Носители консервативного мировоззрения оказываются социально маргинализироваными
Европейские масс-медиа делают известным того ученого, который им нужен. Если человек выступает против мультикультурализма, заранее ясно, что вряд ли он станет сколько-нибудь заметной фигурой. В интернете можно увидеть довольно много роликов с выступлениями английских, французских, австрийских и прочих европейцев, высказывающихся против полового воспитания или агрессивной демонстративности ЛГБТ-сообщества, но они не являются успешными, их никто не цитирует, никто никуда не зовет, никто не создает для них кадровых лифтов. Таким образом, носители консервативного мировоззрения оказываются социально маргинализироваными. Здесь самосбывающийся прогноз: медиа стачала «раскручивают» определенных интеллектуалов, а потом говорят: «Смотрите, известные ученые выступают за мультикультурализм и толерантность».
Широкие слои консервативной Европы единодушно выступали против всех этих новых веяний, но их никто не слушал и не слышал, вместо этого обвиняя их в национализме, мракобесии, ретроградстве и прочих грехах. Значительную часть этих консервативных слоев составляли католики. Так папа Бенедикт XVI и его группа всегда занимали позицию неприятия «новейших европейских ценностей».
Своеобразным и при этом внутренне последовательным критиком концепций толерантности, политкорректности, мультикультурализма остается такой левый интеллектуал как Славой Жижек. С одной стороны он не отрицает эти подходы, с другой говорит о том, что они очень мелки. Толерантность на уровне признания кухонь: хоть мы и разные, у нас вкусно, и у вас - тоже вкусно – это не радикальное принятие другого. Здесь в скрытом виде остается неизжитый европоцентризм. Жижек полает, что для решения задачи нужны более глубокие, подходы, чем те, которые в легком, неутомительном режиме применяются сейчас властью и интеллектуалами под именем толерантности и мультикультурализма. Это критика слева, указывающая на необходимость более радикальной деконструкции европоцентризма.
Подводя итог, неприятие толерантности, мультикультурализма, политкорректности и других священных коров европейскго интеллектуального официоза в мгновение ока делает из тебя маргинала. Пресса, телевидение – все значимые медийные площадки предоставлены в полное распоряжение уже не первой генерации постмодернистов.
Но несколько лет назад было очень много разговоров о смене идеологических трендов в Европе. Скандальная книга Тило Саррацина, заявление Ангелы Меркель, прямо раскритиковавшей мультикультурализм как неэффективную модель интеграции мигрантов, наконец, чудовищная акция Андерса Брейвика, также оказавшегося в своем роде «бойцом консервативной революции». На Ваш взгляд, эти надежды (или наоборот – опасения) были несколько преувеличены?
Не стоит преувеличивать масштаб этих явлений. Есть несколько составляющих. Медийная: кто сидит в телевизоре? - А мы видим там Леви, видим Глюксмана, видим там так называемых «новых философов», которые давно уже не «новые», учитывая, что их взгляды начали пропагандироваться еще лет тридцать-сорок назад.
Далее – экспертный вес. Идеологические группы, позволяющие влиять непосредственно на законы, которые принимаются. Евросоюз, Европейские комиссии и, собственно, законодательные органы власти в этих странах подчинены их экспертному влиянию. Они предлагают законы. С ними в связке действуют радикальные политические и медийные активисты, которые лоббируют их позицию своими средствами, такими как митинги, пикеты, скандалы в СМИ. В этом смысле они правят. А отдельные политики, которые предлагают альтернативный взгляд на вещи, сегодня недостаточно сильны. Мы ждем, что после избрания Европарламента, в структуру придут какие-то консервативные силы – учитывая, что популярность таких партий растет. Ну что ж, пройдут выборы – посмотрим, насколько этот прогноз был оправдан.
Второй вопрос: определение цензуры в сфере культуры.
Для начала, это определение не может быть юридическим. Оно может быть выработано исключительно внутри культурного сообщества. Здесь уже сложились некие правила, которые стараются не нарушать. В первую очередь они касаются реабилитации фашизма: пока в культуре она ни в каком виде так и не проявилась.
Второе – это цензура, связанная с неким вкусом, различающим грань между культурным явлением и продуктом поп-культуры. Культурные деятели стараются не опускаться до массового ширпотреба. Поэтому они сами себя ограничивают, пытаясь вводить определенные нормы, например, при отборе фильмов на фестивали, при отборе – если это издательство – книг, которые планируется выпустить. Там просто введены определенные критерии, которым должны соответствовать продукты культуры. Эти критерии по своему характеру – внутренние. Скажем, Венецианский кинофестиваль сам для себя определяет, как он будет цензурировать фильмы. Ясно, что не каждый может прийти и поучаствовать в конкурсе. Они установили внутренние правила и говорят: «Ребят, хотите - следуйте им, хотите – не следуйте, а мы вас тогда показывать не будем». Ну и поскольку фестиваль престижный, люди преимущественно все-таки стремятся соответствовать этим нормам.
Говорить, что цензуры не существует, и можно делать все, что угодно – неправильно. Каждая корпорация, каждая институция, каждая инстанция власти так или иначе решает, кому она помогает теми же грантами, а кому – не помогает. Кто проходит отбор, а кто – нет. Плюс в некоторых странах есть законы, препятствующие разжиганию экстремистских настроений, пропаганде фашизма и пр. Так что цензурных ограничений очень много, и они, разумеется, также распространяются на культуру.