В четыре тридцать вечера в понедельник, первого февраля 1960 года, четверо студентов присели у буфетной стойки универмага "Вулворт" в центре Гринсборо, штат Северная Каролина. Они только недавно поступили в местный колледж для чернокожих, расположенный примерно в миле отсюда
"Можно чашечку кофе", - попросил один из них, Эзел Блэр, у официантки.
"Мы здесь негров не обслуживаем ", – ответила она.
Буфет универмага "Вулворт" представлял собой длинный Г-образный зал, в котором могло уместиться шестьдесят шесть человек, и стоячую закусочную с торца. Сидячие места были только для белых. Стоячая закусочная – для черных. Другой сотрудник буфета, чернокожая женщина, стоявшая за плитой, вышла к студентам и попробовала их прогнать. Она сказала: "Вы, невежи, не ведите себя глупо!" Но они не ушли. Около полшестого центральный вход в магазин закрылся. Но эти четверо все не собирались уходить. Наконец, они вышли через боковую дверь. Снаружи уже собралась небольшая толпа, в которой был фоторепортер местной газеты "Record". Один из студентов сказал: "Я завтра вернусь сюда со всем колледжем".
На следующее утро "протестовать" пришли уже двадцать семь юношей и четыре девушки, в основном из того же общежития, что и вчерашняя четверка. Молодые люди нарядились в костюмы с галстуками. Студенты взяли с собой уроки и уселись в буфет заниматься. В среду к ним присоединились ученики местной средней школы для чернокожих и число "протестующих" увеличилось до восьмидесяти. К четвергу их было уже триста, в том числе и две белые девушки из расположенного в Гринсборо кампуса университета Северной Каролины. В субботу на "сидячую забастовку" пришло уже шестьсот человек. И люди высыпали на улицу. Белые подростки размахивали флагом конфедератов. Кто-то швырнул петарду. В полдень примчалась местная футбольная команда. "Спасатели приехали!" - выкрикнул кто-то из белых студентов.
К следующему понедельнику "сидячая забастовка" перекинулась на городок Уинстон-Салем, расположенный в двадцати пяти милях от Гринсборо, и на Дархэм, в пятидесяти милях далее. На следующий день присоединились студенты государственного педагогического колледжа из Файетвилля и колледжа в Шарлотте, затем в среду – студенты колледжа Св. Августина и университета в Рейли. В четверг и пятницу протест выплеснулся за границы штата, захватив Хэмптон и Портсмут в Вирджинии, Рок-Хилл в Южной Каролине и Чаттанугу в Теннеси. К концу месяца "сидел" уже весь Юг вплоть до Техаса на Западе. "Я спрашивал у каждого из встреченных мной студентов, на что была похожа первая "сидячая забастовка" в их кампусе", - писал политолог Майкл Уолцер в "Dissent". "И ответ был всегда таким: "Это было как эпидемия. Участвовать хотели все!"" В тоге около семидесяти тысяч студентов приняли участие в "сидячей забастовке". Тысячи были подвергнуты арестам, и не сосчитать, сколько еще тысяч студентов - радикализованы. Эти события в начале шестидесятых дали старт борьбе за гражданские права, которая до конца десятилетия захватила весь Юг. И все это стало возможным без помощи электронной почты, блогов, Фейсбука или Твиттера.
Говорят, что в мире происходит революция. Новые инструменты, вроде социальных медиа, переизобрели социальный активизм. С Фейсбуком, Твиттером и тому подобным, традиционные отношения между политической властью и волей народа перевернулись, сделав куда более простым сотрудничество, координацию действий и озвучивание интересов тех, кто лишен власти. Когда тысячи протестующих весной 2009 года вышли на улицы в Молдавии, чтобы выступить против правительства коммунистов, эти события назвали твиттер-революцией, по имени того медиасредства, благодаря которому люди смогли собраться вместе. Несколько месяцев спустя, когда в Тегеране начались студенческие выступления, Госдепартамент сделал необычный шаг, попросив Твиттер отложить профилактические работы на сайте, поскольку Администрация президента США не хотела, чтобы критически важное средство организации масс вышло из строя в разгар демонстраций. "Без Твиттера иранцы не будут чувствовать себя в должной степени уверенными и сплоченными, чтобы и дальше выступать за свободу и демократию", - писал позднее Марк Пфайфл, бывший советник по национальной безопасности, выдвигая Твиттер на Нобелевскую премию мира. Когда-то раньше активисты назывались в соответствии с преследуемыми целями, теперь они называются в соответствии с используемыми средствами. Бойцы Фейсбука выходят онлайн бороться за перемены. "Вы – наша настоящая надежда!", - заявил кучке киберактивистов бывший младший советник госдепартамента Джеймс Глассман на конференции, прошедшей недавно при спонсорской поддержке компаний Facebook, A.T.&T., Howcast, MTV и Google. Он добавил, что сайты типа Фейсбук, "дают Соединенным Штатам существенное преимущество над террористами. Недавно я сказал, что Аль-Каида "ест в интернете наш завтрак". Это больше не так. Аль-Каида застряла в web 1.0. А интернет теперь – это про интерактивность и общение".
Это довольно сильные и весьма странные тезисы. Какая разница, кто ест чей завтрак в интернете? Неужели люди, которые логинятся в Фейсбук, действительно наша надежда? Что касается молдавской так называемой твиттер-революции, то ученый из Стэнфорда Евгений Морозов, один из наиболее непримиримых критиков "цифровой религии", отмечает, что Твиттер сыграл весьма скромную роль в событиях в Молдавии, стране с весьма малым числом твиттер-аккаунтов. Да и вообще, кажется, что это была совсем не революция. Поскольку, как предположила в своей статье в "Вашингтон пост" Анна Аппельбаум, это вполне мог быть срежиссированный спектакль, сюжет которого состряпало правительство. (В стране, охваченной паранойей относительно румынского реванша, протестующие водрузили флаг Румынии над оккупированным зданием парламента). Что же касается иранского случая, то почти все люди, сообщавшие в Твиттере о демонстрациях протеста, жили на Западе. "Настало время правильно оценить роль Твиттера в иранских событиях ", - писала прошлым летом в журнал "Foreign Policy" Гольнац Эсфандиари. "Поймите, никакой твиттер-революции в Иране не было". Некоторые известные блогеры, такие как Эндрю Салливан, который отмечал важную роль социальных медиа в иранских событиях, - продолжает Эсфандиари – попросту неверно оценили ситуацию. "Западные журналисты из тех, кто не мог – или не захотел? – связаться с простыми людьми в Иране, просто проматывали ленту Твиттера с хэштегом #iranelection", - пишет она. "И при этом, кажется, вообще никого не удивило то, почему же люди, занимающиеся организацией иранских протестов должны писать на каком-то другом языке кроме фарси".
Впрочем, этого стоило ожидать. Инноваторы тяготеют солипсизму. Зачастую они хотят насильно впихнуть любой случайный факт или результат эксперимента в свою новую модель. Как писал историк Роберт Дарнтон: "Достижения современных технологий коммуникации создают неверное представление о прошлом, как будто до изобретения этих технологий не было истории, как будто об эпохе, когда не было телевидения и интернета, вообще нечего сказать ". Но есть кое-что еще, что требует разговора по ту сторону безграничного энтузиазма в отношении социальных медиа. Пятьдесят лет спустя наиболее выдающегося подъема в истории социального движения в Америке, кажется, что мы забыли, что такое активизм.
Гринсборо в начале шестидесятых был местом, где нарушение расовой субординации как правило жестоко пресекалось. Четверо студентов, которые первыми заняли места для белых в буфете, были напуганы. "Я думал, если кто-то подойдет сзади и сверху промычит "бууу", я тут же свалюсь со стула", - позднее признавался один из них. В первый день менеджер магазина поставил о случившемся в известность шефа полиции, который в свою очередь выслал на место двоих сотрудников. На третий день в буфете нарисовалась группа крепких белых парней, нарочито вставших за спины протестующих и зловеще шепча выражения типа "тупоголовые нигеры". Появился даже местный лидер Ку-клукс-клана. В субботу напряженность выросла еще больше. Кто-то сообщил о заложенной бомбе, так что весь магазин пришлось эвакуировать.
Еще более опасным было проведение "Лета свободы" на Миссисипи в 1964-м, другого знакового проекта из числа кампаний по защите гражданских прав. Ненасильственный студенческий координационный комитет рекрутировал сотни студентов с севера страны, преимущественно белых волонтеров, чтобы запустить "Школы свободы" для регистрации чернокожих избирателей и выразить озабоченность состоянием с гражданскими правами в самом сердце Юга Америки. Волонтеров предупреждали: "Никуда не отправляться в одиночку, тем более без машины или в ночное время суток". В то время, когда на Миссисипи только начали прибывать волонтеры, трое из них – Майкл Швернер, Джеймс Чейни и Эндрю Гудман – были похищены и убиты. За оставшееся лето тридцать семь церквей для черных было сожжено, разорены десятки конспиративных квартир. В волонтеров стреляли, они подвергались избиениям, арестам, за ними гонялись на пикапах, битком набитых вооруженными людьми. Четверть участников программы покинула ее: деятельность, которая бросает вызов статус-кво, и направленная на решение глубоко укоренившихся проблем – занятие не для слабонервных.
Что делает людей способными к такому типу активизма? Социолог из Стэнфорда Дуг МакАдам сравнил личные качества тех, кто покинул "Лето свободы" и тех, кто оставался до конца, и выяснил, что наиболее важным различием между этими людьми была отнюдь не нехватка идейности, как могло бы показаться. Он считает, что "все участники – и те, что оставались до конца, и дезертиры – показали себя ярко выраженными сторонниками целей и ценностей проекта". Куда более важным оказался уровень личной вовлеченности в движение борьбы за гражданские права. Всех волонтеров попросили составить список личных контактов тех, кого они бы хотели держать в курсе своих действий. И выяснилось, что у тех, кто оставался в проекте до конца, оказалось гораздо больше близких друзей среди тех, кто поехал на Миссисипи, чем у дезертиров. Деятельность, связанная с риском, требует очень тесных личных связей, заключил МакАдам.
Это наблюдение доказывается вновь и вновь. В одном из исследований о Красных бригадах – итальянской террористической организации 1970-х, - утверждается, что у семидесяти процентов рекрутированных уже был по меньшей мере один близкий друг в организации. То же самое верно и про афганских муджахидинов. Даже революционные события, которые кажутся спонтанными, вроде демонстраций в Восточной Германии, приведших к падению Берлинской стены, по своей сути оказываются чем-то, что требовало тесных личных контактов. Оппозиционное движение в Восточной Германии состояло из нескольких сотен групп, в каждом из которых было примерно по десятку членов. Каждая группа имела ограниченный контакт с остальными – в то время лишь тринадцать процентов восточных немцев имели домашний телефон. Все, что было им известно, так это то, что вечером понедельника за церковью св. Николая в центре Лейпцига соберутся люди, чтобы выразить государству свой протест. То, что влияло в первую очередь на то, появитесь вы на месте или нет, так это наличие у вас критически настроенных к режиму друзей – чем больше у вас таких было, тем больше шансов на то, что вы присоединитесь к протесту.
Так вот, немаловажным фактом о четверке посетителей закусочной в Гринсборо, - Дэвиде Ричмонде, Франклине МакКейне, Эзеле Блэре и Джозефе МакНейле - является то, в какого рода отношениях они находились друг с другом. МакНейл был соседом Блэра по общежитию, Ричмонд жил этажом выше в одной комнате с МакКейном, при этом Блэр, Ричмонд и МакНейл раньше ходили в одну школу. Вся четверка обычно потягивала пивко и трепалась допоздна в комнате Блэра и МакНейла. Они хорошо помнили убийство Эммета Тилла в 1955-м, бойкот автобусных линий в Монтгомери в том же году и события в Литтл-Роке в 1957-м. Идея устроить сидячую забастовку в универмаге "Вулворт" пришла в голову МакНейлу. Друзья обсуждали ее почти месяц. Наконец МакНейл спросил, готовы ли остальные присоединиться к нему. Зависла пауза, и тогда МакКейн в манере, в которой обращаются друг к другу только такие люди, которые засиживаются допоздна друг с другом за разговором, сказал: "Парни, вы зассали или нет?" На следующий день у Эзела Блэра хватило мужества попросить чашечку кофе в белой закусочной только потому, что рядом находились сосед по общежитию и двое школьных друзей.
Тот тип активизма, который ассоциируется с новыми медиа, нисколько не похож на вышеописанный. Платформа новых медиа выстроена вокруг слабых персональных связей. Твиттер – это способ зафолловить (или быть зафолловленным) людьми, которых вы могли даже никогда не встретить. Фейсбук – это средство эффективного управления своими знакомствами, для поддержания связей с людьми, с которыми при других обстоятельствах вы бы не смогли оставаться в контакте. Вот почему у вас может быть тысяча "друзей" на Фейсбуке, столько, сколько вы никогда бы не смогли иметь в реальной жизни.
Во многих отношениях это прекрасно. У слабых личных связей есть своя сила, как считает социолог Марк Грэноветтер. Наши знакомые, в отличие от друзей, отличный источник информации и новых идей. Интернет позволяет нам с невероятной эффективностью использовать такой вид связи на расстоянии. Он весьма полезен для распространения информации, междисциплинарного сотрудничества, сведения без посредников продавцов и покупателей и прочих логистических функций цифрового мира. Но слабые личные связи редко ведут к связанному с риском активизму.
В недавно изданной книге "Эффект бабочки: как быстро и эффективно использовать социальные медиа, чтобы изменить общество" бизнес-консультант Анди Смит и профессор Стэнфордской школы бизнеса Дженнифер Аакер рассказывают нам историю, приключившуюся с Самеером Бхатия, молодым предпринимателем из Силиконовой долины, который заболел острым миелолейкозом. Эта история хорошо иллюстрирует силу социальных медиа. Бхатия нуждался в трансплантации костного мозга, но никак не мог найти донора среди друзей и родственников. Наилучшие шансы на успех Бхатия имел, если бы донор был бы той же национальности, что и он сам. В базе данных национальной лаборатории по пересадке костного мозга состояло несколько выходцев из Южной Азии. Тогда партнер Бхатия по бизнесу разослал по электронной почте письмо с изложением беды коллеги более чем четыремстам сотням их знакомых, которые в свою очередь переслали письма по своим личным спискам контактов. Кампании в поддержку Самеера были посвящены страничка на Фейсбуке и видео в Ютюбе. Наконец, около двадцати пяти тысяч новичков зарегистрировались в базе данных национальной лаборатории по пересадке костного мозга, и Бхатия нашел подходящего донора.
Каким же образом кампании удалось привлечь так много людей? За счет того, что от них не просили слишком многого. Это единственный способ сделать так, чтобы человек, которого ты не знаешь, что-то сделал для тебя. Вы сможете сделать так, что тысячи людей запишутся в доноры, поскольку это сделать крайне просто. Все, что нужно, - это отправить результаты тестов и – в крайне маловероятном случае, если их костный мозг окажется подходящим – провести несколько часов в клинике. Донорство костного мозга - не такое уж тривиальное мероприятие. Но оно не подразумевает опасности вашему здоровью или вашим финансам, оно совсем не напоминает проведение летних каникул с риском быть пойманным вооруженными людьми в пикапе. Оно не предполагает противостояния принятым в обществе нормам и практикам. Фактически, оно принадлежит к тому типу поведения, которое достойно уважения и признания обществом.
Провозвестники социальных медиа не чувствуют этой разницы. Кажется, они и в самом деле верят, что френд в Фейсбуке – это настоящий друг, а записаться в доноры сегодня в Силиконовой долине – это точно такой же подвиг, как чернокожему студенту прийти в буфет для белых в Гринсборо в 1960-м. "Социальные сети на практике эффективны для роста мотивации", - пишут Аакер и Смит. Но это неправда. Социальные сети эффективны для роста числа участников – за счет снижения уровня мотивации, который требуется для участия. Страничка в Фейсбуке Коалиции за спасение Дарфура насчитывает 1 282 339 участника, каждый из которых пожертвовал в среднем около девяти центов. Вторая по популярности благотворительная страничка про Дарфур в Фейсбуке насчитывает 22 073 участника, каждый из которых потратил в среднем тридцать пять центов. Страничка "Помоги спасти Дарфур" имеет 2 797 членов, каждый из которых отдал в среднем по пятнадцать центов. Спикер Коалиции за спасение Дарфура рассказал "Ньюсуик": "Мы не придаем большого значения тому, кто и сколько именно пожертвовал. Гораздо важнее привлечь общественное внимание к проблеме. Это мощный механизм для информирования населения. Люди рассказывают об этом окружающим, посещают мероприятия, становятся волонтерами. Это не то, что вы сможете измерить, глядя на счетчик". Другими словами, деятельность в Фейсбуке достигает успеха не в том, чтобы заставить людей совершить реальный поступок, а в том, чтобы заставить людей сделать хоть что-то, когда они на такой поступок попросту неспособны. Мы все еще находимся слишком далеко от буфета в Гринсборо.
Студенты, присоединившиеся к сидячей забастовке, которая шла по всему Югу зимой 1960-го, описывали это движение словом "эпидемия". Однако движение за гражданские права скорее напоминало военную кампанию, а не инфекцию. В конце пятидесятых состоялось шестнадцать сидячих забастовок в различных городах Юга, пятнадцать из которых были организованы организациями за гражданские права, такими как N.A.A.C.P. и CORE. Тщательно определялись места для проведения акций. Разрабатывались планы. Активисты движения проходили специальное обучение и подготовку к будущим акциям протеста. Четверка из Гринсборо была продуктом такой работы – все они состояли в Молодежном совете N.A.A.C.P и были тесно связаны с главой ее местной ячейки. Они были в курсе прошедшей ранее волны сидячих забастовок в Дареме и принимали участие во встречах сторонников движения в церквях, поддерживавших активистов. Когда движение сидячих забастовок начало распространяться из Гринсборо по всему Югу, оно не распространялось случайным образом. Оно накрыло города, в которых уже заранее существовали "организационные центры" - группы преданных и обученных активистов, готовых сделать так, чтобы "эпидемия" распространялась дальше.
Движение за гражданские права было весьма рискованным занятием. К тому же, что важно, у него была стратегия: оно стало вызовом истеблишменту, подкрепленным четкой дисциплиной. N.A.A.C.P. была централизованной организацией, управляемой из Нью-Йорка в высшей степени командным способом. Мартин Лютер Кинг был для Южной Конференции христианских лидеров безусловным авторитетом. В центре движения располагалась церковь для черных, которая, как отмечал в превосходном исследовании от 1984 года Элдон Д. Моррис, стала "родиной движения за гражданские права", и в котором строго соблюдалось разделение труда между постоянно действующими комитетами и группами обученных сотрудников. "Каждая группа имела свою конкретную цель и направлялась непосредственно руководством", - пишет Моррис. "Конкретные люди отвечали за выполнение конкретных заданий, а возникавшие конфликты разрешались посредством вмешательства специально назначенного "министра", обычно осуществлявшего руководство группой".
Вот это и есть второе решающее отличие традиционного активизма от его онлайнового варианта: социальные медиа не имеют ничего общего с иерархическими организациями. Фейсбук и тому подобное - это инструменты создания сетей, которые противостоят структурно и содержательно, иерархиям. В отличие от иерархических структур с их правилами и процедурами, сети не контролируются из единого центра управления. Решения принимаются посредством консенсуса, а связи между людьми в группах здесь гораздо слабее.
Такая структура позволяет сетям оставаться весьма эффективными и легко приспосабливаться к ситуациям, связанным с невысоким риском. Хороший пример – Википедия. У этой онлайновой энциклопедии нет сидящего в Нью-Йорке редактора, который бы заказывал тексты и правил каждую запись. Усилия по написанию каждой статьи выполняются на основе самоорганизации. Даже если все записи в Википедии завтра будут стерты, все ее содержание будет быстро восстановлено. Именно так происходит, когда объединенные в сети тысячи людей добровольно посвящают свое личное время для решения общей задачи.
Однако есть масса вещей, с которыми сети не могут справляться достаточно хорошо. Автомобильные компании разумно используют сети для организации поставок, но не для разработки автомобилей. Никто не поверит, что создание непротиворечивых принципов дизайна продукта можно доверить распыленной и лишенной руководства организационной системе. Поскольку сети не имеют централизованной структуры управления и четкой вертикали власти, для них составляет существенную проблему достижение консенсуса и постановка задач. Сети не могут мыслить стратегически, они хронически подвержены конфликтам и сбоям. Каким образом возможен сложный выбор относительно тактики, стратегии или принципов развития, когда у каждого есть равный голос?
Организация освобождения Палестины сначала была сетью, и именно поэтому она столкнулась с большими проблемами в процессе роста, как полагают специалисты по международным отношениям Метт Эйлструп-Санджованни и Калверт Джонс. В недавно опубликованной журналом International Security статье они пишут: "Типичные качества, определяющие структуру сети – отсутствие центрального управления, неограниченная автономия соперничающих групп и отсутствие возможности разрешения конфликтов за счет формальных механизмов – сделала ООП исключительно податливой для внешних манипуляций и внутренней борьбы".
Они продолжают: в Германии семидесятых "гораздо более цельное и успешное левое крыло террористов стремилось создать иерархическую организацию с профессиональным управлением и четким разделением обязанностей. Они работали в университетах, где легко на регулярных собраниях могли образовать центральное руководство, обеспечить взаимное доверие и дух товарищества". Они редко предавали своих товарищей по оружию во время полицейских облав. Их коллеги справа были организованы в децентрализованные сети и не имели подобной дисциплины. В эти группы легко внедрялись провокаторы, а их члены, будучи арестованными, запросто сдавали товарищей. Сходным образом Аль-Каида была наиболее опасной до тех пор, пока оставалась в единой иерархии. Ныне, рассыпавшись в сеть, она демонстрирует куда меньшую эффективность.
Описанные недостатки сетей едва ли имеют значение, если они не заинтересованы в систематических социальных изменениях, если нужно кого-то просто напугать или унизить, или устроить шумиху, или не нужно разрабатывать стратегию. Но если вы имеете дело с сильным и организованным истеблишментом, вам придется устанавливать иерархию. Бойкот автобусных линий в Монтгомери потребовал участия десятков тысяч человек, пользовавшихся ежедневно городским транспортом, чтобы добираться с работы и на работу. Он продолжался целый год! Чтобы убедить людей продолжать бойкот, организаторы поручили каждой местной черной церкви поддерживать боевой дух участников, а также организовали альтернативный бесплатный развоз пассажиров за счет одной частной автобазы, объединившей сорок восемь диспетчеров и сорок две автостанции. Даже Совет белых граждан, как утверждал позднее Кинг, признал, что эта услуга работала с "военной точностью". К тому моменту, как Кинг приехал в Бирмингем для решающей схватки с местным шефом полиции Юджином "Быком" Коннором, у него был бюджет в миллион долларов и сотня человек поддержки, нанятых на полный день и распределенных по оперативным группам. Сама операция разделялась на размеченные заранее фазы со все возрастающим уровнем протеста. Дополнительная поддержка обеспечивалась за счет массовых встреч, проходивших последовательно в одной за другой церквях по всему городу.
Бойкоты, сидячие забастовки и ненасильственные акции протеста – методы, к которым прибегало движение за гражданские права – требуют высокого уровня риска. Они оставляют мало места для внутренних конфликтов и сбоев. Если хотя бы один из участников протеста отклонится от инструкций и ответит на провокации, то все движение может потерять моральный авторитет. Энтузиасты социальных медиа без сомнения будут заставлять нас поверить в то, что задача Кинга в Бирмингеме была бы гораздо более легкой, будь у него способ связаться со своими фолловерами через Фейсбук и пеарить себя твитами из местной тюрьмы. Но сети затягивают: только вспомните о бесконечных исправлениях и переписываниях, внесениях поправок и дебатах, характерных для Википедии. Если бы Мартин Лютер Кинг захотел устроить в Монтгомери вики-бойкот, его бы как катком переехали структуры белой власти. Да и зачем нужны средства цифровой коммуникации в городе, где девяносто восемь процентов черных каждым воскресным утром посещают церковь? Стратегия и дисциплина – вот что было нужно Кингу в Бирмингеме - именно то, чего не могут обеспечить социальные медиа.
Книга Клэя Ширки "Место, куда приходят все" - библия движения социальных сетей. Ширки, преподаватель университета Нью-Йорка, пытается показать силу интернет-организации. Для этого он рассказывает историю о некоем Эване, работающем на Уолл-Стрит, и его подружке Иванне, забывшей свой смартфон, дорогущий Sidekick, на заднем сиденье нью-йоркского такси. Пока телефонная компания переносила данные с потерянного телефона на новый, она и ее друг Эван выяснили, что смартфон попал в руки девушке-подростку из Квинса. На него она снимала себя и своих друзей.
В ответ на письмо, в котором Эван просил вернуть телефон, Саша – так звали девушку – ответила, что его "белая задница" не заслуживает того, чтобы ему вернули Sidekick. Возмутившись, Эван создал веб-страничку, на которой поместил фотографию Саши и рассказ о том, что произошло. Он отправил ссылку на страничку своим друзьям, друзья – своим друзьям. Кто-то обнаружил страничку бойфренда Саши на MySpace, и ссылка на нее не замедлила появиться на сайте. Кто-то нашел в интернете ее адрес и, проезжая мимо, снял видео ее дома – Эван поставил видео на сайт. Историю подхватил новостной сайт Digg, и теперь Эван получал по десятку электронных писем в минуту. Он сделал доску объявлений, чтобы читатели могли делиться своими историями, но сайт рухнул под весом огромного числа запросов. Эван и Иванна пошли в полицию, но там переквалифицировали дело с кражи на утерю, что автоматически закрыло дело. "К этому моменту уже миллионы рядовых пользователей следили за тем, как разворачиваются события", - пишет Ширки, - "и десятки информагентств ее освещали". Под давлением прессы, городская полиция вновь переквалифицировала дело по статье "кража". Девушку Сашу задержали, а подруга Эвана получила назад свой Sidekick.
Аргумент Ширки состоит в том, что такая история не могла бы приключиться в эпоху до интернета. И он прав. В другие времена Эван никогда бы не выследил Сашу. История о забытом смартфоне не вызвала бы публичного резонанса. Целая армия людей не подключилась бы, чтобы помочь. Полиция не прогнулась бы под давлением одного человека, который просто потерял какой-то сотовый телефон. Согласно Ширки, эта история показывает "легкость и быстроту, с которой группа людей может быть мобилизована на благое дело" в эпоху интернета.
Ширки полагает, что мы имеем дело с новым, более высоким уровнем активизма. Тогда как, на самом деле, это просто форма организации, которая способствует установлению слабых социальных взаимодействий, которые в свою очередь наслаиваются поверх тесных личных связей, позволяя продолжать начатое дело, невзирая на опасность. Такая форма организации переносит нашу энергию со структур, которые способствуют целенаправленной и дисциплинированной деятельности на те, которые способствуют устойчивости и адаптивности. Такой тип организации помогает самовыражению активистов и препятствует тому, чтобы их замолчали. Средства социальных медиа хорошо приспособлены для того, чтобы существующий социальный порядок стал более эффективным. Они не являются естественными врагами статус-кво. И если вы придерживаетесь мнения, что с миром все в порядке и его лишь нужно слегка поправить, то социальные медиа – это то, что вам нужно. Но если вы полагаете, что где-то все еще остаются такие закусочные, которые недостаточно встроены в этот мир, то вам стоит нажать на паузу.
Ширки завершает рассказ о потерянном смартфоне риторическим вопросом: "Что же будет дальше?", - нисколько не сомневаясь, что мир содрогнется волнами цифрового протеста. Но он уже ответил на свой вопрос сам. Дальше будет ровно то же самое. Связанный слабоинтегрированными социальными сетями мир весьма хорош для добрых дел типа того, как парням с Уолл-Стрит отнимать свои телефоны у подростков. Viva la revolución.
Источник: Нью-Йоркер