Что такое страх?

Что такое страх, которым люди сегодня, похоже, настолько охвачены, что забыли о своих этических, политических и религиозных убеждениях? Это что-то, конечно, знакомое, - и все же, если попытаться его определить, кажется, что оно упорно уклоняется от понимания

В параграфе 30 "Бытия и времени" Хайдеггер дал образцовую трактовку страху как эмоциональной настроенности, настроению. Его можно понять, только если не забывать, что Dasein (это термин, обозначающий экзистенциальную структуру человека) всегда уже располагается в эмоциональной настроенности, что и составляет изначальную открытость Dasein миру. Именно потому, что в эмоциональной ситуации под вопросом находится первоначальная открытость мира, сознание всегда уже им предвосхищено и поэтому не может ни распоряжаться им, ни полагать, что оно может овладеть им по своему желанию. Ведь настроение ни в коем случае нельзя путать с психологическим состоянием, но оно имеет онтологический смысл открытости, которая всегда уже раскрывает человека в его бытии-в-мире, и благодаря которой только и возможны переживания, аффекты и знание. "Рефлексия может столкнуться с переживаниями только потому, что эмоциональная настроенность уже разомкнула Dasein"[1]. Настроение настигает нас, но "оно не приходит ни «извне» ни «изнутри», но вырастает как способ бытия-в-мире из него самого"[2]. С другой стороны, эта открытость не означает, что то, для чего оно открывается, признается таковым. Напротив, в нем проявляется только голая фактичность: "кажет себя чистое «так оно есть», откуда и куда остаются в темноте"[3]. Поэтому Хайдеггер может сказать, что эмоциональная ситуация открывает Dasein "обнаженным" во "врученности" своего "вот"[4]. То есть открытость, которая имеет место в эмоциональной настроенности, имеет форму сущего, возвращаемого обратно к чему-то, что не может быть принято, и от которого пытаются - без успеха - бежать.

Это проявляется в капризе, скуке или расстройстве, которые, как и любое настроение, раскрывают Dasein "исходнее", но и замыкают его "упрямее чем любым нe-восприятием"[5]. Так в расстройстве, Dasein слеп "к самому себе, озаботивший окружающий мир замутнен, усмотрение озабочения дезориентировано"[6]. И, тем не менее, и здесь, Dasein предается открытости, от которой он никак не может освободиться.

Именно на фоне этой онтологии эмоциональных настроенностей должна располагаться трактовка страха. Хайдеггер начинает с рассмотрения трех аспектов этого явления: страх "перед-чем" страха (Wovor), "устрашеность" (Furchten) и "о-чем" страха (Worum)[7]. Объектом страха перед-чем всегда является внутримирное сущее. То, что всегда пугает - какой бы ни была его природа - это то, что уже дано в мире и что как таковое имеет характер угрозы или вреда. Оно более или менее известно, "но хоть может и не произойти" и на какой бы дистанции оно ни было, оно уже находится в определённой близости. "Вредоносное как угрожающее еще не в поддающейся овладению близости, но близится. В таком приближении вредоносность излучается и здесь имеет свой характер угрозы… Но как приближающееся в близи вредоносное угрожающе, оно может задеть и все же нет. В приближении возрастает это «может и в итоге все же нет»… вредоносное как близящееся в близи несет с собой открытую возможность не наступить и пройти мимо, что не уменьшает и не угашает страха, но формирует его"[8]. (Эта тема, так сказать, "определенной неопределенности", характеризующая страх, появляется и в определении Спинозы: "непостоянное неудовольствие,… возникшее из образа сомнительной вещи"[9]).

Относительно второго аспекта страха – собственно устрашенности, то Хайдеггер указывает, что "не сначала где-то фиксируют будущее зло (malum futurum), а потом страшно"[10], скорее, с самого начала приближающееся нечто обнаруживается как страшное. "Страшась, страх может потом себе, отчетливо вглядываясь, «уяснить» страшное. Усмотрение видит страшное потому, что находится в расположении страха. Устрашенность как дремлющая возможность расположенного бытия-в-мире, «подверженность страху», уже разомкнула мир в видах того, что из него может близиться нечто подобное страшному"[11]. Страх, как изначальная открытость Dasein, всегда предшествует всякому определяемому страшному.

Наконец, что касается "о-чем", "за кого и за что" страх боится, то под вопросом всегда находится "само страшащееся сущее"[12], Dasein, присутствующий человек. "Лишь сущее, для которого дело в его бытии идет о нем самом, способно страшиться.. Страх размыкает это сущее в его угрожаемости, в оставленности на себя самого"[13]. Тот факт, что человек порой переживает страх за свой "дом", за "добро" или за других, не является возражением против этого диагноза: можно сказать, что "боишься" за других, на самом деле не испытывая страха, а если и испытываешь страх, то только за себя, поскольку мы боимся, что другой "может быть отнят"[14].

Страх в этом смысле является фундаментальным способом эмоциональной расположенности, который открывает человека в его уже обнаженном и находящемся под угрозой существовании. Естественно, что у этой угрозы существуют различные степени и меры: если нечто угрожающее, что находится перед нами со своим «хотя еще нет, но в любой момент»[15], внезапно обрушивается на это существо, "страх становится испугом" (Erschrecken); если угроза еще не известна, но имеет характер целиком и полностью незнакомого, то страх становится жутью (Grauen). Если он сам по себе объединяет оба этих аспекта, то страх становится ужасом (Entsetzen). В любом случае, все различные формы этой эмоциональной настроенности показывают, что человек, в своей собственной открытости миру, конститутивно «подвержен страху»[16].

Есть еще одна эмоциональная настроенность, которую Хайдеггер рассматривает в "Бытии и времени", - это ужас, и именно ужас, а не страх, дан в ранге фундаментальной эмоциональной настроенности. И все же именно по отношению к страху Хайдеггер может определить его природу, отличая, прежде всего, "от чего ужасается ужас, и тем, от чего страшится страх?"[17] В то время как страх всегда имеет какое-то отношение к чему-то, "от-чего ужаса не есть внутримирное сущее"[18]. Угроза, которая здесь возникает, не только не имеет характера вредоносности, задевающей угрожаемое, но и "от-чего ужаса совершенно неопределенно. Эта неопределенность не только оставляет фактично нерешенным, какое внутримирное сущее угрожает, но говорит, что вообще внутримирное сущее тут не «релевантно»"[19]. То, "от-чего" ужас - это не нечто, а мир как таковой. Ужас - то есть изначальная открытость мира как мира, и "лишь поскольку ужас подспудно всегда уже определяет бытие-в-мире, последнее как расположенно-озаботившееся бытие при «мире» способно страшиться. Страх есть упавший в мир, несобственный и от себя самого как таковой потаенный ужас"[20].

Недаром было замечено, что примат ужаса над страхом, заявленный Хайдеггером, может быть легко обращен: вместо того, чтобы определять страх как уменьшенный и обращенный на предметность ужас, можно так же на законных основаниях определить ужас как страх, лишенный своего предмета. Если лишить страх его предмета, то он превращается в ужас. В этом смысле страх был бы фундаментальной эмоциональной расположеностью, в которую человек уже всегда рискует впасть. Отсюда следует и его главное политическое значение, которое заключается в том, как власть, по крайней мере со времен Гоббса, искала в страхе свое основание и оправдание.

Давайте попробуем применить анализ Хайдеггера к нынешней ситуации. Важно, что в перспективе, которая интересует нас здесь, страх всегда относится к "вещи", к внутримирной сущности (в данном случае, к мельчайшей из сущностей - вирусу). Внутримирное означает, что вирус утратил всяческое отношение к открытости мира и существует неумолимо фактично, без какой-либо возможной трансцендентности. Если структура бытия-в-мире подразумевает для Хайдеггера трансцендентность и открытость, то именно эта трансцендентность поставляет Dasein в сферу вещного. Бытие-в-мире означает, по сути, быть со-основанным на том, что открытость мира открывает и заставляет явиться. В то время как животное, лишенное мира, не может воспринимать предмет как предмет, человек, потому что он открывает себя миру, может иметь дело с вещами как вещами.

Отсюда и изначальная возможность страха: именно эта эмоциональная настроенность открывается, когда человек, теряя связь между миром и вещами, оказывается безвозвратно захваченным внутримирными сущностями и не может смириться с "вещью", которая теперь становится угрожающей. Как только его отношения с миром утрачены, "вещь" сама по себе пугает. Страх - это измерение, в которое попадает человечество, когда оно, как и в нынешний момент, неизбежно впадает в вещность. Пугающее существо, "вещь", которая в фильмах ужасов нападает на человечество и угрожает ему, в этом смысле является лишь воплощением этой неизбежной вещной реальности.

Отсюда и чувство беспомощности, которым определяется страх. Переживающие страх пытаются защитить себя всеми возможными мерами предосторожности от того, что им угрожает, - например, надев маску или запершись в помещении, - но это их никак не успокаивает, наоборот, делает их бессилие перед "вещью" еще более явным и сильным. В этом смысле страх можно определить как оборотную сторону воли к власти: сущностное свойство страха - это воля к бессилию, воля к бессилию перед лицом грозной вещи. Аналогичным образом, чтобы успокоить себя, можно полагаться на кого-то, кто имеет определенные полномочия в этом вопросе - например, врача или сотрудников службы гражданской обороны - но это никоим образом не отменяет ощущение незащищенности, которое сопутствует страху, что конститутивно является волей к незащищенности, желанием быть незащищенным. И это настолько верно, что те же самые субъекты, которые должны успокаивать, вместо этого сами испытывают неуверенность. И они не устают напоминать, ради блага перепуганных людей, что от того, что пугает, нельзя избавиться раз и навсегда.

Что нам делать с этой фундаментальной эмоциональной настроенностью, в которую человек, как кажется, конститутивно всегда впадает? Поскольку страх предшествует знанию и сознанию и является их предпосылкой, бесполезно пытаться убедить испуганных доказательствами и рациональными аргументами: страх - это прежде всего невозможность доступа к рассуждениям, которые не предполагаются самим страхом. Как пишет Хайдеггер, страх "спутывает и заставляет "терять голову""[21]. Имено поэтому, перед лицом эпидемии публикация достоверных данных и мнений из авторитетных источников систематически игнорировалась и отбрасывалась в пользу других данных и мнений, которые даже не пытались получить научное обоснование.

Учитывая изначальный характер страха, с ним можно справиться только в том случае, если бы можно было получить доступ к столь же изначальному измерению. Такое измерение существует и является открытостью миру, в котором только вещи могут появиться и угрожать нам. Вещи становятся пугающими, потому что мы забываем об их сопринадлежности миру, который превосходит их всех и в то же время приводит их к присутствию. Единственный способ отделить "вещь" от страха, от которого она кажется неотделимой, - это помнить об открытости, в которой вещь уже всегда раскрыта и проявлена. Не мысль, а память - воспоминания о нас самих и нашем бытии в мире - могут вернуть нам доступ к вещности, свободной от страха. "Вещь", которая пугает меня, пусть и невидимая для глаз, но, как и все другие внутримирные сущности - как это дерево, эта река, этот человек - открыта в своем чистом существовании. Только потому, что я уже нахожусь в мире, вещи могут явиться мне и, возможно, напугать меня. Они являются частью моего бытия в мире, и это - а не абстрактно обособленный и неоправданно установленный суверенитет вещности - диктует этические и политические правила моего поведения. Конечно, дерево может сломаться и упасть на меня, река может выйти из берегов и затопить город, человек может неожиданно ударить меня. Но если эта возможность внезапно становится реальной, разумный страх предлагает соответствующие меры предосторожности. Но главное - не впадать в панику и не терять голову, что могло бы позволить другим основать свою власть на моем страхе и, превратив чрезвычайное положение в устойчивую норму, решать по своему усмотрению, что я могу или не могу сделать, и отменять законы, которые гарантируют мою свободу.

 

тэги
читайте также