Центр политического анализа начинает серию интервью с общественными деятелями, имеющими свое оригинальное видение процессов, протекающих в столице, знающих город изнутри
Первый наш собеседник — советник-наставник мэра Москвы, член Общественной палаты Москвы, экс-депутат Мосгордумы (1993-2014 гг.) Михаил Москвин-Тарханов.
- Михаил Иванович, какую трансформацию, по Вашему мнению, претерпела система управления городом Москва на рубеже десятых годов?
- Этот процесс лучше всех описал человек, фамилию которого я называть не вправе. Он сказал примерно следующее: наше время было временем титанов, мы ворочали глыбами, а сейчас настало время олимпийцев.
Предыдущий период жизни города характеризовался ручным управлением, вечным авралом и серьезными вызовами. Сейчас же мы пришли к правильно выстроенной системе, часто работающей без чиновника. В наше время главной задачей было завести картофель, а не организовать движение по новой магистрали.
С точки зрения работы депутата это в десять раз интереснее. Меня об этом предупреждали мои американские друзья: вы не представляете, какая скука наступит для депутатов лет через двадцать, когда вы будете вносить маленькие поправочки в законе, устранять шероховатости в бюджете и т. д. Когда перед вами непаханное поле и новые вызовы, это, конечно, по-человечески интересно, но для города лучше то, что происходит сейчас.
Система начала меняться еще при Лужкове в силу того, что изменился инвестиционный климат. В город пришли большие деньги. Но в 2008 году произошел мировой финансовый кризис, вызывавший у нас кризис неплатежей.
С 2010 года в условиях безкризисного развития создалась совсем другая система. У исполнительной власти все подсчитано, бюджет сверстан, программы работают.
Когда я был депутатом, то работал в десяти комиссиях мэрии, в среднем два раза в месяц я был содокладчиком на заседании правительства. Я не понимал, где я работаю — в правительстве или в Думе, так было все переплетено. При Собянине это все разведено — депутаты выведены из мэрских комиссий.
Теперь Мосгордума отдельно, правительство отдельно. Совершенно европейский стиль совершенно другая рабочая обстановка. Много общаться, проводить слушания, вносить предложения, а конкретно влиять не получится (такая система существует в Америке. Называется «сильный мэр, слабый совет». В Англии обратная ситуация, там мэр как председатель исполкома в советское время).
Функция депутата теперь заключается в принятии поправок к законам (основной корпус уже принят) и работе с избирателями. Роль мэра естественным образом растет, а роль парламента естественным образом сужается. Я думаю, этот процесс в скором времени пойдет и на Западе, поскольку в ближайшее время экономика будет завязана на цифру и искусственный интеллект. Власть парламентов будет уменьшатся — это вызов времени. В серьезную экономическую сферу вторгаться неподготовленному человеку будет практически невозможно.
- Какие достижения вы можете выделить на предыдущем этапе развития города и на современном?
- Устав — хорошее дело, полезное дело. Передовой генеральный план, заложивший основы градостроительной политики. Бюджетный процесс, отлаженный лучше всех в стране. Общий массив законодательства — грамотный, гармонично построенный, опыт взаимодействия с конструктивно-оппозиционной Мосгордумой, которая с одной стороны затрудняла процесс проведения законодательных актов, но с другой стороны, это повышало их качество и уровень креатива со стороны исполнительной власти.
Честно говоря, к 2010 году у нас появился внутренний упадок. Казалось, нам никогда это не преодолеть. Счет машин пошел на четвертый миллион, улицы новые не построишь, город подземный не сделаешь, наземный тоже.
Одолели! Люди стали ездить на троллейбусах, на автобусах. Метро развивается, появились выделенные линии, каршеринг, самокаты, велосипеды, чего только нет! По сравнению с тем, что было раньше — небо и земля! Это колоссальное достижение и, по сути дела, настоящая революция! Потому что использован системный подход. Это не просто кольцо построить и две развязки, это системная работа.
Второе достижение — МФЦ. Всю жизнь я сталкивался с бесконечными очередями в конторах. Получение загранпаспорта, получение справки на ребенка, постановка на учет в пенсионном фонде было ужасным мучением. Теперь это блестяще организовано и это оказалось не таким уж и сложным. Это совершенно новое обстоятельство.
В бюджетной сфере идут преобразования и выход на более высокий уровень. Бюджет, его программы и подпрограммы, стало очень сложно анализировать неподготовленным людям, но для специалистов он является гораздо более внятным документом, подлежащим более высокому уровню контроля.
Реновация. Наша программа была проста, как правда — мы прекращали приватизацию квартир в полуаварийных домах первой серии домостроения. После чего мы предоставляли гражданам в обычных типовых домах на территории Москвы новую квартиру примерно такого же метража. Кроме сплошного скандала у нас ничего не получилось. Выяснилось, что надо предоставлять жилье на территории района. Как только это сделали, стало легче. Надо давать с улучшением. Стало еще лучше. Надо давать квартиру чуть-чуть побольше — на 2-4 метра. Стало совсем хорошо. Прекратились скандалы и началась работа.
Что в этой схеме плохо? Деньги инвестиционные, инвесторам для покрытия затрат требуется 1,5-2 квартиры, что приводит к переуплотнению, повышению нагрузки на сеть. Положим сети на инвесторов - еще уменьшится их доля. Положим на город — а где прибыль? В некоторых проектах привлечение инвесторов приводило к увеличению затрат. Зачем нам дотировать из городского бюджета прибыль инвесторов и прибыль банка? Я предложил такую формулу: строим за бюджетные деньги, если получается избыток — сами же и продаем. Эта логика была поддержана, но не реализована. Зато нынешняя программа реновации ее практически реализовывает. Когда конкуренция осуществляется на уровне подряда, а не рядового инвестора, когда город не делится с банками, страховыми кампаниями инвестиционной деятельностью, а полученный доход пускает на строительство инфраструктуры. В результате чего переуплотнения и повышения нагрузки не происходит, а люди получают квартиры.
Подобную схему можно реализовать только в Москве. В других регионах будут делать нашу старую реновацию — с инвесторами, переуплотнением, коммуникациями, затратами. Потому что таких бюджетных возможностей, как в Москве, нет. А к ним приводит в том числе собираемость, исключение паразитов и кровососов. Полностью никому от них избавиться не получается и в некоторых темных углах они свивают гнезда. Но в принципе порядок наведен в очень высокой степени.
- Какова роль общественности в этих процессах. Влияет ли она на качество принимаемых решений?
- Вот сейчас во Франции общественники бегают в желтых жилетах. Почему они общественники? Потому что им доверяет их окружение, они облечены доверием, они защищают права своих соратников. Они эти права формулируют и аккумулируют. Они эти права превращают в требования и направляют их власти. Власть реагирует и эту реакцию власти они контролируют. Это общественная деятельность.
Существует политическая деятельность — борьба за власть в городе, районе, стране. Она чем-то похожа на общественную деятельность, но она другая. Самая страшная ситуация — паразитизм политических структур на общественной тематике.
Как только возникает, например, проблема застройки реки Сетунь, так тут же появляется представитель какой-нибудь карликовой политической партии и все начинается по схеме Владимира Ильича Ленина — превратим экономическую забастовку в политическую стачку. Эта схема используется везде. Не нравится, например, что при строительстве церкви будет изменена транспортная доступность микрорайона — появляются борцы за сексуальные меньшнинства или еще кто-то. Это наша болезнь — присоединение к каждому общественному протесту маленького политического проекта.
Понимаете, если люди хотят, чтобы у них была чистая речка — это требование законно. И более того, оно удовлетворимо. Но если они хотят, чтобы речка была чистой, а мэром был при этом Навальный — это неудовлетворимо и приведет только к конфликту и скандалу. Речка от этого станет чище? Вряд ли. Вы своей деятельностью не достигаете своих политических целей, а наносите вред общественному движению.
- Если говорить конкретно об Общественной палате, то отвечает ли она вашим ожиданиям?
- Общественной палате Москвы надо развиваться, она должна быть более работоспособной. Но в ней есть два мощных зародыша. Это контроль за выборами и реновационный контроль, который может вылиться в стратегически важную функцию. Также свою роль могут сыграть социальные программы, такие как «Московское долголетие». Еще пять-шесть таких проектов, они сомкнутся и образуют систему. Палата находится в развитии. У нее есть будущее.
- Правильно ли говорить, что в Москве сложились определенные традиции электорального поведения?
- Электоральная машина стала совершенной. Она отлажена, Общественной палатой в том числе, до идеальной конструкции. Такой машины больше нет нигде. Как ни считай, получается одно и то же. Сработано на сто процентов. Наше дело добиться того, чтобы каждый голос был учтен правильно, никем не присвоен.
- Какие особенности характеризуют электорат Сергея Собянина?
- Первое время электоральной базой Собянина был классический московский конформист. В свое время говорили, что Москва — город обывателей и всегда голосует за власть. Рассуждают потребительски: что мне может оппозиция дать? Денег нет, профессионализма нет, с центральной властью в плохих отношениях. Лучше я проголосую за того, кого мне рекомендует верховная власть.
Но мне кажется, у Собянина появился собственный ядерный электорат и он только частично пересекается с электоратом «Единой России». В этом повторяется ситуация с электоратом президента.
У Лужкова электорат был капризен, то хотел голосовать, то не хотел. У Собянина появляется свой преданный избиратель и он во многом молодой. Это люди прогресса. Им нравится, что они живут в таком городе. Они непростые, но не буржуазные, аполитичные, конструктивно настроенные, с высокими стандартами жизни. Я очень много с ними сталкиваюсь по своей преподавательской деятельности. Этот ядерный электорат в корне отличается от лужковского — крепкого молодого пенсионера, который будет держаться за «лужковскую» надбавку.
- Сейчас на каждом шагу можно встретить урбаниста. В городе ежегодно проходит урбанистический форум...
- Чтобы быть урбанистом, надо чувствовать город. Я был знаком с Вячеславом Леонидовичем Глазычевым, мы с ним много разговаривали. Я встречался с другими выдающимися деятелями в этом плане. Я понимаю, что я не урбанист. Я двадцать лет провел в этой сфере и понахватался. А у нас появляются молодые люди, которые объявляют себя урбанистами, а сами — ни сном, ни духом. Я когда услышал об урбанисте Максиме Каце, чуть со стула не упал. Я — юрист, помощник урбаниста.
Кроме того, у меня старомодный вкус. Я безумно спорил с главным архитектором Москвы Сергеем Олеговичем Кузнецовым по поводу Зарядья. Что нам болота только не хватало? Березовой рощи? Что у нас мало этого вокруг Москвы? Хочу, чтобы был нормальный линейный парк вроде Александровского сада! Но они так сыграли на ландшафтном дизайне, что получилось здорово. Мне понравилось. Беру свои слова назад и прошу извинений у Кузнецова.
Возникает мысль — ты не все понимаешь, куда ты лезешь, это не твоя сфера. При Лужкове боялся, что напортачат, когда Церетели был и т.д. Но теперь появилась уверенность, что не напортачат и ничего страшного не сделают и никакого уродства не построят. Если бы чесальщиков шерсти во Флоренции спрашивали, как должен выглядеть город, не было бы Флоренции.
В градостроительной политике с одной стороны есть мнение архитекторов, высокомерных людей, которые считают всех остальных профанами. Другие считают, что народ — заказчик, а архитекторы должны его обслуживать. Ничего подобного! Архитектор занимает главенствующее место, но «подай-прими и выйди вон» тоже не выйдет. Надо через Общественную палату, через Мосгордуму, через общественные организации доносить альтернативное мнение. Только в столкновении мнений рождается истина.
- Верно ли говорить о том, что Москва активно перенимает зарубежный опыт? В частности, многие ссылаются на Чикаго …
- Мосгордума сделана по образцу Чикаго — с координаторами направлений и т. д. А насчет исполнительной власти... Я не знаю, чему учиться Собянину у того же Чикаго. Он создает свою собственную рациональную модель управления, очень качественную. Мне кажется, нечему там учиться, сами все прекрасно сделаем. У нас бюджетный процесс совсем по другому устроен. У них этот налог только сюда, а этот налог — только сюда. У нас же налоги поступают в общий котел, из которого финансируются программы.
Технические вещи можно на Западе брать, а все социальное следует брать с осторожностью. Потому как, можно сколь угодно шутить над их загниванием, но там действительно загнивающее общество. Оно не первый раз загнивает и каждый раз выздоравливает, но сейчас этот процесс налицо. Нельзя оттуда все тянуть, еще какую-нибудь себе болячку привьем, к которой у нас нет иммунитета.
- Какие изменения на ваш взгляд необходимы городу?
- У меня как у всякого городского сумасшедшего есть несколько пунктиков. Первый из них касается дачных участков, которые окружают московскую агломерацию. Их насчитывается 1 миллион 100 тысяч. По площади (около 100 тысяч га) они превышают площадь Москвы в пределах МКАД. Это оформленное право собственности, газификация на 65%, уже сложившаяся отчасти транспортная инфраструктура, вывоз ТБО, торговля и т. д. Перед нами гигантский потенциал развития пригородов, особенно если Конституционный суд разрешит прописываться на дачах. Люди строят коттеджи и уходят в них жить на зиму. Если подтолкнуть этот процесс, то мы разгрузим город. Сотрудничество с областью в этом вопросе — великое дело.
Еще меня волнует вопрос долголетия. Есть вопрос продления жизни пенсионеров, а есть вопрос решения проблемы сверхсмертности мужчин.
Есть место, где средняя продолжительность жизни уже достигла 80 лет и это не Ингушетия, это ЦАО! А если взять Тверскую улицу это еще год в плюс. Это несмотря на экологию и приличное потребление алкоголя. Хотя уровень Мадрида мы не достигаем. Там средняя продолжительность — 83 года.
Сверхсмертность мужчин фиксируется тогда, когда мужчину живут на десять и более лет меньше женщин. В Москве сверхсмертность преодолена — разница составляет семь с половиной лет как в Японии. Но нормальный показатель — 4 года!
Почему эта проблема возникает? Потому что не следят за своим здоровьем, купаются в водоемах в состоянии алкогольного опьянения (400 человек утонули только в 2010 году!), падение с высоты, поражением током, питье стеклоочистителя и т. д. По смертности от внешних причин мы превосходим Конго, Кот-д'Ивуар и еще ряд африканских стран. Это связано с определенными стереотипами — особенности русской рыбалки т. д. Создание цивилизованного типа поведения и преодоление смертности молодых мужчин (от 20 д 40 лет) — важнейшая задача.
Материал подготовлен при поддержке Комитета общественных связей и молодежной политики города Москвы.