Идентичность не является самоочевидной реальностью – идентичность всегда задается определенной процедурой
Это может быть процедура идентификации в процессе первичной социализации, или же это может быть процедура самоидентификации, когда человек сам определяет и переопределяет свою идентичность. Но идентичность – как понятие, с которым мы, прежде всего, работаем, – не является предзаданной категорией.
Приведу несколько примеров. Вообразим представителя некой расы, который родился, растет и воспитывается в России. Его расовая идентичность является предзаданной в силу биологических свойств. Но здесь возникает большой вопрос – является ли эта совокупность предзаданных свойств идентичностью? Ведь она не задается никакой процедурой.
Если другие дети будут, предположим, такого подрастающего человека называть какими-нибудь обидными словами, ситуация может развернуться разным образом. С одной стороны, подросток может согласиться с теми или иными характеристиками, которые ему навязываются, а с другой стороны, он может отказаться с ними соглашаться. Такие случаи и в школьной практике довольно часты. Можно ли сказать, что здесь есть некоторая основа такого отказа или согласия, которую можно вот так сразу предсказать? Нет, на самом деле нельзя; человеческая воля в детском и в подростковом возрасте представляет собой довольно сложный агрегат, состоящий из множества причин, и обусловленность которой, мы извне не можем просчитать с достаточной степенью вероятности. То есть мы не можем предсказать, каким образом у такого человека будет работать даже, казалось бы, биологически привязанная идентичность.
Другой, даже более тематический острый пример – это гендерная идентичность. Мы сегодня хорошо понимаем, что гендерная идентичность в современном мире представляет собой конструкт, который все дальше уходит от каких-то стандартов. Говоря предельно корректно, стандартизация этого конструкта становится все более и более многообразна. Сегодня есть молодые люди, чувствующие себя кем-то другим, есть девушки, которые себя чувствуют молодыми людьми, есть люди, у которых гендерная идентичность сама по себе множественная.
Исторически здесь довольно понятна совокупность причин, которые приводят нас к такому разладу в понимании этого типа идентичности. Это традиция уникализации различий и универсализация меньшинств, которые активно развивались, прежде всего, в Европе и в Северной Америке, на самом деле, сегодня уже во всех странах представляет собой глобальную тенденцию. После Второй Мировой войны как в силу изменения экономического положения ряда стран, так и в силу глобализации, этот процесс вышел на кардинально иной уровень. В этой ситуации возникает специфическая позиция, превращающая идею равенства в идею обязательного различия. В ряде стран эта подмена тезиса осуществляется настолько изящно, что если это не анализировать, то это и не очевидно.
Когда человек говорит о себе, что он хочет быть уникальным, это его желание, проходя через горнило социальной машины, возвращается к нему как обязанность быть уникальным. Человек не ощущает себя хорошо, пока он не уникализировался достаточным образом, пока он не стал настолько отличным от окружающих, что это отличие может стать не только основанием для его самоидентичности, но и для его идентификации в качестве уникального субъекта. Эта тенденция может быть коротко названа уникализацией различий, а в социальном плане такая индивидуальная тенденция превращается в совокупность представлений и практик, связанных с так называемой универсализацией меньшинств.
Еще маркетолог Сет Годин в одной из своих книг отмечает, что сегодня целевая аудитория, на которую ориентируются экономические гиганты для продажи своей продукции, потеряла свойство единства (мы сейчас говорим об условном «западном мире»). И, потеряв свойство единства, эта целевая аудитория переопределяет себя через принадлежность к тому или иному меньшинству (Годин говорит о «племенах»). То есть меньшинство парадоксальным образом, в силу необходимости защиты прав меньшинств, оказывается сильнее большинства.
В силу принадлежности человека к тому или иному меньшинству, он приобретает свою социальную идентичность, и прежде всего эта идентичность относится к тому меньшинству, к которому он принадлежит. Раньше мы для описания этой ситуации употребляли замечательные понятия — субкультура и культура. Было представление о некой единой культуре, в то время как современная культура напоминает, скорее, множество разбитых зеркал, из которых склеено единое зеркало, в которое мы смотримся разным образом и видим себя разным образом, в зависимости от того, каким углом мы к нему повернемся; это определенное фрагментированное восприятие, фрагментированная идентичность.
Когда мы идентифицируем себя через социальное меньшинство, такая идентификация парадоксальным образом оказывается в современном «западном мире», условно говоря, намного сильнее, чем идентификация через большинство. И если мы посмотрим на те риторики, которые в ряде стран используются для осмысления этих процессов, то мы увидим риторику вины, риторику обвинения и риторику искупления. Риторику как способ говорить, который за собой влечет довольно серьезные последствия; это уже не просто слова, но определенный способ мыслить и действовать.
Следовательно, получается, что люди, которые принадлежат большинству, виновны в том, что они принадлежат большинству. Виновны перед кем? Виновны перед меньшинством, которому они не принадлежат.
Публикация основана на материалах, подготовленных по итогам курсов повышения квалификации по программе «Повышение эффективности формирования гражданской идентичности в воспитательно-образовательном пространстве современной школы», прошедших в РГУ им. А.Н. Косыгина с 14 ноября по 2 декабря 2019 года.
Проект Министерства просвещения Российской Федерации «Информационное и методическое сопровождение формирования гражданской идентичности в воспитательно-образовательном пространстве современной школы», выполняемый РГУ им. А.Н. Косыгина, направлен на разработку методов системной информационной и методической поддержки школьных педагогов в формировании гражданской идентичности у учащихся.