Когда понятие "биополитика" впервые было введено в публичный обиход, его встретили с некоторым скептицизмом. Оно казалось понятием едва ли поддающимся проверке
Но потом ситуация быстро изменилась. Факты продолжали накапливаться, и тогда понятие засверкало своими красками. От биотехнологических процедур, направленных на сборку событий, которые раньше считались естественными, вплоть до терроризма и недавнего "миграционного кризиса" вопросы жизни и смерти занимали центральное место в конфликтах и политической повестке. Теперь же вспышка эпидемии коронавируса и вытекающие из нее геополитические последствия довели до предела связь между биологической жизнью и политикой.
Этот процесс характеризуется тремя основополагающими аспектами.
Первое - это смещение политического фокуса с отдельных лиц на определенные сегменты населения. Целые слои населения, которые, как считается, находятся в группе риска, но также являются носителями инфекции, в настоящее время подвергаются воздействию профилактических мер, которые преследуют двойную цель - обеспечить их безопасность и держать их в изоляции. Что также является результатом настоящего иммунизационного синдрома, который долгое время характеризовал новый биополитический режим. Боятся даже больше, чем самой болезни, ее неконтролируемой циркуляции в социальном организме, уже в целом подверженном процессам заражения. Естественно, в мире, где все внутренние границы проницаемы, динамика глобализации усилила этот страх. Яростное сопротивление иммиграции со стороны "партий суверенитета" следует трактовать в свете этой парадигмы иммунизации, а не как продолжение традиционного национализма.
Второе измерение продолжающейся биополитической динамики связано с двойным процессом медикализации политики и политизации медицины. Опять же, это событие восходит к рождению социальной медицины. Но нынешняя фаза ускорения, похоже, перешагнула опасный порог. С одной стороны, политика, лишенная идеологических координат, все больше приобретает защитный характер против реальных и воображаемых угроз, преследуя страхи, которые она часто сама помогала создавать. С другой стороны, медицинская практика, несмотря на свою научную автономию, не может не учитывать контекстуальные условия, в которых она действует, т.е. экономические и политические последствия, которые могут определяться мерами здравоохранения. Это отчасти объясняет удивительное разнообразие мнений среди наиболее важных итальянских вирусологов относительно характера и возможных последствий вспышки инфекции коронавируса.
Третий и, возможно, еще более тревожный симптом переплетения политики и биологической жизни - это переход от обычных демократических процедур к чрезвычайным мерам. Использование декретов о чрезвычайном положении также имеет долгую историю. В его основе лежит идея о том, что в ситуациях высокого риска должно действовать по необходимости, а не по воле законодателя. Если, например, землетрясение опустошило страну, то объявляется определенный уровень опасности, что может легко трансформироваться в чрезвычайное положение. Именно это и происходит в наши дни, так как меры, принимаемые как правительством, так и региональными властями, создают опасное перекрытие полномочий между двумя ветвями власти. Этот дрейф в сторону чрезвычайного положения тем более тревожен, что он имеет тенденцию к приведению политических процедур демократических режимов в соответствие с политическими процедурами авторитарных государств, таких как Китай. Однако на этой политической арене авторитарные режимы в силу самой своей природы всегда будут опережать демократические правительства.