Талисманы, с которыми тоже что-то изначально не клеилось, стали второй проблемой представления
Если церемония открытия Олимпиады изначально была обращением к «общечеловеческим ценностям», то церемония закрытия, в которой присутствовал военный оркестр, показалась поначалу возвратом к «духовным скрепам». Но по ходу пьесы выяснилось, что это все-таки было продолжение церемонии открытия с «работой над ошибками» в виде нераскрывшегося кольца и творчеством Шагала, символизм которого интерпретировали неизбалованные интеллектом спортивные комментаторы.
Наверное, из-за ощущения, что где-то я всё это видел, закрытие и показалась затянутым и скучноватым, а внимание привлекали только случайные постмодернистские моменты. От внезапно возникшего облика известного правозащитника и блогера Льва Натановича Щаранского, до избытка триединого олимпийского талисмана.
Талисманы, с которыми тоже что-то изначально не клеилось, стали второй проблемой представления. На фоне единого символа Олимпиады-80 они не могли создать обстановку камерности и сентиментальности, а ведь образец застойной поры хотелось не только догнать, но и перегнать. То, что это не получилось, стало ясно уже заранее - ещё до того, как надувные монстры нависли над стадионом.
Не были использованы в постановке и очевидные ресурсы, не требовавшие больших капвложений. Та же скрипачка Ванесса Мэй, приехавшая покататься на горных лыжах, вряд ли упустила бы шанс «поучаствовать без победы» и сделать зрелище уникальным. Но, что-то у организаторов «не скреативилось».
Рвала ритм представления и заранее известная презентация южнокорейских Игр. Никаких внятных подводок к ней не сделали, а внезапно обрушившаяся на зрителей автохтонность азиатов оставляла в недоумении. «Что же сейчас модненько и является общечеловеческим трендом?» - казалось, вопрошали зрители. Кому как, а по мне переизбыток золотых цветов на всё-таки белой олимпиаде хорош только для спортсменов.
Что от режиссёров шоу не зависело и зависеть не могло, так это отсутствие единой мелодии мероприятия а-ля Пахмутова. Тут понятно всё, и можно себе представить страдания Эрнста. Выслушивать впоследствии обвинения в «совковости», «шансонности», «гей-пропаганде» «низкопоклонстве перед западом» или «местечковости» - да горите вы огнём, дорогие креаклы! Поэтому огромную шину с пламенем тушили под музыку Артемьева, из кинофильма «Свой среди чужих», и вот это уже символично.
Бэкграунд, драйв и ритм для заранее и неоднократно отрепетированного представления создавали внеолимпийские события. Не только «Евромайдан», но и ожидания общества. «А вдруг грохнутся, вдруг налажают», - не произносилось, но предполагалось как злорадными противниками, так и одухотворёнными союзниками Игр. Не облажались, всё прошло пристойно. Гимн (хоть и советский, других слов не выучили) поём стоя. Именно этот внешний ритм и задал, в конечном итоге, рабочую, а не опустошённую эмоциональную обстановку «после бала».