антикоммунистическими повстанцами"). "Если люди считают, что мы можем жить за закрытыми дверями, то они ошибаются. Мы нуждаемся в друзьях и союзниках во всем мире",- разъяснил он тогда свои действия.
Затем он убедил аятоллу Хомейни положить конец изматывающей войне с Ираком. А после своего избрания президентом в 1989 году тут же начал стучать в дверь Абдаллы аль-Сауда, тогдашнего наследного принца "Немезиды" исламского мира – Саудовской Аравии, с которой быстро восстановил межгосударственные отношения, разорванные по инициативе последней в апреле 1988 г.Ведущим американским нефтяным компаниям были разосланы приглашения вернуться в Иран. И если бы не вето президента США Билла Клинтона, они вполне могли так и сделать, полагает автор статьи в TheEconomist.
Вместе с тем, Рафсанджани оставался стойким приверженцем правящего режима, считавшим, что лучший способ сохранить его – приспособиться к внешнему давлению, а не боротьсся с ним. После того, как айятолла Хомейни надежно утвердился в должности Высшего руководителя страны (в Иране это верховный лидер государства, и ему подотчетен даже президент), Рафсанджани принялся за устранение недавних союзников по борьбе за свержение шаха Пехлеви – коммунистов, религиозных националистов и радикальных исламистов. По словам аргентинских и немецких прокуроров, именно он был главным организатором взрыва в Еврейском общинном центре в Буэнос-Айресе в 1994 году (жертвами того теракта стали 85 человек).
С другой стороны, Рафсанджани приписывается инициирование ядерной программы Ирана, предпринятое для того, чтобы компенсировать недостатки отечественных военно-воздушных сил и ВМФ. Он всегда настаивал на том, что это задумывалось в мирных целях."Однако фарси – необычайно гибкий язык, а Рафсанджани был мастером двусмысленностей",- пишет автор. He случайно его называли kooseh (на фарси это значит "акула") – по причине гладкой и вместе с тем жесткой кожи лица, из-за чего ему было трудно отращивать благочестивую бородку, как подобает аятоллам высокого ранга .Но вместе с тем – и потому, что он обладал поистине акульей сноровкой быстро, "с костями", проглатывать того, кто стоит на его пути.
Поражение Рафсанджани от Махмуда Ахмадинежада на президентских выборах 2005 года – хотя фаворитом считался именно он – помогло ему реабилитироваться в глазах электората. На следующих выборах, в 2009-м, когда на улицы иранских городов вылились демонстрации протеста, и начались беспорядки, Рафсанджани публично обвинил Ахмадинежада в фальсификации выборов, предпринятой для обеспечения себе второго президентского срока."Уходи!" - возглашал он на пятничных молитвах в мечети, что очень напоминало выпады мятежного Хомейни против шаха Пехлеви. Его дочь Фаезе была арестована за участие в таких протестах. В 2015 году подобная участь постигла и его сына Мехди.
Но, несмотря на все это, на парламентских выборах 2016 года, завершившихся, по оценке Русской службы ВВС, "сокрушительной" победой реформистов и умеренных, средний класс Тегерана массово проголосовал в его пользу. Довольный таким результатом, Рафсанджани заявил, что его политическая миссия выполнена.
Когда же, по образной формулировке The Economist, его звезда угасла, он всё активнее начал полемизировать с Хомейни, ставя под сомнение не только воинственность внешней политики Ирана, но и само понятие сосредоточения управления государством в руках одного духовного лица.
В авторитете
В любом случае, думается, уход такой значимой личности, как Хашеми Рафсанджани, не останется без последствий как в Иране, так и за его пределами – с учетом того, что он почти четыре десятилетия, после революции 1979 года, занимал ключевые посты в сфере государственного управления. Возможно, "совестью нации", как ушедшего в мир иной в декабре 2016-го Фиделя Кастро, его не назовут. Но по авторитету и влиятельности с Рафсанджани в Иране, наверное, мало кто мог сравниться. Ведь он, вместе с Рухоллой Хомейнии Али Хаменеи, был одним из "столпов" Иранской революции, снискав при этом славу как революционера, так и умеренного реформатора.
Целых 27 лет, вплоть до самой смерти, он возглавлял Совет политической целесообразности – совещательный орган при Высшем руководителе Ирана, в обязанности которого входит разрешение конфликтных ситуаций между Советом стражей Конституции и Меджлисом. С 2006 года состоял в Совете экспертов – специальном государственном органе, избирающий Высшего руководителя Ирана. Да и толкователем вероучения Рафсанджани, надо полагать, был не из последних.
"Его всегда отличала чрезвычайная трезвость и уравновешенность в принятии решений,- характеризуя Рафсанджани, подчеркнула в комментарии российскому "Радио-Sputnik"востоковед и политолог Карине Геворгян.- Он был одним из лидеров реформаторов, выступал за диалог с Западом, в том числе и по ядерной программе. К тому же он считался одним из богатейших людей в Иране, что тоже нельзя не учитывать". Состояние семьи Рафсанджани оценивается более чем в 1 млрд долларов. Однажды он даже попал в первую сотню богатейших людей мира по версии Forbes; в самòм Иране благодаря своему состоянию его прозвали "Шах-Акбаром" (с намеком, видимо, на одного из правителей империи Великих Моголов – Шах-Акбара, обладавшего несметными богатствами, включая названный в его честь знаменитый алмаз).
Что делать?
Смерть Рафсанджани, несомненно, привнесла новые нюансы вo внутриполитические процессы, формирующиеся в Иране. В первую очередь – в продолжающееся противостояние консерваторов и условных реформаторов. Ему удавалось поддерживать равновесие, утихомиривать оппонентов. Неизвестно, кому сейчас удастся взять эту миссию на себя. И это – в преддверии очередных президентских выборов, намеченных на май 2017-го.
По какому пути двинется наш южный сосед теперь? Теперь, когда "крестный отец иранской демократии" покинул этот мир, а вступление в должность президента Соединенных Штатов Дональда Трампа, которому проигравшие демократы продолжают самозабвенно мстить, с каждым днем надвигается всё явственнее, победа на предстоящих выборах нынешнего президента Хасана Рухани, с чем многие связывают возможность сближения с Западом, стала, наверное, значительно менее предсказуемой. Но есть и противоположная точка зрения: освободившись от тени Рафсанджани – благодаря протекции которого он во многом, собственно, и победил на прошлых выборах, – Рухани может стать сильнее и изберется на второй срок. Посмотрим.
Однако при любом раскладе, констатирует "The Economist", иранский режим лишился своего главного прагматика. И сейчас, без "коварства" Рафсанджани, страна, скорее всего, станет более поляризованной, резюмирует британский еженедельник.